Вернадский В.И.: в Санитарном поезде в Москву

Московская охранная грамота избавляла ученых от опеки местных властей и требовала не конвоировать их, а охранять и снабжать. К вагону приставили тов. Табашникова - с означенной целью. Наконец санитарный поезд сформирован, заполнен ранеными бойцами-красноармейцами. 23 февраля он тронулся на север. Сегодня от Симферополя до Москвы поезд идет 25-26 часов. Санитарный поезд добирался полмесяца. И путь его был поистине крестным. Не только потому, что в вагонах страдали и умирали раненые люди, но и по дорожным впечатлениям. Казалось, наступил последний предел. Еще год назад, повстречав жену и дочь в Лозовой , среди обезумевших в панике людей, Вернадский не представлял, что разрушения могут быть еще более обширными. Перед ним дымились руины полностью разграбленной местности. В особенности жуткое впечатление производили железная дорога и застывшие города.

Поезд, конечно, больше стоит, чем идет. Нет ничего: паровозов, воды, дров. Разобраны пути, поломано все оборудование. Начальник поезда добывает все с боем, чуть ли не силой оружия. До Лозовой добирались неделю. Увиденное вызывает тяжелые сомнения в возможности наладить здесь снова культурную работу. Теперь ученый узнает, что переживали люди по ту сторону фронта. Записывает: "Чрезвычайно характерны изменения настроения после победы большевиков. В начале в обществе было странное чувство, стихийное, что все-таки это русская власть и начинается объединение России, прекращение междоусобной, братской войны. Это все исчезло довольно быстро. Террор, облавы, убийства, грабежи, бестактность евреев, выдвинувшихся на первые места, и полное, грубое пренебрежение к творческой личности быстро изменили настроение" 1-16 . У самого Табашникова, везшего кое-какие припасы или подарки, всё забрали заградительные отрады.

На станции Панютино 28 февраля Вернадский продолжает размышлять: "Не знаю, сделал ли ошибку, оставшись? С одной стороны, чувство России, нежелание расстаться с Ниночкой, некоторый страх перед новым путем, перед овладением [английским] языком - тогда на меня повлияли. Хотя я сознавал возможность прихода большевиков. И сейчас много мечтаний и предположений. Может быть, явится соблазн большой организационной работы по высшей научной работе и по народному образованию в России? Но сейчас опять старые мысли об Институте живого вещества на берегу океана в Америке. И очень вероятно, что это будет. А может быть, начало удастся положить здесь сейчас?" 2-16 Доплелись до города благословенного детства, города Андрея Краснова - Харькова . Дневник: "Сидим на сборной станции верстах в 5 от Харькова и неизвестно, сколько прождем. Паровозы есть, но нет угля. <...> Сидим в вагоне уже 7-ой день. Особенно тяжел недостаток воды для умывания и чая. Разговоры профессоров о Харькове рисуют картину разрушения. <...> Смотрят вперед мрачно и почти безнадежно. Население готово мириться со всякой иноземной властью, которая устроит порядок - румынской, польской. <...> Сами комунисты не верят в прочность своей власти. Ни малейшего улучшения не замечается. Идут аресты, усиливается голод и холод, растет чиновничество - и ничего нет. Удивительная бедность творчества - отсутствие личности! Действует серая толпа - бедных духом комунистов в рабской фаланге партии. Печати нет; газеты только раздаются ответственным работникам. И люди томятся в таких условиях. Главное, нет веры и нет никаких проявлений идейного [творчества] у власть имущих. <...> Все идейное комунистическое движение пронизано гангреной аморализма и примазавшимися к нему людьми, может быть более сильными, чем оно. <...>

Добыты газеты - московские - "Правда" от 18/11 и "Беднота" от 22/И. Это новейшая! Читал их через всю дребедень, их переполняющую (особенно "Бедноту"). Ясна картина безотрадного умирания и полного крушения. Как будто мы приближаемся к развязке: опять то чувство, которое было перед революцией 1905 года и перед первой революцией 1917. Может быть, едем в Петроград и Москву на резкую новую катастрофу-крушение. Ухудшение или возрождение?" 3-16 Профессора наблюдают последние судороги военного коммунизма. Голод и тьма в городах. Вокруг - крестьянские восстания. Запреты и национализации привели к полной примитивизации, к остановке жизни. И последнее дорожное впечатление:

"5 марта. Между Белгородом и Курском. Вчера вечером делал сообщение в аудитории поезда раненым красноармейцам о природных богатствах России. Аудитория слушала внимательно, и после предлагались вопросы. После лекции тов. Табашников пытался использовать мою лекцию в целях комунистической пропаганды - указать им, за что они сражаются. Но я считаю, что это все не имеет значения. Мысль сама пробивается, а не ее комментарии" 4-16 .

Ссылки: