1875, охлаждение отношений с Владимиром Михайловичем

А В.М. , несмотря на учебные месяцы оставался все в деревне. Наступил октябрь. В день Покрова Богородицы я отправилась к обедне, но, идя мимо дома Вороновских, заметила, что крыльцо открыто и зашла узнать кто приехал. Какого же было мое удивление, когда весь дом и даже кухня оказались пустыми, и только наверху у самой лестницы стоял, прислонясь к притолоке, старик Мих. Иван. , весь мокрый, и кувшин валялся около него.

Я ужасно испугалась, узнав, что с ним вдруг случился удар, однако настолько легкий, что упав, он успел сам встать и окатиться водою. Усадив почтенного старичка в кресло, я побежала искать жену их дворника, а потом отправилась на квартиру маленького Саши, который мог бы привести доктора, но Саша оказался в церкви и потому, экспедировав за медицинскою помощью кого-то из семейства Михайловых, у которых жил Саша, я пошла известить его в Авраам. монастырь.

Кстати, упомяну теперь о новом знакомстве. В числе соседей по имению брата Алеши в Рославльском уезде были некто Раздеришины , - брат и сестра. Оба - совсем юные, круглые сироты, и оба, - трагически кончившие свою жизнь в цвете лет.

19-летний юноша убит был лестницею на улице, упавшею от ветра, 20- летняя сестра его, вышедшая замуж, на второй год счастливой жизни улетела в лучший мир от чахотки. И все это совершилось на моих глазах. Не мудрено, сочувствие с моей стороны после сильного впечатления надолго охватило меня.

Я знала что у Раздеришиных остался один только родной и тоже круглый сирота, это кузен их некто.. (неразборчиво), владевший имением визави имения моей... (неразборчиво). И вот, однажды, ехав с Маmаn к обедни, незадолго до Покрова дня, я заметила, что Алеша, сидевший визави нас в коляске, раскланялся с кем-то. Невольно я выглянула из коляски и увидала близ дома Кн. Дондукова высокого, белокурого юношу.. "Кто это? - спросила я брата. "Это - некто Азанчевский ", - пояснил он, наш, Рославльский. Теперь он квартирует у Ник. Степ. (последний имел свой дом близ Георгиевской церкви, там жила и мать Воронцова). Я удовольствовалась ответом и пристально посмотрела на проходившего юношу, заинтересовавшись им, как кузеном Раздеришиных. Но, оказалось, что это вовсе не он, и даже в фамилии была чуть заметная разница. Впрочем, мать и сестру этого Азанчевского я тоже встречала несколько лет тому назад, а скоро, благодаря Н.С., пришлось познакомиться и с братом их, но юноша очень не понравился мне.

Безотчетно я старалась избегать с ним встречи и более короткого знакомства, а теперь, как нарочно, я встретилась с ним в церкви Св. Авраамия и отправилась в компании его, еще одной барышни Козловской и Саши Вороновского на Никольскую улицу. Дойдя до дома Вороновских, я рассталась с ними, но больного застала уже лежавшим на кровати без ноги, руки и почти без языка. С ним повторился удар... Послали телеграмму, и к вечеру приехала Елена Петр . с Владимиром Михайловичем . Потом начали собираться все дети почтенного патриарха семьи, - он ведь был женат во второй раз и имел еще от первого брака 5 человек детей, да всех уже замужних, так что внуков насчитывали до 24. Совершилось печальное (соборованье) прощание со всеми родными, старика причастили и ожидали страшного конца, так как доктора не брались вылечить его, но старик тянул, и страдания его увеличились тремя карбункулами, последствием, коих было гниение тела у живого человека. Родные, окружавшие больного, старались облегчить страдания, чем только могли.

Так прошел месяц. В.М. решился, наконец, ехать в Питер продолжать свой курс и хотел посоветоваться насчет отца со столичными специалистами этой болезни. Дня за два перед отъездом, он сообщил, что не думает больше продолжать со мною переписку, так как расстояния Петербургские ужасны, а ему каждый раз приходилось сделать верст 8, чтобы дойти к Сашеньке Горбуновой , жившей тогда в Питере и попросить ее сделать адрес на письме своим почерком, иначе нельзя было писать. Эта пустая отговорка сразила меня как громом. "Боже", - подумала я, разве нельзя сделать запас адресованных конвертов, или придумать другой способ корреспонденции. В то же время холодность Анюты дошла до невозможного. Она просто объявила мне, что не чувствует больше ко мне прежнего расположения и сама не знает, почему "охладела". Это признание стоило мне горьких слез и тяжелой бессонной ночи, но нечего было делать, надо было покориться первому разочарованию.

Что же касается до В.М., то я решилась написать ему несколько строк, поставив вопрос ребром. Я предложила ему писать на имя моего кузена с передачею мне без затруднений, но, указывая на Анюту и ее откровенность, просила его последовать примеру сестры и произнести слово "охладел".

Также смело накануне отъезда В.М., я отправилась к Вор-м вечером, вместе с гостившей у меня З.Д. Потемкиной. За чаем я получила потихоньку ответную записочку и спешила уйти в сени, чтобы прочесть ее... С каждым словом я чувствовала, как настоящее отодвигалось назад... Слышалось "прости" на вечную разлуку. Потому что друг, не переставая жить, умирал для меня.... Он просто выяснил модным в наше время языком, что не может в жизни отдаться одним увлечениям сердца, что кругом много серьезного дела, которому каждый обязан посвятить свои силы, что любовь для него как станция в пути "приехал, отдохнул немного...." и скажешь: "станция прости..." Затем выражалась уверенность в моем благоразумии в силу моего характера и мольба успокоить письмом насчет своего настроения.

Оправясь немного, я возвратилась в комнаты и стала прощаться. В.М. проводил нас на крыльцо. Не знаю, чуяло ли его холодное сердце, как беспощадно разбивало оно другое, навеки преданное и им воскрешенное, но я едва держалась на ногах и, кажется, от З.Д. не ускользнули те две слезинки, которые невольно повисли на моих ресницах, когда мы сели с нею на извозчика... То были слезы на свежей могиле счастливого и никогда невозвратимого прошлого.

Когда я вернулась домой, мне некогда было убиваться, потому что у З.Д. было тоже горе, ей отец не позволял не только выйти за любимого человека, но даже запрещал видеть его, а сам был опасно болен. Когда же он умер, то она сама не знала как ей быть, идти ли туда, куда влекло сердце, или остаться там, где указывал отец? Я стала невольно ее душевной поверенной, успокоила насколько могла, и сама, утешая другую, ободрилась.

В 3 часа ночи З.Д. заснула, а я услыхала свисток далеко уносившегося поезда и мысленно благословила дорогого путника... Да, он был для меня по-прежнему дорог, но самолюбие уже сильно говорило во мне, я в первый раз почувствовала, что я стою отнюдь не ниже его, а по внутреннему миру несравненно выше его, сознала в себе личную силу для борьбы с какими угодно препятствиями и сохранила только твердую веру в искренние слова первого друга: "иди смело, борись, и ты победишь, ты растопчешь все, что угнетает тебя". Да, я помнила эти слова и теперь, более чем когда-либо, верила в свои силы и дала себе слово неустрашимо бороться, остаться верной раз избранному пути и доказать, что я останусь неизменной и твердой, а станцией.., станцией одной из многих.., считать себя не позволю и подобной роли никогда не приму.

В этом духе я немедленно написала письмо, которое и послала вслед за путником. Ответ был получен прелестный и очень скорый. Меня хотели убедить, что я не так поняла и слово "станция" и многое другое, говорили, что теперь еще больше уважают меня и просили писать обо всем. Почему же и не писать? У меня не было данных изменяться, но я чувствовала, что "не течет река обратно", и в то же время не боялась нового течения. Наступил декабрь, и в Петербурге стали поговаривать о предстоящей свадьбе одной из моих тамошних кузин, на которую усердно приглашали. Папа не противился отпустить меня в столицу вместе с кузеном Сашею ( Александр Платонович Вакар? ), который, служа в Смоленске собирался на праздники домой в Питер.

Ссылки: