Беклемишев А.П. на Ирпене, 1939

Ещё не было войны. Но в воздухе что-то носилось. Люди, привыкшие к постоянной опасности, к тому, что их хватали и ссылали, чуяли какую-то новую опасность. Беклемишевы с нескольким профессорами Института поехали весной на левый берег Днепра. Там у самого Днепра стояло село Выгуровщина .

Предполагалось нанять там несколько хат, чтобы не уезжать далеко от Киева. Однако село производило страшное впечатление . Породистый скот был похож на скелеты. Соломенные крыши хозяйственных построек употребили в качестве корма для скота. У самих крестьян вид был голодный. А ведь это был 1939 год, а не 1933 - год всеобщего голода.

Устраиваться в качестве дачника в таком селе было немыслимо, в нём надо было самим голодать, либо ожидать, что тебя зарежут ради куска хлеба и куска колбасы... А кругом была цветущая весна. Птицы щебетали в лесу. Зелень радовала глаз. Воды Днепра отражали небо, как и при Владимире Святом.

Беклемишевы поехали в Ирпень . Они наняли две комнаты в доме железнодорожника. Он каждый день уезжал на службу в Киев. Дома оставалась жена, ещё не старая, но измождённая и преждевременно состарившаяся женщина. Сзади дома был довольно большой фруктовый сад. Мелкая Бучанка была недалеко, а до речки Ирпень ходьбы было минут сорок.

У хозяина было две собаки, гончая Шут и сеттер-гордон Ярыга. Шут считался злым и сидел на цепи. Оля, у которой была особая способность ласково обходиться с животными, быстро покорила собачье сердце Шута, и хозяин разрешил спускать его с цепи. Теперь Беклемишевы ходили на Ирпень и на Бучанку с тремя собаками: с Шутом, с Ярыгой и со своим Боем. Бедный Бой был слаб, ему шёл уже тринадцатый год. Прежде прекрасный спортсмен, он теперь с трудом поспевал за людьми и собаками и стал к старости раздражительным. Как-то Оля спросила хозяйку, были ли у неё дети.

- Дети-то были. Дочку украли во время голода. Исчезла дочка, надо полагать, съели. А сын есть, только не тут. С нами не живёт.

Из скупых слов хозяйки можно было понять, что сын в тюрьме и по какому-то уголовному делу.

В Ирпень к Беклемишевым приехала Адя Белинг и с ней Мария Максимилиановна , приехавшая в Киев из Москвы. Это был последний раз, когда Глеб видел эту мужественную женщину. Она потеряла мужа, сына, одна дочь была в ссылке, другая заграницей. Она жила на развалинах своей, когда-то дружной и крепкой семьи, и она не сгибалась перед судьбой.

Фото: Мария Максимилиановна (в центре) и Адя (слева) перед войной

Адя привезла много новостей и газеты. В газетах был снимок Риббентропа с Молотовым . Сзади их как бы благословлял Сталин. Крутой поворот советской политики, для всех неожиданный. Что-то будет завтра?

- Вчера, - рассказывала Адя, - я выполняла "общественную нагрузку", монтировала стенгазету. Чуть не полгазеты занимала фигура нациста с оскаленными зубами и с окровавленным топором в волосатой руке. Сегодня думаю, что же делать? Выходит, у нас дружба с Гитлером.

Звоню к секретарю парткома, спрашиваю, как быть, оставить нациста или, принимая во внимание пакт о дружбе , снять. Секретарь отвечает: дружба - это по государственной линии, а мы продолжаем свою критику нацизма. Хорошо. Я продолжаю свой монтаж. А через полчаса секретарь звонит. Вы, говорит, нациста всё же уберите. Я отвечаю: у меня стенгазета готова. Получится пустое место. Что же делать? "А вы, - говорит, - вместо нациста виньетку какую-нибудь нарисуйте".

Ссылки: