|
|||
|
Вернадский В.И.: на пути к бессмертию, 1944 г
Пока работал, как всегда. Зимой мало выходил из дому. Изредка ездил в лабораторию. Как раз в один из мартовских дней, когда Вернадский появился в Старомонетном, к нему была вызвана А. П. Виноградовым В. С. Неаполитанская . Ее принимали главным бухгалтером в БИОГЕЛ, а поскольку директор имел обыкновение лично беседовать с каждым новым сотрудником, Виноградов представил ее Вернадскому. Валентина Сергеевна с большим волнением вспоминала эту встречу, внимательный и добрый взгляд голубых глаз Владимира Ивановича, проникавший, как ей показалось, прямо в душу. Встреча с ним изменила ее судьбу. При жизни Анны Дмитриевны Шаховской Валентина Сергеевна помогала ей в работе по Кабинету-музею и стала ее духовной преемницей. В день рождения 12 марта вся лаборатория почти в полном составе - Виноградов и еще 35 человек - приехала в Дурновский. Поздравили Вернадского с днем рождения, преподнесли цветы и сфотографировались. Потом состоялось традиционное чаепитие. Весной Вернадский переделал для скромного академического журнала "Успехи современной биологии" посланную Сталину статью "Несколько слов о ноосфере". Летом подписал ее в печать и послал рукопись сыну. 11 августа записал в дневнике: "Очень хорошее письмо Георгия . Он понял, мне кажется, вполне мою мысль - как он хорошо выразился: <...> "Твою статью о ноосфере прочел с громадным интересом. Твои мысли имеют громадное значение не только для естествоиспытателя, но и для историка: ты даешь синтез природного и исторического процесса". Написал ему, что хотел бы, чтобы она появилась на английском языке. 10-27 . Статья вышла в переводе Георгия Вернадского в 1945 году в американском научном журнале 11-27 . С научной точки зрения это несколько слов. Если "О состояниях пространства" и "Химическое строение" - мощнейший финал всей жизненной симфонии, звучавшей на протяжении всего пути, то заключительная статья - несколько нот, прощальный мотив. Вернадский указывает на значение понятия ноосферы, на предшественников, на проявление эволюционного процесса, но содержания их не раскрывает. Статья прочитывается только в контексте предыдущих сочинений о ноосфере. Она - лишь ключик к кладам мысли, скрытым в малотиражных академических изданиях прежних лет, запечатанных "клеймом" РИСО . Есть в появлении последней статьи некоторая прекрасная, но печальная и даже пугающая своей определенностью завершенность. Еще в декабре 1942 года из Борового писал Ферсману: "Вообще я думаю, что заканчиваю свою научную деятельность не в смысле мысли, но в смысле творчества. Если еще проживу, то надо переходить на более легкую работу" 12-27 . Да, как всегда, точно ощущает свое эмоциональное, умственное и физическое состояние, знает, что ничего нового он уже не создаст. Всю программу Горной Щели сумел выразить, сумел вспомнить. Душа высказалась. Опасная, но неизбежная мысль. Эти последние месяцы он продолжает много размышлять о религии . Мысли о личностях, из духовных творческих достижений которых складывается божественное начало в мире, нечто вечное, связываются у него с преодолением традиционного антропоморфного представления о божестве. Формы религии должны измениться, писал он Елене Григорьевне Ольденбург, это дело будущего. В последнее лето в Боровом прочитал снова и последовательно Ветхий и Новый Завет целиком (Библию взяла с собой в Боровое Екатерина Ильинская ). И теперь еще больше утверждался в мысли, что только наука должна разгадать загадку Бога. Во всяком случае, ее данные должны быть хорошо осмыслены при создании новых форм религии. В дневнике 22 августа 1944 года перед возвращением из Узкого записал: "Для меня ясно, что - если есть религиозное понимание реальности, то в научной работе мы с ним не сталкиваемся. Поэтому на меня произвело большое впечатление, что я, исходя из различия живых и косных тел Земли, встретился с пантеизмом и гилозоизмом, резко противоречащим господствующим религиям: [что] явно не совпадает с научными выводами. Для меня такое понимание религии является грубым искажением истины" 13-27 . По приезде из Узкого он работает в том же темпе, как и всегда, над книгой. Больше стало воспоминаний, поэтому Анна Дмитриевна много читает ему мемуаров. Он консультирует и руководит лабораторией, выступает на совещаниях. Ездит знакомиться с новыми опытами, но в глубине души, перед собой, знает, что прожил полностью все, что просмотрел на внутренней киноленте тогда, в феврале 1920-го. "Пережитое и передуманное" так и не начата как книга. Зато он оставлял в большом порядке свои бумаги, "Хронологию", свою огромную переписку. Оставлял Анне Дмитриевне. И как предсказано, без всякой опаски приближался к неизбежному рубежу. Был полностью готов к неведомому пути. За два года до смерти 27 декабря 1942 года записал: "В общем, я все время неуклонно работаю. Готовлюсь к уходу из жизни. Никакого страха. Распадение на атомы и молекулы. Если что может оставаться, то переходит в другое живое - какие-нибудь не единичные формы "переселения душ", но в распадении на атомы (и даже изотопы?). Bepa Вивекананды неопровержима в современном состоянии науки. Атомно живой индивид - и я в том числе - особое Я. Ясно для меня, что творческая научная мысль дошла до конца. <...> Живу в мире перемен. Начало ноосферы. Это доступно. Какой переворот пережит" 14-27 . Личность не перестает существовать, накладывая свою печать на вещество. Ощутим, но не внятен язык вечности, к которой она приобщается. Знал только, что его островок, остров в океане времени, не исчезнет. Двенадцатого декабря, приняв ванну, долго беседовал в гостиной с посетительницей. То была очередная просительница, которой нужно помочь. Беседа длилась долго, и Вернадский прозяб. Пришлось лечь в постель, потому что поднялась температура. Последствия этой обычной простуды - постельный режим на две недели. Анна Дмитриевна приходила, как всегда. Писала под диктовку письма, читала вслух. В связи с книгой о старых уральских заводах захотел послушать "Капитанскую дочку" и наслаждался прозрачной пушкинской прозой. Приходили А. П. Виноградов и другие сотрудники БИОГЕЛа, сосед геолог А. Г Вологдин , внучка двоюродной сестры Зиночка. Посетивший его тогда Н. П. Анциферов принес фотографии своего учителя Гревса . Вернадский разволновался, писал Анциферов в мемуарах, рассматривая снимки, и каждый пометил на обратной стороне, когда сделан. Двадцать четвертого декабря ему разрешили встать, и он решил приступать к работе. Позавтракал и, захватив бумаги и письма, направился в кабинет. Но вдруг покачнулся, зацепился ногой за ковер и повалился на пол. Анна Дмитриевна и домашние перенесли его на кровать. Вызвали врача, который определил, что произошло кровоизлияние в мозг. Не действовала вся правая половина тела. Способность речи пропала. Итак, он умирал от той же причины, что и отец. Удар был смертельный. "Сознание было, - записывала Анна Дмитриевна, - но общение с окружающими не удавалось" 15-27 . Мозг его сопротивлялся еще две недели. Сердце остановилось 6 января 1945 года в пять часов пополудни. Ссылки:
|