Ахмедов Исмаил: Разведка в Финляндии, в районе 44 дивизии. Финны были повсюду и нигде

Из Ахмедова

После получения приказа меня представили к майору Николаеву , выпускнику политшколы. Николаев, который практически не имел военного образования, должен был меня сопровождать в качестве моего комиссара. Для поездки нам дали штабной автомобиль с солдатом-водителем. В качестве оружия мы взяли легкие пулеметы, пистолеты-автоматы и гранаты. Наш стартовый пункт, Кемь , находился что-то в 220 километрах восточнее границы, хотя позднее штаб армии был передвинут в Ухту , которая находилась на одной третьей первоначальной дистанции от Финляндии. Иронически, мы скоро убедились, что карты этой части Советского Союза были точно такими же плохими, как и карты Финляндии. В результате, мы должны были уповать на свою изобретательность и советы, которых могли получать от наступающих соединений Девятой , мимо которых мы проезжали по заснеженным дорогам. Наиболее длинным участком был тот, который шел на Ухту, откуда мы ехали параллельно к границе в южном направлении до тех пор, пока мы не добрались до штаба Сорок четвертой в малом городке Раате , прямо на границе.

Когда мы уехали из Кеми той ночью, то некоторые наши коллеги-офицеры пожали нам руки на прощание так, как будто мы больше уже не встретимся. Погода была неприветливой. Была середина декабря, температура стояла около минус 30 градусов по Цельсию, снег лежал от 1 до 2,5 метров по обеим сторонам ледяных колдобин, на которых мы подскакивали и скользили, и сильный режущий ветер дул с севера. От этого холода был лишь один толк. Он образовал такой тяжелый лед на озерах и болотах, так обычных для этих мест, что без всяких проблем по ним могли пройти танки и артиллерия. Это было причиной наступления в такое время года. К северу от Раате мы перехватили части Сорок четвертой, передвигающихся вперед к штабу и к фронту. Некоторые отдыхали, некоторые были на марше. Я проверил расписание каждого соединения, мимо которого мы проезжали, и когда это было возможно, я говорил с отдельными офицерами и людьми.

Некоторые, мимо которых мы проезжали, были довольно молодыми девушками из частей медицинских и сигнальных служб.

Никто из этих сотен людей не выглядел даже немного восторженным по поводу войны, как писали партийные газеты, которых мы читали в штабе. Их лица были мрачны, тела были уставшими, их моральный дух был низким. Люди, машины, артиллерия, танки, кони, все двигались к конечному пункту назначения, к Суомуссалми ; большинство из них, как это произошло, к краху и смерти. На одной из стоянок этих войск, солдат, простой украинский крестьянин из Полтавы, спросил меня: "Товарищ командир -, сказал он, - скажите мне, почему мы воюем? Разве товарищ Ворошилов не заявил на партийном съезде, что мы не хотим ни пяди земли других и не отдадим ни пяди своей земли? Теперь мы собираемся воевать. За что? Я не понимаю". Николаев не дал мне возможности ответить, прокричал солдату о финской угрозе Ленинграду. На другой остановке мое отношение привлек солдат средних лет, коновожатый, который имел проблемы с одним из своих животных. Конь был очень упрям и не хотел дальше идти. Тем не менее, вожатый не хотел бить или ругать упрямого животного как это обычно делает мужик. Вместо этого, мужчина был похож на человека, которому было стыдно за непонимание коня, и который старался убедить его идти дальше. Солдат был чисто выбрит, и его лицо выражало человека с другого света. Заинтригованный, я спросил его имя и происхождение. Он объяснил, что перед мобилизацией он был профессором физики в Ленинградском Университете, что по какой-то бюрократической ошибке его сделали вожатым конной повозки. Он улыбнулся и сказал, что у него нет никаких возражений, но я сделал заметку в своем блокноте об этом случае, чтобы можно было что-то предпринять. Когда это я сделал, то, увы, было уже слишком поздно для него.

Около Раате наша машина сломалась и водитель сказал, что потребуется, по меньшей мере, два дня на ее ремонт. Мы прошли несколько километров пешком до ближайшего пункта обслуживания и реквизировали машину, которая принадлежала комиссару. Он громко протестовал, но ничего не помогло. У нас был приказ армии. Почти перед наступлением ночи мы добрались до штаба в Раате . Здесь мы провели ночь в единственном жилище, в маленьком доме, заполненном сотней офицеров, пытающихся там сохранить тепло. Лишь удачливые могли сидеть. Другие отдыхали стоя.

Все были пьяны. Водка, 250 граммов дневной нормы для офицеров и подобных им людей, была главным пунктом в нашем рационе. И те, кто любил выпивать, могли пить норму тех, кто ее не хотел. К вечеру вонь от дыма дешевых сигарет и запаха от многих тел в малом пространстве, сделало меня больным. Я отправился на свежий воздух, не заботясь о потере своего места. Я успел лишь немного прочистить свои легкие, когда услышал, как кто-то проскальзывая в темноте, ругнулся и упал. От удара раздались два резких взрыва, крик, затем затихло. Я пошел вперед со своим фонарем. На земле лежал мертвый лейтенант с развороченными внутренностями. Падение каким-то образом вызвало детонацию его гранат. Он совсем еще был мальчиком. Еще более больным, чем тогда, когда я вышел из дома, я прохаживался вокруг, пока меня не остановил часовой. Впереди нас, в нескольких метрах, находились дома финского города. Они были темными, покинутыми, но сначала финны все унесли оттуда. Все люди ушли, все животные. Улицы и дороги, ведущие из городка, были заминированы. Это была враждебная земля, мертвая, тоже. Поближе находилось здание финского пограничного поста, также покинутое. На свету от звезд я смог увидеть несколько фигур на земле у двери здания. Они были русскими солдатами и были мертвы, очень мертвы. Часовой рассказал мне, что эти люди пытались стащить радио пограничного поста, проигрыватель и велосипед, оставленный финнами. Все эти призы были затянуты ловушками. Тела солдат были оставлены в знак предупреждения другим. На заре наступающего дня мы, все трое, покинули Раате в поисках изолированного выдвинутого батальона или авангарда, как мы называем, Сорок Четвертой. Со времени пересечения границы мы ехали медленно и осторожно. Малая скорость была связана с поездкой не по дороге, а по грязной тропе под снегом и льдом. Наша осторожность возникла из информации, что до расположения батальона мы, одни, ехали по вражеской территории. Мы часто останавливались и прокалывали подозрительно выглядевшие кочки на дороге, остерегаясь от мин.

Временами, через темноту лесов по обеим сторонам от нас, мы видели краями наших глаз, чем во все, бесшумно продвигающиеся фигуры в белом. В этих краях у нас не было никаких лыжных войск. Это были финны, но они, очевидно, думали, что наша одинокая машина не стоит их забот. Часто мы проезжали через одиночный труп или группы трупов советских солдат, убитых при наступлении батальона. На этой ужасной войне не было никакой возможности убирать их и хоронить. Глаза некоторых трупов были широко открытыми. Они находились точно в том положении, в каком встретили свои смерти. Холод выморозил их до каменной твердости, и они выглядели подобно фигурам музеев ужаса. Один труп стоял строго вертикально в глубоком снегу у дороги, протянув вперед куда-то обе руки. Другой наполовину присел, и его винтовка со штыком все еще находилась в стрелковом положении. Большинство, однако, лежало вниз лицом, с телами, покрытыми замерзшей кровью. Повсюду, за исключением звука от нашего мотора и шума шин, хрустящих в снегу, стояла абсолютная тишина. Временами эта смертельное спокойствие разрывалось внезапными взрывами, некоторые похожие на выстрел из винтовки, другие - на звуки от летящих высокоскоростных снарядов. Сначала мы вздрагивали от непонятных тресков, но потом узнали, что они идут от раскалывания льда на близлежащих озерах или потоках, трески позвучнее шли, когда замерзший сок раскалывал несчастное дерево. Все было жутко сюрреально. Вспомнились населенные призраками леса из детских сказок. Я очень нервничал, но пытался это скрывать. Я посмотрел на лица Николаева и водителя. Они были пепельными. Догадываюсь, мое лицо выглядело не лучшим образом. Этот начальный ад закончился после полудня, когда мы добрались до авангарда батальона.

Вся экспедиция была в снежных ямах по обеим сторонам дороги. Земля была слишком мерзлой для сооружения настоящих оборонительных позиций. Люди также не могли быть поставлены по обеим сторонам дороги, как это полагается, поскольку лежал глубокий снег, и у них не было ни лыж, ни снежных сапог. На командном посту батальона, также прямо на дороге, командир рассказал мне, что за день до этого его подразделение попало под сильную атаку финских лыжников. Вот это и обошлось трупами, которых мы видели по дороге. В комбинации с тремя атаками с обеих флангов, сзади и спереди, враг попытался расколоть батальон на части, подобно салями. Батальону удалось удержаться, но он понес тяжелые потери. Командир сказал, что ему приказали начать наступление на следующее утро. Однако, где, где, он спрашивал, где финны? Где фронт? Где финские фортификации?

Финны были повсюду и нигде. С засады на деревьях, они атаковали с пулеметами, затем исчезали в лесах на лыжах и маскхалатах такой же белизны, как и снег. Они исчезали прежде, чем открывался ответный огонь по их позициям. Это сильно расстроило командира. Ему приказали пройти к Суомуссалми, закопаться и ждать остальных частей дивизии. Где дивизия, спрашивал он, и кто охраняет дорогу сзади него? Я сильно сочувствовал ему. Финны прилипли к нему и он не получал никакой обещанной помощи сзади. Пришел вечер, и затем наступила темнота. Дозоры были удвоены, и был отдан приказ не зажигать никаких костров. Две ночи до этой батальон сильно был наказан, когда его люди зажгли костры для того, чтобы согреться и приготовить горячую пищу. С вершин деревьев подвергли к пулеметному обстрелу каждый костер, легко различая силуэты людей на снегу. Люди получили урок по поводу костров, но они были жалкими на холоду, когда я проходил среди них. Некоторые были так напуганы, что не покидали свои позиции, где они закопались, даже для отправления естественных нужд. Все подразделения пропахли запахом отбросов и резким запахом людей, в продолжительное время находящихся в одних и тех же одеждах и давно немытых.

Какое жалкое зрелище от славной Красной Армии, подумал я. Хорошие солдаты были низведены до этого состояния, поскольку высшие эшелоны, приправляя политическую поддержку, отправили их на войну без надлежащего оборудования, без адекватных карт, без всякого знания местности, без всякой информации о тактике и обороне противника. Это было преступлением. И это было определенно не оккупацией, как было приказано сверху, не уничтожением финнов и их обороны. За исключением этого одного участка дороги, финны держали под своим контролем все, они могли свободно продвигаться практически повсюду. В противоположность к нашим людям, они знали, где находились, что они делали. Я пришел к выводу, что для Девятой Армии потребуется не восемнадцать дней, а по меньшей мере восемьдесят дней только для того, чтобы достичь Оулу. На следующее утро батальон был поставлен на атакующие позиции. Затем командир созвал совещание. На нем присутствовали командиры рот, офицеры артиллерии, командиры подразделений поддержки. Здесь были также политические офицеры, батальонный комиссар, партийные организаторы, даже редактор батальонной газеты. Под строгим оком этих политических войск командир начал давать батальону приказ. Наблюдая за ним, я сильно сочувствовал командиру. Если атака будет успешной, то заслуга будет приписана к политикосам, они получат ордена за храбрость. Эти типы носили оружие, но в действительности были весьма плохими солдатами и только из-за своих ошибок могли оказаться на опасных местах. Если атака сорвется и потерпит неудачу, то будет виноват командир и политикосы будут утверждать, как он ошибался, описывая все в деталях. Позднее такая система была изменена, но в то время войсковые командиры не имели никакой свободы действий. Все еще шли чистки. Реальный контроль осуществлялся политическими фанатиками. "Товарищи командиры и политинструкторы -, сказал батальонный командир, - противник закопался спереди нас. Батальон должен наступать на Суомуссалми и закрепиться там в ожидании прибытия главных сил нашей славной дивизии, который будет сосредоточиваться на данной местности. Рота А должна атаковать справа, рота Б - слева. Артиллерия батальона, после предварительной артподготовки по окружающим деревьям, будет поддерживать роты".

Артподготовка началась. Были обстреляны не только деревья, откуда ранее финны очередями стреляли из пулеметов, но все деревья на виду. Это было бессмысленным и ужасным уничтожением древесины, но командир знал, как и все остальные офицеры этой дивизии, что его войска, привыкшие к открытой местности, боялись леса. Солдаты думали, что каждое дерево является смертельной ловушкой. Бум, бум, бум, раздавались взрывы снарядов, но ни один финн не упал за деревьями. Только после артподготовки пришла в движение пехота. Она двигалась по дороге. Это тоже было довольно шумно. Вперед, по обоим флангам, назад раздались очереди пулеметов, выстрелы из винтовок, разрывы гранат и уханья минометов, все направленные на воображаемых, но совершенно несуществующих финнов в воображаемых лисьих норках или на вершинах деревьев. Ни один финн не был убит, ни один не был обнаружен, ни один финн не был взят в плен. Мы ужасно нуждались в информации о противнике. Однако, за всю кампанию, даже после отправки для этой цели сибирских лыжных войск, Девятая Армия никогда не смогла захватить хотя бы одного финна. Один человек был схвачен в финской форме. В качестве крупного дара его сразу доставили в штаб армии, накачали едой и почти утопили в водке. Затем, когда пришло время для его допроса, мы обнаружили, что он вовсе не финн, а весьма новенький шведский доброволец, который решительно ничего не знал.

Эта шумная атака продолжалась все утро. В самом деле, она не была атакой, а медленным продвижением на запад с растрачиванием боеприпасов. Время от времени, с флангов и сзади несколько очередей из пулеметов, несколько выстрелов из легких минометов, приходящих с вершин деревьев, достали по колонне. Через считанные минуты финны спрыгивали с деревьев и исчезали, как кудесники, в лесу. В полдень последовал приказ на остановку "атаки". Войска опять начинали жалкий процесс закапывания по сторонам дороги. Они продвинулись на несколько километров вперед по направлению к Суомуссалми.

В этот вечер Николаев, водитель и я начали ехать обратно в Раате. Батальон имел как сигнальный, так и радиоконтакт со штабом дивизии, но они не соответствовали для моей передачи сообщения в армию. Во-первых, мои сообщения были длинными; во-вторых, они не могли отправляться в шифрованном виде. Дивизия имела телетайпное сообщение с Девятой. Мы нервничали, разумеется, на этой обратной дороге, но, в конце концов, обошлись без всяких проблем, ни разу не увидели ни одного финна. Обошлось без приключений, как посещение магазина за углом. Мы нашли Раате , охваченного активностью. Прибывали главные части Сорок Четвертой, в дополнение к танковой поддержке и большого количества артиллерийских единиц и подразделений обслуживания. Все готовились к выступлению вперед по той же маленькой дороге, на запад. Легкая дорога назад в штаб дивизии меня немного смутило из-за ее простоты. Это и относительно легкое беспокойство, причиненное авангардному батальону, дали мне до своих костей почувствовать, что финны лишь дожидались прибытия главных сил дивизии. Утром, после отправления моего сообщения в армию, я получил приказ от начальника штаба оставаться с Сорок Четвертой. Нам говорили, что необходима дальнейшая информация для продвижения главных сил. Это означало еще одну поездку по той же дороге.

Перед отъездом из штаба дивизии я видел специальный приказ, только что отданный пехотным командирам. Дивизия подчеркивала, что должны быть предприняты лучшие усилия для обеспечения флангов и тыла, и что подразделения обслуживания должны получить специальную защиту. Этот приказ был правильным, но я не представлял, как он может быть исполнен. Он соответствовал стандартному полевому уставу: войска рекогносцировки и другие патрули должны быть расположены впереди и на флангах, арьергардное охранение следовало организовать на хвосте каждой колонны. Так говорилось в уставе, однако, выполнить эти требования не было никакой возможности. Была лишь одна дорога на запад, но километрами ни единой на ее фланге. Также, без лыж или другого средства было невозможно решить задачу продвижения в лесах со снегом, высотой по плечо. Сибиряки могли бы подойти для этой задачи, но они были назначены в южный корпус. Вновь мы втроем ехали по дороге к Суомассалми без всякого происшествия. К середине полудня мы достигли КП (командный пункт) наиболее выдвинутого полка или авангарда. В течение секунд после нашего прибытия начался ад. Сверхъестественная тишина внезапно сменилась треском пулеметов с вершин деревьев; треском минометов; и, даже более отдаленно, артиллерийскими

Ссылки: