Борьба за жизнь [Войнович В.Н. - рак у жены Иры]

Ира лечилась упорно. Соглашалась с самыми радикальными предложениями врачей. В обычной жизни трусиха и паникерша, она воспринимала неутешительные прогнозы с видимым спокойствием. За четыре с лишним года болезни я ни разу не увидел ее плачущей. Она мне призналась, что однажды в мое отсутствие все-таки плакала. На каждого, кто болен неизлечимо, обрушивается поток ободряющей информации. Что где-то ученые изобрели новое лекарство или новый метод лечения. Что где-то есть филиппинец, тибетец, китаец, который лечит самые запущенные случаи. Или экстрасенс, который исцеляет больного, глядя на его фотографию, или деревенская старуха, умеющая готовить особые отвары.

Наша подруга Люда Зорина внимательно следила за мировой прессой, сообщавшей время от времени о сенсационных успехах какого-нибудь доктора или метода, приходила к нам и убеждала: надо же что-то делать. Как будто то, что делала Ира (а она лечилась у лучших онкологов Мюнхена), вообще ничего не значило. Больные, бывает, в надежде на чудо хватаются за что угодно, но Ира голову не теряла. Однажды, впрочем, по совету живущего в Дюссельдорфе врача из России согласились встретиться с другим таким же. Бывший москвич, работавший в институте Склифосовского, теперь живет в Израиле. Привез в Мюнхен и продал нам за пять тысяч евро месячный запас ампул какого-то, якобы изобретенного им, чудодейственного лекарства для ежедневных инъекций. Сказал, что при этом надо носить темносинее нижнее белье. Сфотографировался со мной и, наверное, теперь показывает кому-то меня, как успешно им вылеченного больного.

Правду сказать, я не поверил ему ни на секунду, но не хотел лишать Иру даже слабой надежды. Сам научился и делал ей каждый вечер уколы. Через месяц изобретатель хотел всучить нам очередную месячную порцию. Ира сказала: нет, он стал торговаться и дошел до половины цены. Сама эта торговля укрепила нас в подозрении, что мы имеем дело с шарлатаном.

Люда продолжала искать и очередной раз пришла с сообщением, что нашла то, что нужно. Был когда-то в России ученый - химик, врач, изобретатель каких-то видов оружия, технических устройств и медикаментов Анатолий Тимофеевич Качугин . Он изобрел какое-то лекарство от туберкулеза, а потом и от рака - йодистый кадмий. Сам изобретатель давно умер, но его дело продолжает и больных от рака успешно излечивает его помощница и вдова Белла Яковлевна . В этот раз Люде удалось нас уговорить. Мы поехали в Москву, узнали адрес: Большая Почтовая. Нашли нужный дом, насколько помню, панельный. Я ожидал увидеть что-то вроде небольшой частной клиники с приемной и длинной очередью жаждущих исцеления. Но это была маленькая однокомнатная квартира. На фоне убогой обстановки выделялись два парадных портрета Качугина работы Глазунова и Шилова. В комнате сидели две очень полные и очень пожилые женщины: одна седая, сама Белла Яковлевна, а другая, с крашеными красными волосами, ее сестра, имени не помню. Держались они почему-то нервно. Белла Яковлевна вообще практически молчала. За нее говорила ее сестра с сильным украинским акцентом и фрикативным "г". О методе лечения говорила туманно, повторяя рефреном и варьируя фразу: "Хениальный ученый Анатолий Тимофеевич Качухин хениально предвидел шо...", "Как хениально предсказал великий ученый Анатолий Тимофеевич Качухин"

Всякие уточняющие вопросы воспринимала как скрытый подвох и бурно возражала: "Та шо вы будете мне ховорить, я врач вышшей катехории". Стала показывать какие-то порошки, насыпанные в пакетики, сделанные из газеты. Сказала, что, если мы купим эти порошки за 300 долларов, она объяснит, как их принимать.

- Для начала,- сказала она, будучи, как и ее сестра, весом килограммов под сто пятьдесят,- надо держать строхую диету и сбавить вес. Это обязательно. Как хениально указывал великий ученый Анатолий Тимофеевич Качухин, избыточный вес действует буквально на усе жизненные орханы и затрудняет орханизму употребить в дело иммунные механизмы. Кроме того, я вам запрещаю употреблять в пищу кисломолочные продукты, петрушку, укроп и щавель. Мы все выслушали. Триста долларов у нас при себе не было. Мы заплатили 300 рублей за консультацию и ушли.

Сразу хочу сказать, что описанной картинкой я не намереваюсь как-то опорочить или отвергнуть так называемый метод Качугина, у меня нет для этого достаточных знаний, но старушки, готовые взяться за Ирино лечение и пытавшиеся убедить нас, что оно будет наверняка успешным, доверия у нас не вызвали.

Все сенсационные новости о гарантированных успехах в лечении большинства видов рака, к сожалению, до сих пор вызывают доверия не больше, чем очередная конструкция вечного двигателя. Следующий курс химии немного замедлил течение болезни, но серьезного результата не дал.

Вскоре врачи обнаружили опухоль в печени. Небольшую, но растущую. Предложили три варианта лечения: опять химиотерапию, удаление опухоли лазером и - это профессор Унч советовал - операцию на печени. Еще до этого Ингрид Штикль написала письмо в Нюрнберг профессору Вальтеру Галльмайеру . У него должность - главный онколог Баварии . Он не только врач, но еще, как бы это сказать, философ рака. Вместе со своим коллегой Гербертом Каппауфом написал книгу: "NACH DER DIAGNOSE KREBS - LEBEN IST EINE ALTERNATIVE". Буквальный перевод названия: "После диагноза "рак" - жизнь есть альтернатива". Как это перевести на человеческий язык, я не знаю. Прежде чем встретиться с Ирой, Галльмайер, читавший до того "Чонкина", поинтересовался, нельзя ли книгу его и Каппауфа за их счет напечатать в России. Ира взялась за дело, нашла переводчицу и издательство (ЭКСМО), добавила наших собственных денег. Книга в конце концов вышла под более съедобным по-русски названием одной из глав: "Во всем виноват Гиппократ". Книга была еще в работе, когда мы приехали в Нюрнберг и навестили профессора.

- Кто вас лечит? - спросил профессор. Ира назвала три фамилии.

- Самые лучшие специалисты,- сказал профессор. Долго вникал в Ирины бумаги и произнес речь, вкратце повторявшую содержание книги. Все люди смертны, но мало об этом думают, пока не услышат зловещий диагноз. Сначала он воспринимается как тяжелый неожиданный удар. Потом больной к нему привыкает. Потом даже находит в своем состоянии что-то положительное. Начинает ощущать радость жизни, как никогда прежде. Начинает воспринимать каждый прожитый день как подарок судьбы. И поэтому один день больного человека ценнее многих дней здорового.

- Теперь,- сказал,- поговорим о вашей ситуации. Опухоль в печени. Что можно делать? - Химиотерапию?" На данной стадии она вряд ли окажется эффективной. Операцию? - Не советую. Операция очень тяжелая, а последствия неизвестны. Вполне вероятно, что она только ускорит течение болезни.

- А лазер? - спросила Ира.- Доктор Шульц говорит, что при его лечении есть большая надежда на успех.

- Я так не считаю,- сказал Галльмайер.- Лазером вы печень тоже потревожите, и результат может быть тот же: ускоренное течение болезни.

- Так что же делать? - спросила Ира.

- Если вы хотите честного совета, я вам его дам. Ничего не делать. Сейчас болезнь на такой стадии, когда ничего не ясно. Она может быстро прогрессировать, но может замедлиться, и даже надолго. В моей практике все бывало. Мой вам совет: ничего не делайте и, пока вас болезнь не мучает, забудьте о ней. Живите сегодняшним днем. Я сам себе советую жить сегодняшним днем, потому что предугадать, что будет завтра, никто не может. Поезжайте к морю, на какие-нибудь острова, купайтесь, наслаждайтесь солнцем, не думайте о том, что будет завтра. А когда вы все время думаете о своей болезни, соглашаетесь на мучительные процедуры, вы не живете, а страдаете. А вы поживите сколько придется, но в спокойствии и радости.

На обратном пути мы обсудили услышанное. Я воспринял слова Галльмайера как дающие повод для оптимизма. Он сказал: мы ничего не знаем. Мы не знаем, как вообще это будет развиваться и будет ли. А вдруг случится чудо, и болезнь просто застынет на месте. Нет, возразила Ира, он сказал не это. Он сказал, что мне все равно уже ничего не поможет, а потому не стоит ничего делать. Не знаю, кто из нас правильней понял, но Ира решила лечиться дальше.

Мои уговоры внять совету Галльмайера, забыть на время о врачах, уехать куда-нибудь на Канарские острова (я думал, я бы сам так сделал, если бы касалось меня) успеха не имели. Она обратилась к доктору Шульцу, который очень надеялся на успех. Была проведена первая процедура. Совершив ее, доктор остался очень собой доволен. Почему-то проверить результат сразу было невозможно, а когда проверили, оказалось, что нет, опухоль не поддалась. Доктор решил, что процедуру следует повторить, считая, что уж во второй раз все получится. Не получилось второй раз, а после третьего стало ясно, что дело только ухудшается.

Как и предупреждал Галльмайер, движение резко пошло под уклон. Ира по утрам долго и спокойно рассматривала себя в зеркало.

- Как тебе кажется,- спросила меня,- я сильно пожелтела?

- Совсем нет,- соврал я. Не могу передать, как это страшно смотреть и видеть, как неведомая подлая и безжалостная сила пожирает человека, словно каждый день отрывая от него по куску. Я сам последние три года, а последний год особенно, жил как в бреду, переходя от крайнего отчаяния к полной апатии. По ночам она стала страшно не храпеть, а хрипеть. Это был странный хрип, похожий на звук ломаемого дерева.

Иногда я уходил в соседнюю комнату и плакал. Потом возвращался и опять ложился к ней под бок, чтобы, просыпаясь, она видела, что я рядом. У нас совместная жизнь была долгая, непростая и отношения сложные. Бывали конфликты, и очень серьезные. Было время, когда доходило почти до развода. Но любил я ее всегда. Если кем-то и увлекался, то только до определенного предела. В острые моменты бывало желание уйти, но не к кому-то, а в никуда. Но во время ее болезни наши отношения стали близкими к идеальным. Она потеряла грудь, волосы, худела и желтела, а я ее любил, так сильно, как в самом начале или как во время ее беременности. Любил, конечно, не плотски, а как любят ребенка, сильно, беззаветно, с готовностью, если б было возможно, спасти ее ценой своей жизни. Любил, надеялся, впадал в отчаяние и снова надеялся, когда для чуда не оставалось уже ни малейшего шанса.

Ссылки: