Завенягин в воспоминаниях (фрагменты)

Помог освободить мать
Тамара Михайловна Потапова
Отец очень гордился Норильском, был высокого мнения о Завенягине. Авраамий 
Павлович помог освободить мать. Отец не знал, что она сидит.

Слова, каких давно не слыхали
Из воспоминаний Д.М.Лободы
Однажды шахтеров перед работой собрали у штолен. Перед ними выступил начальник 
Норильлага, он же начальник горно-металлургического комбината А.П.Завенягин, про 
которого среди заключенных ходили легенды. Говорили, что он опытный металлург, 
которого ценил и оберегал от неприятностей сам Серго Орджоникидзе. А когда тот 
застрелился, Завенягин очутился в Заполярье. Ходили слухи, что он сам издал 
приказ, который запрещал выводить заключенных на работу при температуре ниже 
-40 градусов. Правда, лагерное начальство часто тот приказ нарушало. Тогда Завенягин 
приказал соорудить для шахтеров бараки возле штолен, чтобы им не ходить в мороз 
и ветер так далеко. Так вот, собрали людей, Завенягин начал прямо:
— Я не знаю, кто и насколько из вас виноват. Допускаю, что тут много ни в чем не 
повинных. Но все вы советские люди и, надеюсь, правильно меня поймете. В Арктике 
дрейфует ледокол «Красин», ему нужно как можно больше угля. Поработайте не за 
страх, а за совесть. У меня все. Можно разойтись.
Простые человеческие слова, каких они давно не слышали, задели каждого. В тот 
день была зафиксирована наивысшая добыча угля в норильских штольнях.
Берегите себя!


Из воспоминаний финансиста П.А.Четверикова, 
бывшего заключенного Норильлага (1989 г.)
Авраамий Павлович Завенягин был очень умный, порядочный руководитель и 
исключительно человечный. Он сделал очень много для становления Норильска. И для 
нашего брата он многое сделал.
Строительство было в разгаре. Завенягин отобрал лучших специалистов и направил 
кого — в проектную контору, кого — в управление комбината. Ваш покорный слуга 
был направлен в управление строительства.
Ранней осенью 1939 г. мы прибыли в Красноярск. Там нас встретил Авраамий 
Павлович Завенягин. Я его немного знал еще по Москве. Раз или два встречался на 
какой-то комиссии. На пересылке в Красноярске он разговаривал со многими и всех 
напутствовал: «Ваша задача беречь здоровье, а там будет видно». Он давал наказ — 
во что бы то ни стало сохранить жизнь.
Когда мы приехали в Норильск, памятуя о том, что говорил Завенягин, я продал 
свой костюм, все продал (из тюрьмы у меня сохранились небольшие сбережения — 
жена передавала). И сразу купил сахару, масла. После Орла (Имеется в виду 
Орловский централ) я был разбит цингой. И врач прописала мне отварную картошку с 
луком зеленым и постным маслом. Целый месяц меня так кормили — цинга утихла. До 
сих пор помню вкус картошки...


Из воспоминаний Ивана Игнатьевича Сечко,
бывшего заключенного Норильлага
Меня «переписали»
...В 1939 г. нас погрузили в Дудинке, человек 200, на маленькие платформы — это 
было в июле. Платформы с заключенными были впереди, а маленький паровозик сзади. 
Это было сделано для того, чтобы в случае схода с рельсов легче было поднимать 
платформы. Трижды платформы сходили, конвой поднимал нас для того, чтобы мы 
руками с обеих сторон поднимали платформы, затем ехали дальше. Мы сидели плотно 
на полу, поджав ноги, вымокли, как суслики. Выгрузили нас всех на Нулевом 
пикете, на станции железной дороги. Пришло начальство, человек шесть-семь, среди 
них был лысый — Авраамий Павлович Завенягин, он нам представился как начальник 
Норильского комбината. Сказал, что надо переписать нас по специальностям, его 
помощники переписывали. Он обратил на меня внимание, так как я был меньше всех 
ростом и худенький.
Тогда я вызвался идти работать в шахту.
«Какие жалобы?»
Зимой нас перебросили на строительство большого металлургического завода. Все 
работы велись вручную, на костре грели ломики, кувалдой вбивали их в грунт. Два 
метра пробьем, толкаем в шурфы глину, аммонал (все пальцами), взрываем, так 15 
метров проходили до скалы. Норма была высокая, получал я иногда только 300 
граммов хлеба. Приходил к нам на промплощадку сам Завенягин, спрашивал, какие 
есть жалобы, просьбы; мы говорили, что работа очень тяжелая, работаем по 12 
часов, надо, чтобы привозили обед в 12 дня. Стали нам возить еду в флягах из-под 
молока.

Человек на вес золота
Производили взрыв котлованов. Бадьей вытаскивали грунт. Когда оборвалась бадья и 
убила человека, был выговор от А.П.Завенягина за неосторожность, он сказал, что 
каждый человек на вес золота.

Знамя над столовой
В 1940 г., в сентябре, А.П.Завенягин вручал переходящее Красное знамя на 
Угольном ручье и говорил о будущем никелевого завода. Вручал его вольнонаемным и 
заключенным. Я выступал на этом собрании и сказал, что будем работать честно и 
добросовестно. Завенягин велел прибить это знамя к столовой, что мы и сделали.

Генсек на Каларгоне
Из записей Александра Ивановича Мильчакова,
бывшего Генерального секретаря ЦК ВЛКСМ,
ответственного работника ЦК ВКП(б)
и золотодобывающей промышленности СССР,
затем сотрудника Норильскснаба
5.11.1938 г. нас, в числе 20 человек, в морозный день пешком отвели в штрафной 
лагерный пункт «Каларгон», находившийся в тундре, в 18 километрах от Норильска, 
чтобы там расстрелять.
В числе обреченных на казнь были: сопроцессник Димитрова по лейпцигскому 
процессу, бывший секретарь ЦК Болгарского комсомола и член Политбюро Болгарской 
компартий Благой Попов, заместитель наркома пищевой промышленности СССР 
Чигринцев, член коллегии Наркомфина СССР Петр Четвериков, начальник Главного 
управления соляной промышленности СССР Никита Куликов, посол СССР в Румынии 
Островский, консул в Скандинавских странах, бывший ранее секретарем губкома 
комсомола на Волге Владимир Фишер, бывший первый секретарь Ереванского горкома 
партии Абел Ордуханян, бывший секретарь Казанского горкома партии Абдулла 
Юнусов, профессор истории Сергей Дубровский, профессор права Леонид Гинзбург, 
профессор права Петр Климов и др.
Две недели мы ждали расправы. От нас этого особенно и не скрывали. У нас 
отобрали одежду, одели в тряпье. Нам предложили заказать перед смертью «пожрать 
и накуриться вдоволь», послав в Норильск подводу за продуктами и табаком. У меня 
и Куликова личных денег нашлось только на пачку махорки и пачечку курительной 
бумаги... Приставленный к нам в помощь охране и лагерной администрации комендант 
из уголовников узнал меня. Он был в Невьянске на Урале старостой старательской 
артели, когда я в 1937 г. посещал невьянские золотые прииски. Комендант сказал 
мне на ухо: «Батя, вас привезли «на шлепку», мне это точно известно...» И сунул 
мне в карман бушлата пачку папирос.
Спас нас начальник Норильского строительства и лагеря А.П.Завенягин. Он выждал 
две недели, а потом вразрез с «директивой центра», под свою ответственность 
приказал вернуть нас в Норильск. Эта готовившаяся бессудная расправа над нами 
вызвала много разговоров в лагерях.

Как палатку обшить деревом (Журнал «Смена» (1998, № 2))
Рассказывает инженер-химик, актриса театра КВО Норильлага
Тамара Ивановна Сливинская (1992 г.)
После приезда в первое лаготделение нас поселили в брезентовую палатку для 
военных, и хотя она имела двойные стены, настоящая пурга сорвала все двери. Нас 
занесло снегом...
На следующий день Ольга Петровна Цой пришла в проектную контору, где находился и 
кабинет Завенягина, и попросила принять ее. Рассказав о случившемся, спросила:
— Неужели мы не можем построить деревянное здание? Или хотя бы палатку обшить 
деревом?
Завенягин, выслушав, вызвал какого-то начальника, тот рапортовал:
— Там обшивают...
Вернувшись, Ольга Петровна увидела двух доходяг, еле несущих одну доску.
После обеда она вновь пошла к Завенягину и сказала:
— Авраамий Павлович, я видела, как обшивают палатку. Если работать так, то 
палатка будет готова через год.
— А что вы предлагаете?
— Я предлагаю поставить на палатку две бригады. — И она подробно объяснила, что 
должна делать каждая.
...К вечеру все было готово.
Я часто видела его на Заводской, на стройке двухэтажного дома. От работяг его 
можно было отличить по шапке, кажется ондатровой. Он шел на стройку и спрашивал 
у зэков: что делали? как? чего не хватает? Вникал во все. Никто в Норильске не 
сказал, что он с кем-нибудь говорил грубо…

«Как кормят?»
Вспоминает строитель Николай Яковлевич Этенеер, 
бывший заключенный Норильлага
А.П.Завенягина можно было увидеть в любое время суток на строящихся объектах и в 
зонах. Он проявлял постоянный интерес не только к тому, как мы работаем, но и к 
тому, как кормят и одевают нас, в каких условиях мы живем.

Рассказывает Петр Александрович Эрец (1989 г.)
У меня был «треугольник», то есть тяжелые физические работы. А Завенягин всех 
специалистов свел в проектную контору. Я лично появился в проектно-сметном 
отделе уже 6 сентября. Проектно-смертном на бойком нашем языке…
…В горный отдел слили угольную группу, рудную группу карьеров, сюда же привлекли 
транспортников под управлением Иванова-Смоленского... Абрам Палыч «разбухал» 
нашу артель со свойственной ему энергией до тысячи двухсот человек. Одних 
корректоров набрали дюжину, бригадиром у них стал бывший посол в Румынии 
Островский. Всюду по Заводской жили или работали проектировщики. А мой лагерь 
был за железной дорогой направо (до долины ручья).
— Отношение Завенягина? Меня он просто спас — это отдельная история... Все у 
него было подчинено делу, но и в этом случае можно себя вести по-разному: 
позволять себе шутку — не позволять, назвать зэка по имени — не назвать... А он 
— обратили внимание? — в приказ вписал вместо «з/к» наши инициалы. Кажется, еще 
чуть-чуть — и дописал бы «тов.», как двум вольнонаемным, чьих имен, видимо, не 
помнил.
Как-то Чефранов, очень сильный экономист с дореволюционным стажем, упал в 
обморок. (Он, бедный, умер в лагере, ему уже тогда было за шестьдесят.) 
Завенягину объяснили: обморок голодный. «Почему же мы их не кормим?!» И стали в 
час ночи приносить нам сыр, колбасу, какао...


Вернул с того света
Из письма М.Д.Мутмана (1989 г.) ....
Я арестован был 30 ноября 1935 г. и осужден спецколлегией в 1936 г. к пяти годам 
лишения свободы и пяти годам лишения прав. Пережито — страшно, что с нами 
делали, мальчишками (я с 1914 г.р.), трудно передать; на первом же допросе на 
Лубянке меня так били, что выбили зубы, поломали ребра и т.д. за то, что я 
сказал следователю Стефанскому: «Не говорите глупости».
В общем, так или иначе, я оказался в Норильске летом 1937 г., работал на 
строительстве железной дороги Дудинка — Норильск, жил на Каларгоне, долго болел 
цингой (в 23 года у меня не было зубов, все выпали)... Остался жив благодаря 
человеку, которому должны молиться все оставшиеся в живых в Норильлаге — 
Завенягину Абраму Павловичу. Он мой спаситель, я уже находился в списках для 
отправки в Норильск-2, а оттуда никто не возвращался.
Что говорить и что писать? Не дай Бог, что пережито. Меня реабилитировали только 
в 1959 г. (даже в армию на Отечественную войну не брали, несмотря на мои 
бесконечные заявления).
Сколько я скитался по стране, пока мне не разрешили жить дома в Москве! Всего 
сейчас описать не могу.
Очень прошу сообщить мне счет в банке, чтобы я смог перевести скромные деньги из 
своей пенсии на памятник погибшим. Сколько людей погибло, знает один Бог.

Был решителен
Из последнего интервью Захара Ильича Розенблюма (1989 г.), организатора 
терапевтической службы Норильлага
Когда наш этап доставили в Норильлаг, медицина в нем была в зачаточном 
состоянии; амбулатория в отдельном лаготделении, небольшой стационар во 2-м л/о, 
хирургия только так называлась, хирургов — ни одного, заведовал ею фельдшер 
Шацкий... Поэтому организаторы норильской медицины Сергей Смирнов, которого 
уговорил в Москве Завенягин приехать к нему, и Георгий Попов, заключенный, 
занявшийся своим делом, нас, медиков, из этапа тут же выловили.
Попали мы во 2-е лаготделение. Несколько дней были на общих работах (четыре 
врача, помню, конюх, зоотехник и другие). Строили бетонорастворный узел. «Сил не 
тратьте, — сказал десятник. — Отошло начальство — не вкалывайте».
В эти самые дни Г.А.Попову поручили организовать стационар в шестом бараке — 
лагерную больницу, она же «палата» на 26 человек. Лечебное дело поручили 
формально Слепцовой, фактически — мне, навезли строителей, те охотно строили, 
стекла вырезали из соседних бараков... Спешка объяснялась потоком дизентерийных 
больных.
Появляется А.П.Завенягин в сопровождении свиты, включающей санитарное 
начальство.
Завенягин: «Сергей Михайлович, какие у вас нужды, чего не хватает?»
Справа — вот так — свита, слева — мы, работники стационара. Сергей Михайлович 
Смирнов показывает в нашу сторону: мол, им лучше знать...
Мы, не стесняясь, рассказываем, чему стали свидетелями, перечисляем, что нужно…
Не было в нем начальственного вида. Очень внимательно выслушивал. Оставил очень 
хорошее впечатление. И все же мы не верили, что он «пойдет у нас на поводу с 
нашими фантастическими требованиями».
Реальность превзошла все ожидания…


Крестный отец «витаминки»
Рассказывает Иван Терентьевич Сидоров (1988 г.),
участник советско-финской войны, узник Норильлага
В 1941 г. в лагере началась цинга, для борьбы с которой на Ламе силами 
заключенных строилась витаминная установка. В 1942 г. на Ламу прилетел 
Завенягин, крестный отец «витаминки», чтобы осмотреть строительство. Я попросил 
начальника, чтобы мне разрешили поговорить с Авраамием Павловичем об отправке на 
фронт. Меня подвели к человеку с усами, среднего роста, в длинном кожаном пальто 
и форменной фуражке.
— Сидоров, Карабанов, на фронт?
— Да.
— Вам придется написать заявление на имя военкома.
— Написали...
— Но вы и здесь нужны, здесь все равно что на фронте, — помолчав, сказал он, не 
желая, как я сейчас понимаю, лишний раз обижать нас.
От заключенных мне часто приходилось слышать, что Завенягин кого-то 
расконвоировал за хорошую работу. Расконвоированных было много, а это — большое 
дело!


Заслужил строку в Мемориале
Из письма П.А.Эреца, бывшего начальника горного отдела 
проектной конторы (1991 г.)
Завенягина обвиняли в потакании «врагам народа», фактах расконвоирования 
специалистов, переводе их из строительных котлованов на работу по профессии и 
квалификации, недостаточном выдвижении вольнонаемных кадров и т.д.
Тот разбор «дела» был очень острым. Даже местный начальник милиции упрекал А.П. 
за слабое ведение дел... милиции. Я тогда не думал, что следует запомнить каждый 
факт...
Во времена Завенягина на комбинате «экзекуций» не было, а что было за его 
пределами, судить не могу. Осуждать Завенягина за то, что не принимал в горную 
академию друзей-единомышленников Каменева и Зиновьева, тоже не приходится: они 
наверняка вели себя точно так же. Что касается Кагановича, то кто тогда был 
лучше в верхах? Я знаю о его деятельности на железнодорожном транспорте, ибо в 
1935-1936 гг. работал на Среднеазиатской железной дороге. Мне говорили: «Хорошо, 
что ты прибыл после посещения наркомом... Мог бы и не уцелеть». (Автор — 
репатриант из Харбина, это обстоятельство и стало впоследствии поводом для 
репрессий в отношении «шпиона». — Ред.) А А.А.Андреев был лучше? Он в 1938 г. 
проводил расстрелы в Куйбышеве (я там проходил следствие) и дальше — до 
Свердловска.
Не буду поминать других членов Политбюро и ЦК... Все хороши. Только Завенягин 
был ко мне по-человечески хорош, за что буду помнить его до смертного часа. Не 
надо делать для него скидок — время было такое. «Сколько умерло при нем в 
Норильске!» — при другом погибло бы больше. Нас он берег, то же делали его 
преемники, следуя традиции.
А как же с памятником жертвам сталинского режима? Если там есть доска, включите 
имя Авраамия Павловича — тоже не по своей воле попал в Норильск.

Умный гуманист
Из записной книжки Йожефа Лендела, венгерского писателя, 
бывшего политзаключенного
Я знаю Завенягина как начальника Норильска. Он был человечен, хорошо кормил; 
если он приходил на какое-то рабочее место, к нему мог подойти каждый и без 
свидетелей-охранников сказать ему все, что хотел. Одного охранника, который 
связал зэка и пинал ногами, осудили на полтора года тюрьмы в Норильске. В 
больнице зэки — понятно, что врачи-заключенные, — прекрасно лечили людей, но 
были и лучшие лекарства, которые непросто было достать даже в Москве. Прекрасные 
инженеры в никелевых шахтах и на обогатительных фабриках, в угольных шахтах, в 
электромастерских прекрасно работали. КПД норильской электростанции был самым 
высоким в Союзе. Завенягин ...был отличный человек в своем умном гуманизме.
Сильное впечатление
...Не буду больше писать об этом пленуме (пленум ЦК, разбиравший дело Берии. — 
Ред.), на котором, кроме речи Хрущева, на меня, пожалуй, наиболее сильное 
впечатление произвели особенно умные, жесткие, последовательные и 
аргументированные речи Завенягина и Косыгина.

К.Симонов. 
«Глазами человека моего поколения»
Заказное. Москва. 03.01.1957
Супруге А.П.Завенягина
Обратный: Алтайский край, Алейский р-н. Уржумский с/с, деревня Крутиха, колхоз 
им.Чкалова. Рудольф Ольга Александровна
Надпись сбоку: Прошу почту обязательно доставить это письмо.
Товарищ Завенягина, мы с моим сыном услыхали по радио, что супруг Ваш, Авраамий 
Павлович Завенягин умер. Сын мой и я горько плакали, плакали так, как плачут о 
самых дорогих и милых сердцу родных. Мой единственный сын Лев Константинович 
Рудольф отбывал 10 лет срока и одиннадцатый год по «особому распоряжению» в 
г.Норильске от 1939 г. до 1947 г., где был начальником комбината Авраамий 
Павлович в то время. Сын мой страдал невинно, по страшной ст.58 он был 
арестован, а я выслана из Москвы в Омскую область, в глухое село, через полгода 
после ареста моего единственного сына в 1937 г., почему — непонятно до сего 
времени. Мы оба терзались разлукой и повседневной жизнью отверженных. Ваш муж 
Авраамий Павлович спасал 1000 заключенных, он чувствовал человеческие сердца, он 
знал и отличал хороших людей среди измученных людей, он взглянет так на 
измученного, истерзанного человека, что человек забывал свое горе, принимался 
работать и верить в то, что вернется домой. Авраамий Павлович внушал эту светлую 
веру многим и моему сыну. Только благодаря Вашему мужу жив и вернулся мой Лева.
Я умоляю Вас, моя родная, пришлите нам в колхоз фотографию Авраамия Павловича. 
(Сын мой теперь колхозник, я живу с ним, благодаря светлому, чуткому сердцу 
Вашего супруга.) Я думаю, какая ясная душа должна быть у той, которую выбрал 
Авраамий Павлович в спутницы своей прекрасной жизни. Авраамий Павлович жил для 
людей, для него не было почетных и отверженных, были люди. Мы не писали никогда 
Авраамию Павловичу, боялись затруднять его и, может быть, боялись, что он 
подумает: что же я еще не сделал? А сейчас, когда Ваш муж умер, мы смело говорим 
Вам, мы любили Вашего супруга, будем хранить прекрасный образ его до конца дней 
своих. Мы ждем фотографию Авраамия Павловича. Мы будем смотреть на своего 
спасителя, а я, 70-летняя старуха, посмотрю на него так, как на портрет моего 
старшего умершего сына. Я очень хочу, чтобы это письмо дошло до Вас, чтобы Вы 
знали, что на свете есть люди, благословляющие память дорогого Авраамия 
Павловича и любящие его и все, что касается его.
Простите за письмо матери, но у Вас есть дети, и Вы поймете меня. Любящая Вас и 
благодарная
Ольга Рудольф и ее сын Лева. 
Простите. Спасибо, спасибо.

Ссылки: