Чернавина Т.: Рождение сына, 1918 г

Мой сын родился в теплый сентябрьский день. Мягко светило солнце, сад шуршал желтыми и красными листьями; небо было синее; все как полагается в хорошую осень. А в это время шел первый год большевиков: разруха охватывала всю жизнь; надвигался голод. Все только и говорили о нем, но никто еще не понимал, как это может быть страшно.

Революция меня, вообще говоря, не пугала: я выросла в профессорской, очень либеральной семье и была уверена в том, что революция должна создать настоящую свободу мысли и деятельности, что же касается материальных затруднений, их можно перетерпеть. Не может быть, думалось мне, чтобы при любых условиях муж и я, культурные и трудоспособные, не заработали на жизнь. Но первое ощущение, с которым я проснулась на другой день после рождения сына, был голод. Мне было даже стыдно - так это ощущение было надоедливо и неотступно. Денег едва хватило, чтобы расплатиться с докторшей. Весь мой расчет был на довольно крупную сумму, которую я должна была получить с издательства, но оно тянуло выплату, было неожиданно ликвидировано, и я осталась без заработанных денег.

Муж взял вторую службу, я должна была вернуться к своей педагогической работе, но при том, как росли цены на рынке, этого заработка нам не могло хватить и на полмесяца. Меня кормили чем могли, но этого было так мало - ужас! Я не смела признаться даже самой себе, как меня мучил голод, особенно после того, как покормишь сына. Голова кружилась, спина болела, слабость охватывала такая, что, кажется, не знаешь, что отдала бы, чтобы съесть чего-нибудь настоящего, питательного. А что мы могли тогда достать, кроме двухсот граммов черного хлеба , который выдавался по пайку? Немного овощей, главным образом кормовой свеклы и репы, картофель был уже редкостью, микроскопическую долю масла, чтобы заправить суп. Мясо и рыба были неприступной роскошью. Я совершенно не представляла себе раньше, как трудно обеспечить человека едой и как много ее нужно!

На мужа страшно было смотреть: он худел с невероятной быстротой. Лицо становилось прозрачным, глаза лихорадочными, возбужденными. На руках пошли нарывы от худосочия. В эти дни мы часто избегали друг друга. Особенно трудно было за едой: мы оба были голодны, и ни один из нас не мог накормить другого. Каждый раз это была не еда, а комедия еды, как на сцене, когда изображают роскошный ужин, и актеры стучат ножами и вилками по пустым тарелкам. А мальчишка орал, никогда не мог дождаться определенного срока кормления. Он был розовый, глаза синие, как ляпис- лазурь, но живот у него был подтянут, как у борзого щенка, и орал он так, что пришлось обратиться к доктору. Доктора бывают прекрасные люди, но у них есть ужасная особенность говорить то, о чем все молчат, и требовать неисполнимого.

- Мальчик совершенно здоров, но голоден, - сказал доктор, едва взглянув на него.

- Что надо делать - спросила я машинально.

- Кормить. Увеличить питание. Я молчала подавленная, муж тоже.

- Вы где работаете - строго спросил меня доктор.

- В Коммерческом училище.

- Сколько часов?

- Шесть часов в день.

- Почему так много?

- Четыре часа уроков, два часа обязательной нагрузки.

- Как же вы можете сами кормить?

- Даю с девяти до одиннадцати два урока, - бегу домой кормить, возвращаюсь в училище к часу - занята до трех; вечером, с шести до восьми, заведую школьной библиотекой: это самая легкая "нагрузка".

- Сколько вы идете до училища?

- Двадцать минут быстрого хода.

- Шесть раз по двадцать минут - это два часа. Да еще шесть часов работы? Это недопустимо. Опять мы с мужем молчим, не видя выхода.

- Надо переходить на искусственное питание. Если достанете хорошего молока, это не так страшно. Больше я ничего не могу вам сказать. Сейчас открываются пункты "Защиты материнства и младенчества", или так называемые "Капля молока". Если вы докажете, что вы нуждающиеся люди, вы можете получать оттуда молоко на ребенка, но предупреждаю вас, что молоко там плохого качества, примесь овсяного отвара слишком велика, и такое питание может вызывать нежелательные последствия. Доктор аккуратно указал величину порций, способ приготовления, часы кормления и ушел. Мы остались вдвоем, боясь смотреть друг на друга. Что мы наделали! Родили ребенка, когда его нечем кормить. Оба заняты с утра до ночи, оба голодные, и ребенок кричит от голода.

- Я постараюсь достать еще работу, - сказал муж. - Говорят, что Агрономический институт дает профессорам бутылку молока в день. К ним перешла бывшая царская ферма в Царском Селе.

- Разве у них есть свободные курсы?

- Как будто да. Я завтра съезжу к директору. Следующий день был воскресенье. Муж уехал, а я решила лежать весь день, надеясь, что отдохну, и у меня будет больше молока. Лил дождь. В комнатах было холодно и сыро, но я не решалась топить печь без мужа: я делала это слишком неумело и неэкономно. Мальчику было тепло в глубокой плетеной корзинке, служившей ему постелькой, я накрылась шалью и лежала смирно на нагретом месте. Было грустно, очень грустно. Вот пришел в мир новый человек. Его существование так просто: когда он сыт - он спит, когда голоден - одновременно открывает глаза и рот, чтобы кричать, пока не дадут есть. А еды не хватает, и нет возможности ее достать, хотя это всего полбутылки молока в день. Вокруг города есть деревни, там есть и коровы, и молоко, но на вокзалах стоят заградительные отряды и отбирают молоко, чтобы вынудить баб сдавать его правительственным организациям за бумажки, на которые ничего нельзя купить. Бабы сидят по деревням и требуют от тех, кто с горя едет к ним, всего чего захочется: одежду, одеяла, подушки, часы, картины, даже рояли. У меня нет никаких соблазнов для деревни, потому что мы только начинаем жить, и нам самим приходится посмеиваться еще над тем, что в доме не хватает "четвероногих", то есть, попросту говоря, стульев - их всего четыре на все три комнаты. Что делать, если не выйдет с Агрономическим институтом? Я лежала, думала и перечитывала письмо моей матери.

"У нас так же плохо с продуктами, как и у вас. Твоя сестра так забралась работой, что иногда уходит к девяти утра, а возвращается в одиннадцать вечера. У нее две лаборатории, практические занятия и лекции в двух вузах. Я научилась готовить, что называется, "из ничего". Она говорит, что все это вкусно, но мне кажется, что она сильно недоедает.

Кроме супа из крупы с картошкой и каши я ничего не могу сделать. Фунт масла я должна купить на целый месяц. Сахару мы тоже покупаем фунт, редко два. Я пью чай с сахарином, потому что ей иначе ничего не останется. По привычке пишу "чай", а это давно не чай, а какая-то бурда из жареного овса. Очень меня беспокоит, как теперь с твоим малышом? Попробуй продать чего-нибудь, чтобы купить крупы.

Здесь жена профессора Ч. берет вещи на комиссию и продает их на рынке. Он сам читает в пяти или шести вузах, но у них пятеро ребят, и их этим не прокормишь. Дико это все. Сколько можно так выдержать?

День полз медленно, тоскливо; я ни на что не была способна, пока не решится этот вопрос с молоком. Уже темнело, когда вернулся муж. Я продолжала лежать и только напряженно слушала: открыл дверь, закрыл, без стука, не нервничая. Быстро разделся, быстро идет по коридору. Неужели что-нибудь хорошее? Да, входит осторожно, но весело, поспешно.

- Что?

- Получил курс в Агрономическом институте и заведование зоологической лабораторией. Будут давать бутылку молока в день. Я до сих пор помню, как горячо у меня стало на сердце: дитенок спасен, будет сыт и здоров. Отец стоял, наклонившись над его корзинкой.

- Завтра, кутенок, начну тебя сам кормить. И батькина наука на что-то пригодилась.

Ссылки: