Несмотря на "ич" [Войнович В.Н. и Всесоюзное радио]

Я пришел ровно в десять, но несколько минут ушло на получение пропуска.

- Ты что опаздываешь, - накинулся на меня Полищук, нетерпеливо вышагивавший по коридору шестого этажа. - Я тебе сказал в десять, значит, в десять. Ладно, пошли.

Я не успел пробормотать что-то в свое оправдание, как он распахнул обитую черной кожей дверь, на которой было написано: "Н.Т. Сизов".

Мы оказались сначала в большой приемной, а потом еще через две черные двери попали в кабинет, в каких я до того никогда в жизни не бывал.

Самый большой кабинет, в котором мне приходилось бывать, был кабинет председателя Приморского райисполкома в Крыму, но разве можно сравнить то помещение с тем, которое я увидел сейчас?

Паркет, старинная мебель, хрустальная люстра, за широченным столом сидит какой-то, видимо, очень важный начальник и пишет что-то, наверное, тоже безумно важное.

- Здравствуйте, Николай Трофимович! - радостно приветствовал начальника Полищук. - Вот, пришли.

Я оробел и невольно скосил глаза на свою одежду. Пиджак у меня был, в общем, еще ничего, но брюки, брюки? Даже сейчас страшно вспомнить. Внизу - бахрома, колени пузырятся. Ботинки стоптаны. Подобно герою одного из рассказов О'Генри, я быстро пересек широченное пространство кабинета и стал перед начальником, загородив свою нижнюю часть столом, готовый перегнуться через крышку и пожать руку, если она мне будет протянута.

Впрочем, я бы не удивился, если бы сидевший за столом просто кивнул мне головой, как это делали другие начальники, например тот же председатель райисполкома. Но этот повел себя совсем неожиданно. Что-то там дописав, он отложил ручку и, цветя дружелюбнейшей улыбкой, поднялся и стал медленно огибать стол, чтобы приблизиться ко мне. Демонстрируя свою демократичность, он при этом выглядел очень внушительно и даже показался мне немного похожим на Сталина, хотя был без усов и без трубки.

- Ну, здравствуйте, - сказал он, сердечно пожимая мне руку. - Мне о вас уже говорили. Значит, вы согласны у нас работать?

- Ну да, - сказал я, - мне это было бы интересно.

-Но вы знаете, что зарплата у нас небольшая?

- Да, я слышал, но меня зарплата не интересует, - сказал я, давая понять, что явился сюда исключительно ради высших идейных соображений. Кажется, я попал немного впросак. Услышав мои слова, он слегка нахмурился и посмотрел на меня внимательно.

- Ну почему же не интересует? - сказал он.- Мы материалисты, и нам незачем лицемерить. Я смутился. Мы, конечно, материалисты, но когда я, служа в армии или работая на стройке, выражал (очень редко) недовольство оплатой труда, меня попрекали отсутствием коммунистической сознательности и говорили, что мы, советские люди, Родине служим не за деньги. Я попытался переориентироваться и сказал, что зарплата меня, конечно, интересует, но и творческая сторона дела мне тоже не безразлична, тем более что я сам склонен к сатире и юмору, и тут я выложил на стол три своих весьма убогих стишка, у которых были, однако, те достоинства, что два из них были опубликованы в "Юности", а третий - в "самой" "Правде". Тот факт, что я печатался в главной партийной газете, убедил Сизова в том, что он имеет дело с "нашим" человеком, он опять заулыбался и вопросов анкетного характера почти не задавал. Только спросил, кто мои родители. Я сказал: мать - учительница, отец - журналист, работает в городской газете в Керчи.

- Коммунист? - спросил Сизов. Я замялся и вдруг соврал: да. Сизов заметил мои колебания и опять демократично улыбнулся.

- Ну, это вовсе не обязательно вашему отцу быть членом партии.

- Владимир Николаевич имеет в виду, - пришел мне на помощь мой Полищук, - что если его отец работает в газете, то, конечно же, он коммунист.

- Да, да, да, - торопливо подтвердил я, хотя, конечно, это была неправда. На этом прием был окончен.

Мое дальнейшее оформление на работу прошло почти гладко, если не считать того, что начальник отдела кадров пытался выяснить у моих будущих сослуживцев происхождение моей фамилии, которая имела подозрительное окончание на "ич". Ему объяснили, что на "ич" оканчиваются не только еврейские фамилии, но и нееврейские, например Пуришкевич.

- А кто этот Пуришкевич? - заинтересовался кадровик.

- Известный дореволюционный антисемит?, - объяснили ему. Кадровик успокоился, и на следующий день я приступил к своей новой работе. Хотя евреев принимали на радио неохотно, тем не менее (правильно замечали бдительные товарищи) они там были. В нашей редакции сатиры и юмора из десяти примерно человек не меньше чем половину составляли евреи и, как принято было тогда выражаться, полукровки вроде меня.

Один из полукровок, сейчас известный писатель и режиссер Марк Розовский , при поступлении на работу тоже принимался высоким начальством. На вопрос о национальности родителей Розовский ответил, что его мама - гречанка.

- А папа? - спросило начальство.

- А папа инженер.

Так что позднейшее сообщение Жириновского о том, что у него мама русская, а папа юрист, некоторым образом является плагиатом.

К факту моего трудоустройства соседка Полина Степановна отнеслась с большим скептицизмом и юмором.

- Нет, - говорила она, как мне передавали, на кухне, - этот долго работать не будет. Зачем ему работать? Лежать-то лучше.

Ссылки: