Астахов П.П. на шахте N8 жил в бараке администрации

Работа в планово-производственной части лаготделения имела определенные преимущества. Я был зачислен в штат АТП и переведен в барак, условия которого отличались от общих рабочих помещений. Тут не было обычной скученности и тесноты, грязной одежды и обуви, мокрых валенок, неприятного запаха ног, портянок и грязного тела, махорочного дыма и непроветриваемого помещения. Наиболее важной особенностью барака АТП были люди. Здесь жили производственники - работники технических служб шахты, начальники проходческих и добычных участков, механики, диспетчеры, инженеры, счетные работники планово-экономического отдела и бухгалтерии.

Кроме производственников, жили тут и работники служб лаготделения - бухгалтеры, счетоводы, экономисты, лагерная элита КВЧ [ 35 ] , артисты, музыканты, художники, обслуга из пищеблока. Персонал медицинских служб (санчасть, стационар, ОП), парикмахеры, банщики, прачки, каптеры, портные, сапожники и прочие мастеровые проводили время на своих рабочих местах днем и ночью. Они тоже имели определенные привилегии и преимущества "придурков". Я могу ошибиться в численности заключенных ОЛПа шахты *8, но при всех случаях считаю, что населения лагеря составляло где-то две тысячи человек. Людская молва - главный информатор в лагере. Как радио и газеты на воле, так "параши" в зоне - источник новостей. Я уже рассказывал о своем окружении по работе. Были у меня еще и знакомые в бараке, где ночевал, с кем встречался в жилой зоне. Знакомства разные, случайные, мало о чем говорящие, не оставившие в памяти следа. А такая встреча, например, как эта, осталась в памяти. Однажды в бухгалтерию к Ракоеду зашли незнакомые зэки. Мой сосед, кивнув в сторону одного из них, спросил:

- Знаешь того, в ушанке? Известный летчик - Сергей Щиров , Герой Советского Союза, - обращая мое внимание на последние слова.

- За что арестован?

- Его обвиняли по 58.1б в измене Родине. Но суть в другом. Говорят, Берия - большой любитель красивых женщин, а если какая-то ему понравилась, обязательно станет его заложницей. Позже я узнал о "деле" Щирова больше подробностей и познакомился с ним самим. Ему было около сорока. Будучи крепкого сложения и здоровья, он не был до конца сломлен и в лагерных условиях. При всех своих достоинствах он оказался человеком скромным, общительным, более гражданским, чем военным. Пока он воевал, в Москве жила его красавица-жена. Как-то в городе ее заметил полковник Саркисов с Лубянки, порученец Берия. Он пригласил ее в машину и привез в одно из заведений шефа. Она рассказала об этом мужу, тот разъярился и потребовал сатисфакции. Но слишком поздно понял вероломство хозяина Лубянки, для которого не существовало ни звезд Героев, ни высоких званий, ни заслуг перед государством, ни нравственных границ. В одной из наших центральных газет (где-то в восьмидесятые годы) мне попалась публикация на эту тему. Там приводились подробности о сфабрикованном "деле" Щирова и указывались мотивы, которые легли в его основу. Находясь на службе в Закавказье, он якобы нарушил воздушное пространство одного южного государства, и это ему было вменено в качестве обвинения. Так или иначе, за измену Родине он получил максимальный срок (десять лет, замененные потом на двадцать пять) и особое предписание ГУЛАГовскому начальству: "использовать только на самых тяжелых работах". Расчет был прост. Довести человека до состояния крайней дистрофии, а затем списать по литеру "В" , навсегда спрятав концы преступления. Но свет не без добрых людей. Когда Щиров попал на шахту *8 и его должны были "списать" на общие работы, нашлись люди, которые помогли устроить невинно пострадавшего человека в один из жилых бараков дневальным. До последних дней моего пребывания в Воркуте он находился в 9-м лаготделении. Я видел его тогда в клубном бараке во время репетиций художественной самодеятельности. Вернувшемуся в духовой оркестр музыканту пришлось вспомнить молодость и свое прошлое увлечение музыкой. Из этой же газеты я узнал и о скорой после расстрела Берии реабилитации Щирова. Там же было сообщение о смерти - он прожил после освобождения около года. В таких случаях обычно говорят: "все хорошо, что хорошо кончается". И если бы не скоропостижная смерть его, можно было бы сказать, что зло наказано и справедливость восторжествовала. Однако коварный удар оказался слишком сильным - надорвавшееся сердце не выдержало испытаний. В бараке АТП было две половины: одна для руководства, вторая - для прочих. Я жил во второй. Моя вагонка находилась в середине секции. Спал наверху. Мне никогда не приходила мысль сменить верхние нары на нижние - большая часть времени проходила в конторе. Вагонки, рассчитанные на четырех, были заняты не всегда. По ночам они кое-где пустовали. Подо мной спал молодой еврей-западник, по фамилии Спивак . Он до ареста окончил филологический факультет Черновицкого университета. Спивак гордился достигнутым и при случае напоминал об этом соседям. Зная себе "цену", Мишка часто вступал в споры по разным вопросам, желая удивить оппонентов университетской образованностью. Однажды в очередном споре он так отчаянно доказывал свою правоту, что спорщики решили проучить его. На листке бумаги печатными буквами написали известное четверостишие - эпиграмму и, пока Мишка спал, повесили ее на вагонке, рядом с табличкой "Спивак". Меткое стихотворение точно попадало в цель, этого они и добивались:

"Ослу образованье дали,

А стал ли он умней? Едва ли!

При каждой глупости своей,

Он с важностью ученого педанта,

Ссылается на Фрейда и на Канта". Прошло много лет, а случай с эпиграммой остался в памяти. Это был наглядный пример, подтверждавший слова: "Глупость - дар Божий, но не следует им злоупотреблять", и далее: "Вообще природа редко одаряет людей даром Божим, но на этот дар она, похоже, не поскупилась".

О другом соседе, Сергее Филипповском , я сохранил иные воспоминания. Я познакомился с ним почти одновременно, и поэтому такой заметной была разница между ними. С Сережей меня связывала общность взглядов и интересов. Я был чуть старше, но практические знания и его горняцкая профессия, которую ему выбрала в Воркуте вузовская подготовка оставляли лидерство за ним. Меня поражали его работоспособность и целеустремленность. Он родился в Москве, в интеллигентной семье. Положение родителей обеспечивало ему блага, продвижение наверх, достойное место в обществе. И родители возлагали надежды на его способности, карьеру и высокое положение в будущем. Судьба однако распорядилась по-своему. Сережа выбрал свой путь - Военно-морское инженерное училище в Ленинграде . На третьем курсе был арестован, осужден и отправлен в Воркуту.

Отец, генерал-лейтенант Филипповский , прожил необычную жизнь до того, как стал преподавателем Военной академии. Он закончил два высших учебных заведения - гражданское и военное. Несколько лет служил в качестве военного атташе в странах Юго-Восточной Азии. В годы нашего знакомства (это было начало пятидесятых годов) отец все еще работал в академии, мать преподавала математику в вузе. Мне была неизвестна причина ареста Сережи. Хотелось узнать об этом с его слов. Из коротких сведений, рассказанных им об училище, я понял, что ему было предъявлено обвинение в измене Родине за принадлежность к нелегально существовавшей в училище организации "истинных ленинцев". Программа предусматривала изменение государственного строя и смену политического руководства. Получил он за это максимальный срок (в ту пору - 10 лет ИТЛ) в лагерях на Крайнем Севере. Он оказался в Воркуте. Полученное инженерное образование позволило работать в маркшейдерском бюро, а условия жизни в лагере - продолжить образование. Он хотел закончить программу физико-математического факультета. Ему помогала мать. Она посылала много специальной, учебной и прочей литературы. Не помню его в праздном времяпрепровождении. Материальная поддержка родителей обеспечивала достаток.

Ссылки: