Война и В.И. Вернадский

Если бы и были приняты все предлагавшиеся им правильные решения, Урановая комиссия, пока не направленная прямо на получение оружия, все равно не имела бы развития, потому что 22 июня весь этот идейный и организационный хаос накрылся еще большим хаосом. Война оказалась внезапной только для тех, кто обязан предусматривать все неожиданности. Простой же народ войну ожидал всегда, был слухами к ней приучен, всегда запасался солью и мылом и, наверное, не очень удивился, когда услышал, что немцы напали. Не попали впросак и люди информированные. Вернадский уже давно считал столкновение России и Германии неизбежным из-за однотипности чрезвычайно агрессивных режимов. Покой и мирное развитие для вождей - погибель. Семнадцатого мая он записывает в дневнике слухи: "Говорят, что немецкие войска на границе. Думают, что они с нами не будут церемониться - и пустят в действие газы. И в то же время ослабление - умственное - комунистического Центра, нелепые действия властей (мошенники и воры проникли в партию), грозный рост недовольства, все растущий. "Любовь" к Сталину - есть фикция, которой никто не верит. Будущее тревожно. Я уверен в силе русского (украинского и т.п.) народа. Он устоит" 5-26 . Накануне обычного летнего отъезда в Узкое продолжает развивать тему. Дневник 19 мая: "Я боюсь, что официальную лесть и пресмыкательство ЦК партии принимает за реальность - а между тем грозно идет недовольство, и власть, окруженная морально и идейно более слабой, чем беспартийные, массой, может оторваться от реальности. Две фигуры - Сталин, Молотов, остальные незначительны. Большинство думает, что мы и наша армия не могут бороться с немцами. Я думаю, в конце концов немцы не справятся. 6-26 . Убеждение в конечной победе основано у него на том, что моральное окружение немцев, ведущих уже почти два года несправедливые войны в Европе, еще хуже, чем наше. Те вступили уже в борьбу с англосаксонской демократией, которую победить невозможно. Наша страна объективно становится союзником Англии. Оттуда идеи демократии и свободного научного поиска перейдут в нашу страну.

Свобода, к которой шла деятельность братства , не пустой звук, а необходимое условие экономического развития и, значит, военного могущества. "Невольно мысль направляется к необходимости свободы мысли как основной, равноценной основной структуры социального строя, в котором личность не является распорядителем орудий производства. Равенство всех без этого невозможно. Но оно невозможно и без свободы мысли.

Наш строй это ярко доказывает, когда мильоны людей превращены - "на время" - в заключенных - своего рода рабство . В конце концов, великие идеи в корне искажаются. Надо пересмотреть с этой точки зрения Маркса. Он ясно видел, что мысль человека создает производительную силу. Еще больше и глубже это проявляется в [идее] ноосферы . Но для этого необходимое условие - свобода мысли" 1-26 . В Узком работал и ожидал, что война вот-вот вспыхнет. Двадцать второго июня с самого утра все время выходит из комнаты в коридор и прислушивается к радиоприемнику, висевшему на первом этаже. А радио весь день передавало музыку, свидетельствуя о великой растерянности властей.

Речь Молотова совершенно не удовлетворила. Сквозь хвастливые слова совершенно явственно просвечивало, что верхушку застали врасплох. Постоянно сообщается то, что не нужно знать, тогда как истинные события скрываются. Из радио и газет уяснить положение невозможно. О действиях Красной армии вообще не говорят. Ясно, что инициатива не у нас. Страна погрузилась в информационный вакуум. Дневник 23 июня: "Только в понедельник выяснилось несколько положение. Ясно, что опять, как в войне с Финляндией, власть прозевала. Очень многие думали, что Англия за наш счет сговорится с Германией (и Наташа). Я считал это невозможным. Речь Черчилля стала известна. (Премьер-министр Англии сразу, решительно и горячо заявил о поддержке России. - Г. А.) Бездарный ТАСС со своей информацией сообщает чепуху и совершенно не удовлетворяет. Еще никогда это не было так ярко, как теперь. Читал, но настоящим образом не работал" 8-26 . Вернадские засобирались домой. 9 июля приехали в Москву, где стало ясно, что правительство и не надеялось защитить столицу. Все учреждения, в том числе и Академия наук, переводятся вглубь страны. Сначала как будто решено ехать в Томск. Владимир Иванович начал складывать книги, архив, вещи. Через несколько дней выяснилось, что принято решение рассредоточить все институты и академические учреждения по разным городам: Казань, Уфа, Свердловск. Вернадскому и другим пожилым академикам предлагают отправиться в Казахстан, на курорт Боровое . Вернадский согласился. С лабораторией в Казань поедет Виноградов как исполняющий обязанности директора.

Его попросили выступить по радио с обращением к англичанам - новым союзникам по антигитлеровской коалиции. 15 июля приехал на радио. Как всегда, придал обращению личную форму. Вспоминал ученых, с которыми общался и сотрудничал, обсуждал важнейшие проблемы науки: великого физика Резерфорда, геолога Дж. Джоли, минералога Л. Спенсера. "Как один из старейших членов Британской Ассоциации развития наук, куда я был избран в 1889 году и регулярно печатался в ее Трудах, я на каждом шагу ощущал силу английской мысли и дерзновенность ее полета. Ныне, в дни жестокой битвы с фашистскими варварами, я шлю привет моим английским коллегам, будучи глубоко убежден, что наш общий враг скоро будет повержен и справедливость восторжествует во всем мире" 9-26 . Переводила его обращение старая ирландка-диктор, а текст тогда же напечатали в "Moscow news". Там же опубликовано и обращение советских академиков "К ученым всех стран". Такое групповое письмо он подписал. Шестнадцатого июля Вернадские выехали из Москвы. Им предоставили мягкий вагон. С Владимиром Ивановичем ехали, кроме Наталии Егоровны и Анны Дмитриевны , Прасковья Кирилловна и сестра их невестки Екатерина Владимировна Ильинская , давно прижившаяся у Вернадских. Такова его семья. Поезда шли на восток медленно. Навстречу спешили воинские эшелоны. Не думал он, что еще раз увидит Россию вне Москвы. В дневнике отмечает безобразные переименования городов: Вятки и Перми - в Киров и Молотов, а также полное отсутствие сведений о войне. Провинцию вообще, оказывается, держат в полном неведении. Хорошо, если на станции попадалась газета недельной давности, но и из нее ничего не узнаешь. Оставались нарочито запутанные радиосообщения. Добрались только 23 июля. Сутки прожили еще в вагоне. Здесь узнали о первой бомбардировке Москвы . Потом им подали автобусы и повезли на курорт Боровое тогдашней Акмолинской области. Сначала ехали по степи, потом открылись предгорья, покрытые лесом холмы и большое озеро. Курорт расположился на берегу. Здания большей частью деревянные. После первой неразберихи их поселили в общем здании, но в корпусе оказалось холодно, и в декабре Вернадским предоставили отдельный домик, ставший их пристанищем на полтора года. Разместились, сорганизовались и решили именоваться казахстанской группой академиков . Выбрали председателем микробиолога Николая Федоровича Гамалею , о чем сообщили Комарову в Свердловск, где расположился президиум. Постановили вести обычную ученую жизнь: собираться, выступать с докладами, обсуждать их. По вечерам сходились иногда просто посидеть, почитать газеты или полученное кем-нибудь письмо. Его соседями были Николай Дмитриевич Зелинский , Леонид Исаакович Мандельштам , Алексей Алексеевич Борисяк - сосед с первого этажа в Дурновском. С Мандельштамом установились у Вернадского дружеское общение и хорошее взаимопонимание. Дочь Льва Семеновича Берга генетик Раиса Берг через много лет описала разговоры с Вернадским в Боровом. Она задавала ему, по ее мнению, глупые вопросы, а он отвечал серьезно, не считая ни один вопрос глупым. Вернадский оставлял у нее такое же впечатление, писала она, как море или Рим. То есть как нечто изначально существующее, безусловное. "Словно рамки бытия раздвигаются, и приобщаешься к вечности" 10-26 . Без сомнения, с одной стороны, отсутствие московской суеты - благо. Да и что требуется мыслителю. Домик среди шумящих под ветром сосен, письменный стол, иногда - письма да глубокие разговоры с творческими и много видевшими людьми. В Боровом свой микроклимат: мягкие, очень снежные зимы и теплые лета. Он действовал явно благотворно. Установилось расписание. 22 ноября он описал свой день в письме в Америку сыну: "Жизнь наша идет с огромной правильностью. Встаем в 7 - еще очень темно. Около 8 - электричество и радио (скверное), в 9 часов завтрак, экономия электричества заставляет терять часа два между 5 - 6, затем в 6 до 10 опять есть свет" 11-26

По утрам приходила Анна Дмитриевна, садилась за машинку и печатала под диктовку или перепечатывала ранее им написанное. После обеда гулял. Иногда даже вспоминал молодость и ходил с геологическим молотком в окрестности, собирал и рассматривал образцы, насколько позволяли глаза. По вечерам работали с Наталией Егоровной над "Хронологией". Электричество, правда, было не всегда. В Боровом написаны: две книги, одна небольшая, другая очень большая - та самая "книга жизни" ; несколько статей, много фрагментов для "Хронологии", воспоминания "Первый год Украинской Академии наук". И, как всегда, множество писем плюс подробные дневники. Просто болдинская осень , продолжавшаяся два года. Личков оказался ближе, чем когда-либо раньше. На него с началом войны обрушились новые напасти. Закрыли Самаркандский университет . Личков остался без средств к существованию. Въезд в крупные города, где есть вузы, ему запрещен, и Вернадский предпринимает многочисленные хлопоты за своего друга (по плотности переписки этих лет и обсуждаемым проблемам Личкова вполне можно причислить к сотрудникам). Он пытается заставить академию издать и оплатить Личкову многочисленные работы, рекомендует его к званию профессора и доктора наук. Все это при огромной разбросанности и бюрократизме аппарата и канцелярии, при неспешной почте тянется месяцами. Увеличились хлопоты о знакомых, о вдовах ученых из Москвы и Ленинграда, теперь разбросанных по эвакуационным городам и городкам Урала, Сибири, Средней Азии. И продолжает, конечно, следить за событиями на фронте, все больше принимавшими трагический оборот.

Личкову 8 октября: "Дорогой Борис Леонидович, тяжело переживаю с Вами взятие Киева и очень прошу известить, если Вы имеете какие-нибудь известия о Вашем отце и сестре. Оставление Киева и Полтавы произвело большое впечатление и у многих изменило настроение. Но я смотрю вперед с большим спокойствием. Не только теоретически (ноосфера). Немцы пытаются силой создать в начинающийся век науки насильственный поворот хода истории вспять. Но, учитывая силы обеих сторон, считаю их положение безнадежным. Но вижу, что будет стоить это очень дорого, могло быть иначе" 12-26 . Следит, как придвигается фронт:

"13 сентября. Оставлен Чернигов. Сводки все больше возбуждают недоумений. Никаких сведений о боях ("Бои на всем фронте") - и в то же время постоянные "отступления". <...> Сводки наполнены партизанами, где, возможно, много выдуманного. В то же время ополченцы уже в бою. <...> Где войска? Опять растут зловещие слухи - сдача двух генералов на юге, украинское националистическое движение" 13-26 . Четырнадцатого ноября до них дошла речь Сталина на торжественном заседании по случаю годовщины революции 7 ноября. "Только вчера днем дошел до нас текст речи Сталина, произведшей огромное впечатление. Раньше слушали по радио из пятое в десятое. Речь, несомненно, очень умного человека. - И все же многое неясно. Никто здесь не имеет понятия о положении дел на фронте" 14-26 . На другой день: "Невольно думаешь о ближайшем будущем. Сейчас совершается [сдвиг] - и, вижу, многим тоже [так] кажется - огромного значения.

1) Союз с англосаксонскими государствами-демократиями, в которых в жизнь вошли глубоким образом идеи свободы мысли, свободы веры и формы больших экономических изменений с принципами свободы.

2) В мировом столкновении мы тоталитарное государство - вопреки тем принципам, которые вели нашу революцию и явились причиной нападения" 15-26 . Скорее всего, в этих размышлениях он считал революцией февральские события, а не октябрьский поворот назад.

Ссылки: