Чернавина Т. тоже в Кеми

Дома, в той избе, которая нам дала приют и которую я вспомню с благодарностью в смертный час, я опять села на лавку у окна. Не умею передать того, что со мной делалось; каторга вызывала во мне большее возмущение, чем тюрьма. Все, что я видела, врезалось в душу, и хотелось узнать еще больше, до самой глубины горя и унижения, чтобы понять, где же конец. По улице погнали партию молодых еще, но до крайности истомленных людей. Лица их были серы, как бесплодная земля, голова, плечи, руки опущены, как под непомерной тяжестью, хотя за плечами у них были только жалкие, полупустые холщовые мешки. Кругом шли конвойные с карабинами наперевес.

- На Белбалтлаг гонют,- вздохнула старуха, подсевшая ко мне на лавку.

- Спаси, Господи, спаси и сохрани, и помилуй души наши,- говорила она, крестя их в окно мелкими крестиками.

- Выживет ли кто? Каждый день гонют и гонют, а и казарм-то нету, струменту-то нету; землю, сказывут, деревянными лопатами роют, а морозец-то захватывает, как камень. Как мороз закрепчает, так и сами померзнут. Завидуют многие. Позавидуешь и смерти с жизни такой.

- Скажи ты мне, бабонька, - обратилась она ко мне, - может, ты ученая какая, откуда така жизнь завелась? Я ничего не ответила. Что я могла сказать этой женщине, которая всю жизнь прошла честно, чисто, правдиво?

- Не знаешь - спросила она.

- Нет.

- То-то, не знаешь. Кого ни спрошу - никто не знает. Кабы знатье, может, и помог бы кто. Старухи бают, дьявол это путает, а смекаю - от людей это. Иной человек хуже нечистого. Люди людей губят. За что? Местов им нет?

По улице, колыхаясь на подмерзавших комьях грязи, тащились две телеги, в них лежало что-то накрытое кусками брезента и мешковины. От толчка ветхий покров с одного края съехал и обнажил голову человека, по- видимому, в беспамятстве, рядом с ним вскинулось от толчка другое тело.

- Бабушка, что это?! - вырвалось у меня, и я схватила старуху за руку.

- Небось, бабонька, этта живые еще. Тифозные, с Белбалтлагу. Больницы там нету, не строили еще. Тиф там очень. И зачем везут? Все равно помрут! Спаси, Господи, сохрани, помилуй.

- Что ж это такое? Что еще надо здесь увидеть - шептала я про себя.

- Отойди от оконца-то,- сказала решительно бабка и задернула занавеску. Хорошего тут не насмотришься. Твой-то придет, а на тебе лица нет. Поди, уберись.

Старуха, видно, была умней меня. Уберись, значило причешись, переоденься, приведи себя в порядок. Пошла, убралась, как могла, но внутренне справиться с тем, что видела, я не сумела.

Ссылки: