Китаец и кошка в тюрьме

Китаец "ходя" пользовался в камере большой симпатией. Подвижный, стройный, с забавной физиономией, он был всегда приветлив, весел и спокоен. Тюрьма ему казалась недоразумением, хотя сидел он десять месяцев. В СССР он попал недавно, служил в Красной Армии, работал на заводе, женился на русской, народил двоих ребят и был искренно счастлив.

Убеждения его были самыми левыми, и он с гордостью считал себя коммунистом. В тюрьме он аккуратно получал передачу, поэтому ходил сытый, в чистом белье и, по веселости своего характера, забавлялся целый день, чем мог: играл с увлечением в "козла", то есть самодельное домино, со страстью погружался в шахматы и принимал участие во всех событиях камеры. Особенно же он любил произносить речи, когда по поводу конфликтов из-за пользования уборной, умывальником и из-за резких столкновений между заключенными созывались "общие собрания" камеры.

Каждый раз он просил слова, блистал глазами, говорил долго, горячо, необыкновенно выразительно и абсолютно непонятно. Речи его были длинны, но торопиться было некуда, все потешались, и это часто разряжало атмосферу.

Кошка была гостьей и нежеланной. Никто не знал, где она жила и откуда она появилась, но бродила она по всей тюрьме, свободно пролезая через все решетки; вечерами она отвратительно мяукала, наводила тоску, и ее считали скверной приметой - к тяжкому приговору, - в противоположность воробью. Если он садился на окно, то кому-нибудь предвещал свободу. На этот раз она долго бесшумно бродила между заключенными, словно выбирая жертву, и прыгнула китайцу на колени. Он не прогнал ее, а стал ласкать и гладить.

- Кукушка! - крикнул кто-то в тот же момент. "Кукушка" - это тюремная канцелярская служащая, на обязанности которой лежит объявлять тюремные приговоры - жалкая, уродливая советская барышня, растрепанная, в короткой юбке. В тюрьме, из-за своих страшных обязанностей, она казалась тоже странным символическим существом, которое "куковало" годы ссылки. Появление "кукушки" всегда вызывало волнение во всех камерах. Порядок следовавших за ней событий был хорошо известен. Она располагалась в коридоре, у столика для дежурных надзирателей, с целой пачкой заготовленных "выписок из протокола заседания коллегии ОГПУ", в которых стояло десять, пять и очень редко три года каторжных работ. Расстреливают и отпускают на волю, не объявляя об этом в коридоре. Затем она передавала список заключенных, получивших приговор, дежурному надзирателю. Он лениво шел вдоль камер, подходил к решеткам и томительно-медленно разбирал записанные фамилии. Все разговоры умолкали, часть бросалась к решеткам. Как ни было очевидно, что в советской тюрьме нет шансов на освобождение, почти все, а может и все, в глубине души надеялись выйти на свободу. Каждый знал, что дело его дутое, и не мог примириться с тем, что ни с того ни с сего придется идти на каторгу. Страж, наконец, разобрав фамилию, называл.

- Имя, отчество! Давай!.. Все оборачиваются к тому, чье имя произнесено. Для него все кончено: он - преступник, заклеймен, лишен всех прав, он - каторжник. Жизнь, семья, все разбито бесповоротно. Стараясь владеть собой, заключенный выходит из камеры и приближается к столику. Барышня быстро читает общую трафаретную формулировку обвинения и раздельно, ясно кончает так, что в настороженной тишине отчеканивается каждое слово:

- заключить в концлагерь сроком на десять лет. Распишитесь. Заключенный колеблется.

- Распишитесь, это уже не имеет никакого значения; приговор вынесен уже три недели назад, - развязно добавляет барышня. Вы расписываетесь только в том, что приговор вам объявлен.

- Не задерживать, - сурово наседает надзиратель, - нет нам времени с каждым столько возиться. Одного уводят, другого приводят. Приговоры изготовляются и объявляются пачками. Страж подошел и к нашей двери. Долго не мог разобрать фамилии. Это мучительные моменты. Наконец, назвал фамилию китайца. Бедный "ходя" все еще сидел с кошкой и, казалось, ушам не верил. Он вышел, все еще словно не понимая, что его ждет. Все молчали и напряженно вслушивались.

- десять лет с конфискацией имущества. Вслед за тем на весь коридор раздались возмущение и протесты "ходи". В своей дикарской наивности он не понимал, что протестовать перед этой барышней и надзирателем так же целесообразно, как перед тюремной стеной или решеткой. Но что вообще можно сделать, если судят заочно, если осужденный на десять лет каторги или даже на смерть не видит и не знает, кто его осудил, и ничего не может сказать в свое оправдание! "Ходя" был вне себя. Только его ввели обратно в камеру, как он бросился назад к решетке, отчаянно сотрясая ее и крича:

- Моя иди! Моя говори! Моя - твоя не понимай! Барышня, барышня, товарищ! Моя - виноват нет! Моя - не знай! Моя - там говори! Надзиратель подошел и стал грубо гнать его с решетки.

- Таварищ, памагай! Памагай, таварищ! Моя виноват - нет! От решетки он бросился в камеру, хватая нас за руки, трясясь, как в лихорадке. Чтобы чем-нибудь помочь "ходе", нашли открытку, написали домой известие о приговоре, что разрешается в таких случаях; собрали еды, денег и кое- какую одежду потеплее, потому что была зима, а его посадили еще весной. Такая помощь строго преследуется и производится втайне. На другой день, без свидания, без передачи на дорогу, "ходю" послали на этап. Вместе с нашим "ходей" в тот же день получили приговоры еще пять китайцев, сидевших по другим камерам. Все по десять лет.

Когда я попал в Соловецкий концентрационный лагерь, я убедился, что ссылка в концентрационный лагерь китайцев, обычное явление - их там много.

Ссылки: