Исполняющий обязанности начальника 4-го отдела ГРУ

Тамара уже была дома после посещения друзей к тому времени, когда я туда возвратился ночью. Мы провели много времени в разговорах о внезапном изменении моих планов, об удачи и о будущем. Она была разочарована, как и я, тем, что шансы заниматься чисто технической областью, как можно далекой от политики, видимо, исчезли, возможно, навсегда. Однако, вспомнив о довольно хорошей жизни в Тбилиси до моего отправления на ПРП, она немного удовлетворилась моим возвращением на разведывательную работу. Более того, она, подобно многим советским гражданам, считала разведку очень почетной, как что-то сотворенное, если даже секретно, в качестве высшей службы партии и правительству. Как каждый советский гражданин, она презирала внутреннюю безопасность (НКВД) и выражала уважение и восхищение военной разведке. Лишь Запад унижает своих офицеров разведки, называя их "шпионами" и "агентами". Тамара закончила свои рассуждения, сказав, что она горда мной и поцеловала меня.

Зная немного больше, чем она, что здесь может быть втянуто, я был не особенно горд; скорее, я успокоился. Меня все еще трясло, когда я вспоминал то близкое столкновение с Мехлисом на финском фронте. Возможность обойти дерьмо тогда, может быть, была обеспечена потому, что я был под защитой ГРУ. Было несколько уютно, я признался себе, быть в этом кошмарном мире сталинского времени частью мощной организации, которая обычно заботилась о своих подопечных.

После назначения потребовались недели, фактически, несколько месяцев, чтобы освоиться. Перед тем, как начал себя чувствовать уверенно, я должен был многое прочитать, увидеться со многими людьми и знать о них многое. Я также привык к странностям здания Управления, а затем - к его более, чем необычному персоналу. См. Знаменка 19, Разведупр В то утро, когда я прибыл исполнять свой долг в Разведупр, то я был совершенно невинным, независимо оттого, что знал о разведке в моей незначительной работе на Закавказье. Меня тепло встретила, это едва ли правильное слово для этого, моя помощница в четвертом отделе. Привлекательная женщина с большими карими глазами, тщательно ухоженными каштановыми волосами и высокими скулами, она была капитаном Марией Поляковой , еврейкой. Она показала мое рабочее место, большой стол с несколькими телефонами, подключенными к городской сети и к главным сетям, соединенным с различными штабами обороны плюс прямая линия к Голикову и комфортабельное кресло. Однако, здесь не было ни карт, ни радио.

Я надеялся, что она уйдет сразу, но почему-то задержалась еще на несколько минут больше. Тут она выпалила:

"Товарищ начальник, в свои времена другие начальники этого отдела сидели за этим столом, планируя многие операции, работая дни и ночи во славу нашей партии и страны. Они все были или расстреляны, или отправлены в концентрационные лагеря. Такая им выпала награда. Теперь, должно быть, какие-то проблемы возникли у товарища Коновалова [8] . Я искренне надеюсь, что вы не разделите их несчастные судьбы".

Это было моим знакомством. По своей наивности, я завидовал Коновалову, что он за границей, а я в это время должен исполнять нудную бумажную работу. Я скоро установил, что он поскользнулся. Полякова и другие в отделе любили его и восхищались им. Они презирали мое прибытие, и Полякова была достаточно искренна, чтобы это выразить. Они, должно быть, подумали, что я немного дремуч.

Через несколько дней Полякова вручила мне письмо, помогающее открывать глаза. В моей памяти оно приблизительно сохранилось в виде: "Дорогой товарищ Сталин! Во время чисток я был арестован, избит и подвергся к пыткам следователями службы безопасности наиболее бесчеловечным образом. Я был обвинен в преступлениях, которых не совершал. Мне угрожали и меня унижали. Мне не дали шанса защищаться. Я служил Родине верно со времени революции. Я был награжден три раза орденом Красного Знамени. Теперь, после месяцев наиболее жестоких расследований, которых даже царская охранка не могла бы выдумать, меня отправляют в концентрационный лагерь, далеко в Сибирь. Мне не позволили связаться с моей семьей, друзьями или коллегами. Меня приговорили к трудовому лагерю без суда. Во имя революции и партии, пожалуйста, вмешайтесь в мое дело и спасите меня. Будучи лишенным других возможностей, я бросаю это письмо через дверь грузового вагона, везущего меня и десятков других невинных людей в Сибирь".

Была прикреплена сопровождающая записка к этому письму. Записка показывала, что заявление было найдено на рельсах в Подмосковье и, действительно, было направлено в секретариат Сталина. Здесь также указано, что с письмом познакомился Георгий Маленков , помощник Сталина, который переправил его к Голикову . Голиков оставил запись:

"Для циркулирования в отделе и хранения в деле".

Автором этого безнадежного письма был предшественник Коновалова , который сидел на этом же кресле, на котором сегодня уютно устроился я. Перед тем, как прошел шок от прочитанного, Голиков позвал на совещание с шестью своими начальниками отделов. Здесь были новички, я и три моих однокурсника из Академии Генштаба и еще два задержавшихся начальников отделов со времен Проскурова. В начале совещания я прикинул власть этого коротыша ( начальника ГРУ ) в форме генерал-лейтенанта.

Он мог оказать влияние на назначение советского дипломата, любого посла и других работников, направляемых за рубеж. Он мог отправить офицеров Красной Армии, назначенных в ГРУ, в любую точку земного шара. Он имел миллионы в любой иностранной валюте в специальных фондах для расходования в своих операциях. За кулисами он держал вожжи всех видов подрывного действия, раскола и террора, начиная с организации широкомасштабных восстаний и забастовок и кончая похищением людей и убийств. Его оценки и разведывательные расчеты были основаны на политических решениях и планах на войну его начальников в Политбюро.

Голиков вывел меня из моих размышлений тем, что он только что виделся с Маленковым и Сталиным. Оба, он сказал, призвали к усилению разведки и повышению ее эффективности. Оба обратили внимание на дальнейшую чистку ГРУ от старых кадров на основе, что слишком долго находились за границей, имели слишком много иностранных контактов и сотрудничества и, поэтому они собой представляют "риски безопасности" . Его программа по практической работе, сказал Голиков, уже запущена.

Нашей задачей, в качестве начальников отделов, сказал Голиков, является завершение перемен во всей организации, обновление кадров как дома, так и за границей. Я несколько был шокирован тем, что начальник выразился так грубо в присутствии двух начальников из прошлого, которые позднее, разумеется, присоединились к нескончаемому списку исчезнувших.

Я не верю, что он был преднамеренно жестоким, скорее, он был циничным дельцом и прожженным человеком. Я также был озабочен значением слов из его инструкций, которые имели в виду не только продолжение, но увеличение темпов чистки. Для меня это было страшным и жутким делом. Оно требовало расчесывание всех персональных дел отдела, отбор кандидатов на устранение. Иногда я был везуч и находил некоторых неудачных душ, которые имели сильные недостатки или уже поскользнулись, чтобы рано или поздно быть уволенными. В главном, однако, я должен был обращаться к формулировке, говорящей, что слишком много связей имеется с Западом.

С делами этих несчастных в руках и прикрепленными к ним осуждениями я обращался к заместителю начальника по операциям , который затем их переправлял во внутреннюю безопасность .

Я оцепенел от факта: иметь внутреннюю безопасность под маской контрразведки на моем уровне или в качестве заместителя начальника по политическим делам над учреждением Голикова!

ГРУ не имел никого в Лубянке, но НКВД имел последнее слово в Управлении. Заодно с чистками по настоянию Маленкова и по приказу Голикова, нам было сказано, что ГРУ должно выработать "взаимопонимание и сотрудничество" с НКВД. Когда я размышлял об этом, в один из дней послеобеденного времени поздней осенью 1940 года в моем офисе появился начальник технической разведки ИНО НКВД , мой партнер по названию. Это был, так называемый визит вежливости, но он имел также и деловую сторону. Она касалась назначения наших соответствующих агентов, работающих под прикрытием Амторг , советской торговой миссии в Нью-Йорке.

НКВД настаивал на том, чтобы 60 процентов в миссии были из его технической разведки, которые были ответственны за экономическую и научную разведки. Однако, мы так плохо не заплатили. Агенты, назначенные в Красный Флот в Нью-Йорке были только из ГРУ и мы также вовлекли жен нескольких работников. Все это оставило нас не более чем с 40 процентами, которых предложил НКВД.

Ссылки: