Афганское руководство настаивало на оставлении наших гарнизонов в аулах

В середине января Кабул, и особенно горы вокруг него, искрились белым, пушистым снегом. Для меня, жителя средней России, повидавшего и Север, и Дальний Восток - все равно этот снег казался удивительным. Он напоминал мне своей белизной цвет хлопка первого сбора в пойме среднего течения Нила, в Египте. Температура упала до минус пяти-семи градусов. А центральное отопление в городе, конечно же, было тогда далеко не во всех саманных хижинах. Наверное, лишь четверть или треть строений, а может быть и меньше, имели центральное отопление. Множество же домишек, ютившихся на предгорьях, на окраинах Кабула, обогревались примитивными печурками. И, казалось, жизнь в Кабуле замерла. Дрова - да какие там дрова! - сухие коренья деревьев продавались на вес. Причем, килограмм таких дров стоил дороже хлеба, картошки, и, пожалуй, сравнялся в цене с мясом.

То, что мы разработали в госпитале - то и начали практически осуществлять. Прежде всего, конечно, мне нужна была встреча с Бабраком Кармалем. Почти за две недели, что мы не виделись, многое произошло, и надо было определиться - что делать дальше? Как политически закрепить успехи боевых действий конца 1980 года, и как еще более продуманно и решительно продолжать войну и добиваться насаждения народно- демократической власти. Это - главное.

Идти к Бабраку я решил с министром обороны Мухамедом Рафи . Дело вот в чем. В последние месяцы, во всяком случае в ноябре-декабре, Рафи неоднократно - поначалу робко, словно опасаясь моей реакции, а потом более твердо, стал говорить, что ему все труднее участвовать в работе заседаний ПБ и Реввоенсовета. Военные успехи прогрессировали, - а установление народно-демократической власти не успевало за этими успехами.

Среди членов Политбюро, особенно Нуром и Наджибом сдержаннее Кештмандом и Ротебзак, стала высказываться такая мысль: там, где мы отвоевываем волость, уезд, аул, - надо оставлять на более длительный срок подразделения прежде всего 40-й армии и, разумеется, армии ДРА. И чем дальше развивались события, тем тверже и тверже высказывалось министру обороны это суждение. Дело осложнялось еще и тем, как объяснил мне Рафи, - что присутствуя на заседаниях ПБ и особенно на совещаниях в Реввоенсовете, посол Табеев , либо молча, одобрительно кивал головой - тем самым поддерживая Нура , Наджибуллу в их предложениях оставлять на более длительное время войсковые подразделения в отвоеванных нами населенных пунктах - либо впрямую заверял Бабрака, что "мы сделаем все, чтобы на длительное время оставлять подразделения 40-й армии и ВС ДРА для укрепления народно-демократической власти и обеспечения ее полной победы". Я понимал, что через Рафи перебрасывался мостик на аппарат ГВС и на меня.

Я стремился эту идею в самом зародыше разоблачить и загасить. Сделать это было не просто, действуя только через Бабрака и не принижая при этом роли Рафи. Ведь Рафи отнюдь не был статистом при ГВС! Точнее говоря, вначале, быть может, его роль и можно было отчасти сравнить с ролью статиста. Но с течением времени он набирал вес. Этот в недавнем прошлом командир танкового батальона, став министром обороны и вращаясь среди генералов и офицеров аппарата Главного военного советника, общаясь с генералами своего штаба - а там были выпускники нашей Академии Генштаба и других наших академий - прогрессировал в знаниях, набирался опыта. Работать с ним становилось легче, и уже можно было через него оказывать влияние на Генштаб и все ВС ДРА. Но этого было пока недостаточно. Мы нуждались в укреплении позиции Мухамеда Рафи в высшем политическом руководстве, в ПБ и Реввоенсовете страны. Как-то Рафи очень удивил меня. "Учу русский язык", - сказал он мне без акцента, на чистом русском языке. Я поинтересовался, каким образом. Он ответил: - Ежедневно запоминаю несколько слов. Я похвалил и спросил, - Из какой области слова-то запоминаешь? Он ответил, что из бытовой. Слова-то, наверное, все одни и те же, предположил я. Но он возразил: - Учителей я меняю. Мы-то прекрасно знали, что этот министр пользуется благосклонностью афганских эмансипированных красавиц. Но то, что он занимается еще дополнительно русским языком, частенько меняя учителей, то есть учительниц - это было для меня неожиданностью. Позже мы, конечно, навели справки и узнали, что среди учительниц было немало наших девчат, милых госпитальных медсестер. Вот так и учил министр обороны ДРА русский язык. Я ему как-то сказал: "Не очень увлекайся сменой учителей". Знал я его супругу, афганку из буржуазной семьи. Было у него три сына, красивые парнишки, вылитые в отца. Говорил ему: - Мухамед, береги здоровье. Тебя будут вспоминать потомки, на тебе лежит огромная ответственность, ты ведь историческая личность! Он же с хитрецой ответил: - А это помогает здоровью и овладению вашим русским языком. И чтобы раззадорить Рафи и вызвать в нем чувство состязательности, я ему сказал: - Полковник Халиль , однако, быстрее тебя, Рафи, овладевает русским языком. Хоть и не прибегает к помощи сменных учительниц. - Он из посольской семьи. Мальчиком жил в Москве. Учился в русской школе. Ему проще, - оборонялся Рафи. Так вот в чем первопричина симпатии Халиля к русским - он жил в детстве в Москве!.. Ну а что до Рафи - пусть, так и быть, овладевает русским языком, как умеет.

Ссылки: