Мадрид и пригороды в ноябре

Весь день 9 ноября продолжались ожесточенные бои. К концу дня мятежники заняли на своем левом фланге несколько линий окопов и прорвались километра на полтора в парк. По всем признакам, именно туда направлен главный удар противника, С макушки "Телефоники" можно отчетливо, как на огромной ожившей карте, охватить глазом рельеф' местности на том или другом участке фронта, прикинуть, где танки, маскируясь садами, могут скрытно приблизиться к позициям противника, где им угрожает наибольшая опасность и как совершить марш-бросок, не подставляя бортов вражеской батарее. Этого приходилось опасаться все больше, так как Франко получил из Германии противотанковые ружья и пушки, которым под силу пробивать броню Т-26 .

На огневые позиции в Каса дель Кампо приехал Кривошеин . Он обрадовал сообщением, что сегодня прибудет новый отряд. Всего в распоряжении капитана Грейзе будет девятнадцать танков и пятнадцать броневиков.

"Экипажи спали прямо у танков,- вспоминал Кривошеий. "Непрерывное боевое напряжение дало себя знать. Арман сильно изменился, исхудал, глаза ввалились, лихорадочно блестели. Да и остальные ребята выглядели так, что краше в гроб кладут. Измотались вконец. Но когда я предложил Арману съездить на недельку в Арчему, он с обидой категорически отказался..."

14 ноября поредевшая группа Армана готовилась к очередному бою. Механики проверяли моторы, ходовую часть, башнеры и командиры танков пополняли боевой комплект, о доставке которого позаботился Анатолий Новак. Убежище для танков было весьма ненадежное, танкисты пытались замаскироваться в реденькой оливковой роще, а вокруг - это северо- западнее Мадрида, близ Аравака, - расстилалось каменистое плато. Такая прозрачная рощица не могла спрятать танки от воздушных наблюдателей, а вражеская авиация весь день, несмотря на облачную погоду, вела себя очень активно. Машины торопливо заправили горючим, готовились к бою. Василий Дмитриевич Глушков вспоминал о 1979 году: "Я ходил от одного танка к другому, оказывая помощь экипажам. В это время группа фашистских самолетов вынырнула из-за гребня высот и, развернувшись, начала бомбить и обстреливать наше расположение с малой высоты. Большинство танкистов успели укрыться в танках, некоторые под ними. Я тоже побежал к своему танку, и в этот момент меня догнала пуля, пробила правое бедро. Сгоряча я еще успел залезть под танк, но вылезть уже не смог. Когда кончилась бомбежка, меня отправили на сборный пункт раненых. Одновременно со мной был ранен механик-водитель Комов. Он не успел залезть в танк и сидел на броне, прижавшись к башне. Осколок раздробил колено, ему ампутировали ногу..." Каждая потеря тяжестью ложилась на сердце Армана. Лицо его темнело, взгляд становился суровым, желваки ходили на худых щеках.

Особенно он переживал гибель Павлуши Куприянова . Горько подумать, что никогда в жизни не увидит его больше. Красотой тот не отличался - длинная шея, сутуловат, большие губы. Но как преображалось лицо, когда он улыбался, а лицо - смелое, открытое, и весь он был на виду. Старшина сверхсрочной службы, родом из Белоруссии, из Слуцкого района, не раз приглашал своего комбата в деревню Старицы к родным. За несколько дней лишиться стольких надежных боевых друзей!

Таким мрачным товарищи еще не видели Армана... Но каким бы критическим ни было положение во время боя или в минуты, предшествующие ему, какие бы трагические события ни подстерегали, командир обязан в отношениях со своими подчиненными быть выдержанным, не терять над собой контроля. Случалось, выдержка Арману изменяла, он бывал вспыльчив, но благодаря обостренному чувству справедливости, убедившись, что неправ, имел мужество признаться в этом. "Наша танковая колонна, - вспоминает механик-водитель Иван Григорьев,- форсировала реку Харама . Впереди шли разведчики, исследуя русло и отыскивая место переправы. Моя машина в колонне шестая. Арман стоял на западном берегу и указывал место переправы. Танк, за которым я должен был следовать, с трудом достиг противоположного берега. Своими гусеницами он изрядно разворотил дно. Арман не видел, как дымил глушитель, но я понимал, что мне в этом месте переправляться нельзя - обязательно сяду брюхом на речное дно. Решил свернуть выше по течению, несмотря на то что Арман с пистолетом в руке сердито и настойчиво показывал на старое место. Когда моя машина благополучно вынырнула из воды, Арман застучал по лобовой броне. Он требовал, чтобы я открыл люк, а я не подчинился. За спиной Армана стоял командир моего взвода Беляев и подавал мне знак: не вылезай! Прошло минут пятнадцать, уже все перебрались на западный берег, и Арман заторопился в свой танк - бой не ждет. Миновали рощицу, развернулись на каменистом плато и атаковали противника. После боя собрались в пальмовой аллее на заправку и осмотр машин. Как сейчас помню - я укладывал снаряды, когда меня окликнул капитан:

"Григорьев, вылезай из машины!" Он спокойно спросил:

"Почему не открыл люк?"

"Боялся".

"А почему не пошел указанным путем?" Я объяснил, почему форсировал реку выше назначенного места. Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся и сказал:

"Правильно сделал!.." Подчас признаться в ошибке своему подчиненному легче, чем самому себе, конечно, при условии, что не собираешься давать себе поблажку и предъявляешь к себе строгие требования.

Подчас нужно добровольно отказаться от лестной для тебя героической репутации и отвергнуть чьи-то похвалы в свой адрес, если они сомнительны, если подвиг по-ухарски глупый, если поступок твой, совершенный в минуту опасности, воспринят подчиненными и оценен неправильно, если мотивы твоего поведения ложно поняты.

После воздушного налета под Аравакой, где танкисты понесли потери, Арман пришел к выводу, что повторный заход "юнкерсов" на их колонну был вызван суетней-беготней; она, скорее всего, и привлекла к себе внимание фашистских летчиков. Очередной воздушный налет на исходную позицию танков произошел через день после несчастья. Отряд расположился в опустевшем поместье, брошенном каким-то богатым грандом и его слугами, к северо-востоку от Каса дель Кампо. Добрались туда глубокой ночью с единственной у всех заветной мечтой - поспать хотя бы до первого света. И Арман переутомлен до предела; вынужденная многосуточная бессонница валила с ног. Он прилег в кабинете на мягком диване и распорядился не будить без самой крайней необходимости: первая - воздушный налет, вторая - сигнал об атаке противника и третья - приказ срочно рокироваться на другой участок фронта. Ставни были закрыты, лампу он погасил. Чуть брезжил свет, когда Армана разбудил встревоженный голос, кто-то тряс его за плечо.

"Моей командирской обязанностью было - предотвратить панику, не вызвать у наблюдателей с "юнкерсов" никаких подозрений. Если бы они обнаружили, что в гасиенде - база танкистов, сделали бы еще не один заход, подстригли бы пулеметами цветы на всех клумбах... Откровенно говоря, каждому хочется прослыть храбрецом. Но только командир в те минуты на эту роль не подходил. Он заставил себя остаться на садовой скамейке, изображать, что спокойно пьет чай, и умело притворяться человеком, которому неведом страх...

Ссылки: