Поездка в Москву и Петербург, 1875

Ввиду довольно самостоятельного путешествия я стала еще усерднее заниматься и даже попросила одну знакомую барышню (классную даму и учительницу гимназии) проверить мои знания. Репетиторша моя Е.М. Можайская квартировала в семействе премилой барыни Л.А. Глинки. Бывая у Можайской, я приятно проводила вечера после урока, так как у Лидии Александровны Глинки собирались все любители музыки и устраивали прелестные дуэты и квартеты. В числе этих лиц был один довольно симпатичный господин, некто Курчинский , игравший на виолончели.

Счастье настолько благоприятствовало предстоящему путешествию, что мне удалось даже получить приглашение от родственника моей...(неразборчиво) г. Третьякова ехать до Москвы в бесплатном его вагоне, где он помещался с женою, сопровождая по службе партию пересыльных арестантов.

Между тем, и в Смоленске время проводилось довольно оживленно. У нас по воскресеньям собирался обычный кружок молодежи, среди которой прибавилась только одна новая личность - это Азанчевский , о котором я уже говорила. Молодой юноша так усердно посещал нас и так усердно искал везде встречи со мною, что М. Потемкина , заметя это, не замедлила прозвать его моею тенью. Но скоро я узнала, что шутки в этом случае плохие. Старушка, жившая у Воронец и постоянно следившая за Азанчевским, таинственно сообщила мне свои опасения и просила пожалеть бедного юношу.

Приняв во внимание ее слова, я считала долгом пожалеть симпатизировавшего мне без взаимности, но выразить свое сожаление могла не иначе, как постоянною холодностью, прозрачными намеками на бесполезность односторонней симпатии. Однако, все эти средства плохо помогли.

Приближалось Рождество. Вдруг, кузен мой получил командировку по службе, так что выехать одновременно с Третьяковыми (протежировавшими мне до Москвы) нельзя было. С этой грустной вестью и уверенностью, что путешествие расстроится, я пошла к отцу. Какого же было мое удивление, когда он на эти опасения ответил: "Что ж, поезжай с Третьяковыми, побудешь в Москве у Мороз (сестры моей ...(неразборчиво), а там и одна доберешься до Питера". Такое проявление первого доверия от строгого, непоколебимого в своих взглядах отца привело меня в полный восторг. От радости, что добилась наконец такого доверия, я готова была расцеловать всех и каждого, с кем делилась этой новостью. Моментально я полетела к Третьяковым предупредить их, что еду. Потом облетала всех знакомых, прощаясь на пути, конечно, встретилась с Азанчевским, с радостью сообщила ему весть об отъезде... Только у Вороновских я не могла быть, потому что у них кроме Михаила Ивановича захворал еще Саша скарлатиною, и я не бывала, боясь заразить племянников своих.

Зато, давно не видав Анюты, я неожиданно столкнулась с ней. Оказалось, что из боязни скарлатины, она тоже переселилась к замужней сестре по отцу. Довольно продолжительная разлука и необыкновенная оживленность моего настроения хорошо повлияли на нее так, что она с прежнею охотою отправилась ко мне и созналась в желании Шевандиной разлучить и поссорить ее со мною, взявши с нее честное слово, что она охладит отношения свои со мною и не посмеет никогда ночевать и гостить у меня. Открыв секрет, я доказала даже историческими примерами, что давать слово надо строго обдумав его, а необдуманно данное обещание иногда лучше не исполнять, так как последствия этого исполнения могут быть гибельны. Успокоив наивную податливую подругу свою, я отлично провела с нею весь день сборов, и дошло до того, что она стала завидовать мне, а я по живости воображения решила что могу взять ее с собою в Москву, тоже бесплатно с Третьяковыми, которые через два дня доставили бы ее обратно. Сказано - сделано. Целью путешествия была поставлена молитва у мощей преподобного Сергия за больного отца Анюты.

После обеда пришел Азанчевский , мы командировали его с письмом матери Анюты, которую просили отпустить ее, но какого же было наше удивление, когда кроме ответа явилась Соф. Пав. Шевандина с грозным видом, чуть не приказывая Анюте идти домой и бросить всякие бредни о путешествии, на которое, конечно, мать не согласна. Анюта стала горячо спорить с Соф. Пав., и дело дошло до обморока. Я была в отчаянии и успокоилась только тогда, когда Аня пришла в чувство, а Соф. Пав. удалилась, узнав ее решение ночевать у меня. Мы проболтали с нею до света и, казалось, снова были друзьями.

На другой день я узнала, как Елена Петровна , удрученная несчастием и болезнями близких, поверила наветам Шевандиной, что я сбиваю Аню и религиозные цели выставляю только с целью нравиться им ради В.М.

Вечером я уехала с Третьяковыми. Мать и Алеша, а так же belle soeure провожали меня на вокзал. Но какого же было мое удивление, когда через станцию в наш вагон снова вошел Азанчевский, объявив, что и он едет в Москву. Не скажу, чтобы это было мне неприятно, жалко только было напрасных преследований. В моих глазах он был мальчиком совсем юным, неопытным, не развитым и любящим говорить даже неправду для красного словца и, в особенности, не знаю почему, мне не нравилось выражение его глаз.

Болтая и читая, мы отлично доехали до Москвы и были радушно приняты г. Мороз , но в первый же вечер г. Мороз выпил за ужином, напоил Третьякова и устроил ночью целую оргию, которая по неприличию своему невозможна даже для описания. На другой день он несколько смирился, и вечер мы проводили довольно скромно. Вдруг, я слышу звонок, отворяется дверь, и в залу вошла молоденькая дама, а за нею промелькнула невысокая фигурка молодого кудрявого брюнета, заставившая меня вздрогнуть и оглянуться, до того напомнила она мне В.М. И действительно, скоро я встретила не менее приятный глубокий взор больших выразительных карих глаз, еще больше напомнивших мне моего друга, но рекомендация " князь Вадбольский " заставила понять действительность. Тут я смекнула, почему отец хотел моего путешествия в Москву.

Сестра князя оказалась очень милою личностью, знающую, вероятно, от Мороз мой вкус, потому в беседе она сообщила, какое прелестное громадное имение в Москве у ее брата, как он любит деревню и все русское, как заботиться о своих крестьянах, устраивая для старых богадельни, больницы и т.п. Сам же братец ее просидел положительно весь вечер смурым, ни с кем не говоря. Я получила приглашение к этим новым знакомым, но, конечно, не поехала бы, если бы не искусство М. Мороз , которая сумела подстрекнуть меня, сказав, что Вадбольский ужасная смурна, никогда ни с одною барышней не говорит, и что, если я заставлю говорить его, то значит превзойду умом и уменьем всех москвичек.

Я поехала и застала князя дома среди группы детей его сестры. С ними он возился весь вечер, не обращая никакого внимания на остальных. Тогда я придумала хитрость: подозвала старшего мальчика, и давай играть с ним в разрезную азбучку, складывая слова, смешивая их, и давая разгадывать. Подобрав два слова: "реалист" или "идеалист", я дала разгадать их князю. Он сложил, ответил, и разговор завязался, да такой оживленный, что едва в час ночи кончился, а в 4 мы с М. Мороз отправились с поездом в Лавру Преподобного Сергия , где я одна помолилась о подкреплении болящего Михаила Ивановича Вороновского.

Какого же было мое удивление, когда на другой день я узнала от М. Мороз, что князь ездил вслед за нами к Сергию, снова придет вечером и интересуется моим мнением и воззрением на будущее, которое просил бы разделить с ним. Я ответила твердым отказом, сказав, что люблю другого, а потом постаралась прозрачными намеками и лично дать ему понять, что "мне смешно столь быстрое увлечение с его стороны, и что оно совершенно напрасно". После этого я еще виделась с князем несколько раз, бывая в Москве. Он познакомился с Алешею и завел с ним переписку, взбудоражил таким образом Папу, который хотел непременно устроить этот союз, но я не поддавалась. Наконец М. Мороз сообщила про князя, что он начинает пить и обещает совсем закутить, если я не соглашусь, в силу чего Маmаn писала мне: "грешно тебе губить человека". Но я просила ответить князю, что "не ожидала от него такой слабохарактерности и никогда не соглашусь иметь мужа готового при малейшей неудаче спиваться". Так дело и замолкло.

Между тем, в Москве я бывала еще у своих родных Каховских , которые жили теперь в Белокаменной. У них я встречалась с Азанчевским. Он действовал не так как князь, внимая моим советам, что ему нужно выкинуть из головы всякий вздор, и не поздно еще заняться наукою. Он бросил службу в Смоленске, записался вольнослушателем при Московском университете, так как, учась прежде в "реальном", не знал латинского языка и не мог поступить студентом. Таким поступком он рассердил своего отца, который направлял его к службе, и принужден был содержать себя уроком. Все это в моих глазах, конечно, невольно говорило в пользу Азанчевского, и я не могла отказать в его просьбе позволить ему писать мне в Петербург, а потом и в Смоленск.

Началась усердная переписка с его стороны повествовательного характера, но однажды не утерпел мой юноша и пишет, что любит меня. Я поспешила ответить, что если ему мало прежних намеков, то прошу его прекратить переписку и не искать больше случая увидать меня, так как я люблю другого, и взаимность никогда невозможна. Но "тень" моя не угомонилась, она молила разрешить безмолвно любить и ставила сроком пять лет, в которые обещала исправиться от всех недостатков, а тогда, добавлял он: "Вспомните, что чистые сердцем даже Бога узрят!" На этом и покончилось наше первое знакомство с Азанчевским и он скрылся на пять лет. Приехав в Питер, я отпраздновала свадьбу кузины, потом стала хлопотать о допущении меня к экзамену и благополучно выдержала его в первый раз в жизни, сперва лишь на право сельской учительницы в С- Петербургском испытательном комитете при шестой гимназии. Отыскала я и Сашеньку Горбунову , виделась у нее с Вл. Мих. Хороши были наши отношения с ним, говорилось так просто, дружески, но помнится, однажды, когда он хотел поцеловать мою руку, я выдернула ее... Прошлому, значит, аминь...

Ссылки: