Таможенный досмотр и право на родину [Войнович В.Н. едет в Россию]

Пол Павликовский , или, по-нашему, Павлик , еще года за два до того задумал сделать обо мне фильм для Бибиси . Примерно такой же, какой перед тем сделал о Вацлаве Гавеле , тогда чехословацком диссиденте, жившем под домашним арестом. Идея фильма обо мне состояла в том, что он был о человеке, который навсегда покинул свою страну, не имеет никаких шансов вернуться, кроме как в своих несбыточных фантазиях. Отсюда наравне с картинками моей реальной жизни сцены из "Москвы 2042", в которых каким- то образом достигнут тот эффект, что обыкновенный взлетающий "Боинг" видится как межпланетный корабль, а обыкновенная советская столовая очень похожа на описанный у меня в романе прекомпит, где людей кормят свининой вегетарианской.

Чтобы проверить, такой ли будет Москва в будущем, как описано у меня, Павлик поехал в Москву того времени и встретил там людей прошлого, которыми были тогда очень привлекавший к себе внимание монархист и агрессивный националист Дмитрий Васильев , полковник Руцкой и два советских писателя: Михаил Алексеев и Иван Стаднюк .

Среди задаваемых Павликовским вопросов были и об отношении опрашиваемых к "Чонкину" и его автору. Разумеется, мнения отвечавших о том и другом были отрицательные. Некоторые из них теперь звучат смешно.

Стаднюк, например, сказал: "А кто такой Войнович? Его никто не знает. Выйдите на улицу и спросите, кто знает Войновича. Ну, может быть, один из тысячи. А меня знает каждый второй".

Пока Павлик снимал фильм, события в Советском Союзе менялись и доменялись до того, что и мне с новым немецким паспортом "Аэрофлот" продал билет в Москву. Из Москвы я улетал рейсом 257. Возвращался обратным 258-м. Как будто не было между рейсами девятилетнего промежутка.

В Москве съемочная группа Бибиси была среди встречающих. То есть за барьером после зоны таможенного досмотра. К досмотру стояла очередь часа на два. Чемоданы всех стоявших в ней обыскивали тщательно и методично. Вынимали каждую тряпку по одной, встряхивали, смотрели на просвет. Я никогда не страдал манией величия, но, не забыв еще старого опыта общения с КГБ, предположил, что причина очереди - мое появление в ней.

Меня встречали помимо Марины , Паши , Сарновых , Виноградовых , Биргера , Тани Бек , Чухонцева и узнаваемые публикой лица: Рязанов , Смехов , Кваша .

Кто-то из них, кажется, Кваша, подошел к таможенникам, посуетился, по его словам, лицом, то есть дал им возможность себя узнать, сообщил, что в очереди стоит Некто (то есть я), а его ждут друзья, журналисты, включая известных людей, и на данном фоне устраивать цирк просто глупо, неприлично и самим же себе не на пользу. Потом к ним подходили и Смехов, и Рязанов. Таможенники держались хмуро, никого узнавать не хотели, слушать тем более и с прежним упорством рылись в чужих чемоданах.

Наконец дошла очередь до меня, Иры и Оли. Нас "обслуживала" целая бригада. Женщина, член бригады, швырнула Ире обратно ее декларацию, сказав, что она не вписала туда свои два кольца.

Ира спросила:

- а разве надо?

- А то вы не знаете!- иронически отозвалась таможенница. Ира действительно не знала, потому что в ее опыте пересечения границ требования вписывать в декларацию кольца не было. Тем временем трое таможенников приступили к потрошению моих чемоданов. Рылись старательно, с выражением лиц, предвкушающих, что найдут что-то очень не дозволенное таможенными правилами. Взглянув на главного, я изобразил радостное удивление и воскликнул:

- О! Какое знакомое лицо! Когда я уезжал, это же вы точно так же рылись в моем чемодане! Он задергался:

- Нет, это был не я!

- Как же не вы? Вы! Я вас хорошо запомнил! Он продолжал отрицать, и я видел, что он в этой ситуации чувствует себя очень неуютно. Дав ему еще немного подергаться, я сказал:

- А что вы на этом чемодане сосредоточились? Трусами моими трясете. Что вы из них надеетесь вытрясти? Криминал? Так он у меня не здесь, а в том чемодане.

- А что за криминал? - наивно заинтересовался таможенник.

- Криминал - это мои книги. Он обрадовался. Ему действительно надоело перетряхивать мое исподнее.

- Давайте ваши книги. Прикрепленный к бригаде услужающий расторопно поднес указанный чемодан.

Я открыл цифровой замок. Таможенник откинул крышку. Первая книга была "Чонкин". Таможенник почтительно подержал ее в руках, сказавши благожелательно:

- Ну какой же это криминал. Сейчас у нас "Чонкина" все читают. Тем он уже признался, что все-таки знает, кто я такой. Следующий титул "Москва 2042" был таможеннику, вероятно, еще не известен, он книгу тоже подержал и отложил в сторону. Название книги "Антисоветский Советский Союз" его явно привело в замешательство. Он книгу просто выронил из рук и сделал вид, что название не дочитал до конца. Впрочем, тут же объявил, что таможенная процедура закончена. Встречавшие схватили чемоданы, кому какой попался, и потащили их каждый к своей машине. После чего мы поехали в старческий Дом ветеранов кино , где доживали свой век Евгений Габрилович, Рина Зеленая и другие престарелые кинематографисты.

Жили, впрочем, в неплохих условиях. У каждого была своя отдельная квартира со своей мебелью и библиотекой. Вообще это было похоже на гибрид богадельни с санаторием: врачи, медсестры, общая столовая, где по утрам полные официантки развозили между столами манную кашу и омлеты.

Нам стараниями Рязанова была приготовлена в доме двухкомнатная квартира. Когда мы туда приехали, выяснилось, что чемодан с книгами пропал. Дальнейшие поиски его успехом не увенчались. Я был уверен тогда и уверен сейчас, что чекисты его просто выкрали. Что в общей суматохе сделать было несложно. Когда разные люди тащили разные чемоданы к своим машинам, за ними никто не следил, так один чемодан и уехал в сторону.

В аэропорту, кроме команды Павликовского, встречала меня и съемочная группа Первого канала советского телевидения . Они торопились дать новость в эфир. Корреспондентка поднесла микрофон к моим губам, спросила, кому я хочу сказать "спасибо" за свой приезд. Я сказал, что Рязанову я благодарен за его отдельные усилия, но в принципе эта страна принадлежит мне по праву рождения и за приезд в нее я не должен благодарить никого. Телевизионщики, смотав кабели, понеслись в Останкино, но им по рации (мобильных телефонов еще не было) сообщили, что они могут и не спешить.

Потом в своих бесчисленных публичных выступлениях я повторял то же утверждение, что я никого не благодарю за возвращение на родину, это осуществилось мое право, а за право не благодарят. Как я слышал, о моих выступлениях много говорили. Большинство слушавших меня людей воспринимали мои слова как дерзость, а некоторые как проявление неблагодарности, но в данном случае я считал себя обязанным внушать людям уважение к собственным и не каким-нибудь, а к самым фундаментальным правам.

Ссылки: