Запах шоколада [Войнович В.Н. в Польше]

В Бжег на Одере , где мне пришлось служить летом 1953 года, я снова приехал ровно через сорок лет из чешского города Миловице , где снимался фильм о Чонкине. Пока наши войска не ушли из Чехословакии, в Миловице жили сто тысяч военных, членов их семей и кормившихся при армии вольнонаемных. Когда они оставили эти места, Миловице превратился в город-призрак. Безлюдные улицы, опустевшие танковые ангары, армейский клуб, вывеска на строении "...ольствен... агазин" и сотни одинаковых "хрущобок", безжизненных, как после атомной войны, с окнами нижних этажей, заклеенными - зачем? - газетами "Красная звезда", "Правда", "Известия".

Побродив по опустелым улицам, я вспомнил армейскую службу, сел за руль и через четыре часа въехал в Бжег . Добравшись до центра, вылез из машины. Стоял, вертел головой, но ничего не мог вспомнить, пока не подуло от шоколадной фабрики. И тогда город стал проступать, как фотокарточка в проявителе, и проявленное один к одному совместилось с реальностью. Тут же нашлись и были узнаны дома, которые раньше служили казармами, а теперь заселены обывателями (obyvaciel - по-польски гражданин), и наша солдатская столовая, и булыжная мостовая в столовую.

Дорога шла мимо озера, где, убегая в самоволку, в негустых зарослях ивняка встречался я с девушкой по имени Элька Гемба . Мы виделись только днем, потому что вечером мое отсутствие в казарме было бы замечено. Наше знакомство произошло благодаря папиросам "Неман", которые я получал по пачке в день. Она подошла, попросила закурить, потом подошла еще. Так просто, как когда-то с Шурой Щепковской , начался и так продолжился наш роман. Мне было двадцать, ей двадцать пять. Я не уверен, что она знала, как меня зовут. Она звала меня просто "мальчик".

Элька меня учила польскому языку, всяким словам, приличным и неприличным, учила целоваться, но когда я слишком распускал руки, она их прикладывала к своей груди, целовала пальцы и тихо шептала:

- Мальчик, я ти кохам (я тебя люблю), я ти дам. Але не те-раз (но не сейчас). Але дам.

Мы купались и опять прятались в кустах, а потом расходились поврозь, потому что общение с ней грозило мне наказанием "за связь с местным населением", и у нее тоже могли быть неприятности, и немалые, потому что польская женщина, связавшаяся с русским солдатом, есть курва, достойная всяческого презрения. В день последнего свидания я расхрабрился, проявил большую настойчивость, и она уже почти совсем поддалась, но в последнее мгновение опомнилась, оттолкнула меня от себя и твердо сказала:

- Не, так не бенде (не будет).

Я обиделся и отодвинулся. Она поцеловала меня и сказала на ухо, словно кто-то мог подслушать: - Я ти кохам, мальчик, я ти кохам.

Я продолжал сопеть обиженно и услышал те же слова в новой редакции:

- Я ти дам. Але не те раз. Але не тутай (не здесь).

- Когда? Где? - спросил я сердито.

- Ютро (завтра),- сказала она просто. Ютро вечорем. Пшидешь до мне, Школьна, чтернаштя (четырнадцать). И стала объяснять, что хочет, чтобы все было красиво, с вином и свечами.

Романтический стандарт: вино и свечи.

- Я на тебе женюсь, - вдруг пообещал я, хотя никто меня за язык не тянул. Я не врал, чувствуя, что вправду хочу прийти к ней, и навсегда.

- Глупый, глупый, - сказала Элька. По-польски "л" почти не слышится, и слово звучит как "гупый".

- Гупый, то ти не вольно (тебе нельзя).

- Можно, - сказал я с вызовом не слышащим меня высшим силам. Можно. Мы пойдем в ваш загс, запишемся и никого не спросим.

- То ти не вольно,- повторила она.

- Ти ниц (ничего) не вольно, але я ти дам. Ютро вечорем, Школьна, чтернаштя. Запамёнтал (запомнил) - Школьна, чтернаштя?

Ссылки: