Уныние везде, уныние в обществе, уныние в семье

Из событий курской губернской жизни того времени припоминаю такой эпизод. Генерал Болычевцев, курский губернский воинский начальник, женатый на молодой, интересной даме, устраивал у себя приемы, выезжал часто в клуб ради молодой жены. За Болычевцевой обычно волочился длинный хвост поклонников дома и на вечерах в клубе. Старик-генерал любил поиграть в карты и не препятствовал веселому времяпровождению жены. Под Новый год танцевали в клубе до утра. 3 или 4 января в местной газетке появилось объявление купца Масленникова об утрате его женой в клубе при встрече Нового года бриллиантовой броши. Нашедшего эту брошку просят, мол, "доставить туда-то за приличное вознаграждение". Газетное объявление, конечно, все прочли и начали судить-рядить на все лады.

Почему это сравнительно мелкое событие так заинтересовало весь цвет губернского общества? А потому, что необходимо было чем-то заполнить серые будни, а затем бриллианты молодой жены богача-меховщика Масленникова, владельца большого магазина на главной улице, не могли не интересовать, когда "общество" переживало период оскудения, уныния.

"Уныние везде, уныние в обществе, уныние в семье", как верно определил тогда общественное настроение известный поэт и переводчик Петр Вейнберг . Словом, об утерянной брошке знали, говорили все и всюду. На танцевальном вечере, на котором "все" были, многие видели эту брошку на Масленниковой, вспоминали мелкие подробности. В одной компании, за выпивкой, губернский архитектор Чурилов проговорился, что во время мазурки он, увидев в зале на полу уроненную кем-то бриллиантовую брошку, поднял ее (это видела и дама, с которой он танцевал) и прицепил к лацкану своего фрака, а по окончании фигуры мазурки, во время минутного перерыва, высоко подняв найденную брошку, крикнул: "Медам, чья брошка?" Проходившая мимо Болычевцева ответила: "Моя" и взяла брошку. Это видели многие, стали вспоминать. Поползли слухи, дошедшие до Болычевцева.

Старый генерал поехал к Чурилову, потребовал объяснения. Чурилов подтвердил то, что фактически имело место в клубе, и сослался на очевидцев. Генерал объехал всех свидетелей, названных Чуриловым, а затем дома потребовал объяснений от своей молодой жены, пояснив, что эти "разговоры" в клубе компрометируют его честь и доброе имя. Надо, мол, иметь мужество сознаться мужу в своем дурном поступке, а брошку немедленно отдать Масленниковой. Все отрицая, Болычевцева уверяла своего престарелого супруга, что Чурилов врет, так как будто бы никакой брошки он ей не передавал и она не брала. Случай этот имел место в зале, в присутствии многих танцевавших, отрицать очевидное было слишком рискованно. Еще раз убедившись, что его молодая жена совершила уголовное преступление, престарелый Болычевцев публично прогнал жену из своего дома. Болычевцева поступила на сцену и много лет успешно играла у Корша в Москве . Бриллиантовая брошка не была возвращена Масленниковой. Этот эпизод, с которым мне пришлось познакомиться по рассказам близких, произвел на меня удручающее впечатление. Мне стало казаться, что все мои знакомые подобны Болычевцевой. Надо прекратить бывать у Сциславского, Чепурина и др., где приходится встречаться с молодыми девушками. Кто знает? Быть может, все они выглядят святошами до поры до времени, а в дальнейшем... Стоит ли бывать среди таких?

Был еще эпизод, заставивший меня чуждаться людей. В должности багажного кассира работал в Курске некий Иванов Егор Иванович , бывший кантонист . По своей природе Иванов был не только чрезвычайно суетлив, до смешного труслив, но и сохранил внешность своих далеких еврейских предков, что в то время, как известно, тоже считалось предосудительным. Иванов не только всегда спешил, торопился, но буквально не давал себе покоя. Когда, бывало, ни подойдешь к его письменному столу - днем, ночью, рано утром, поздно вечером, - он всегда торопится, работает. Он не шел, а бежал бегом, не ел, не пил, а спешно проглатывал, опасаясь не успеть выполнить свою работу. Иванов был честнейшим, усерднейшим, трезвым тружеником. И вот его торопливость и сомнительная наружность служили поводом для насмешек, для издевательств, хулиганских шуток. Меня все это очень задевало. Мне казалось, что со временем то же будет и со мной. И я ушел в себя, стараясь меньше бывать в обществе. В то же время я не помышлял о переводе куда-либо, хотя паспортные ограничения ко мне уже не относились.

Так прошла зима, наступила весна 1888 года. По поводу этих трех восьмерок после единицы в печати того времени появились интересные кабалистические объяснения. Выходило, что самыми счастливыми годами для человечества будут те года, в которых будут три девятки: 1999 и т.д., а рай наступит в 9999 году, когда будут четыре девятки. Я этой кабалистикой увлекался, удаляясь от общения с людьми.

Ссылки: