Тщетные попытки Вайнштейна Г.М. поступить в университет или реальное училище

Я слышал и знал кое-что о вольнослушателях в университетах, но как это фактически, документально осуществить - мне было не ясно. Поехал к братьям в Курск поговорить, посоветоваться, - что делать, что предпринять. Это было ранней весной, в начале апреля 1879 года. Курск на меня произвел своеобразное впечатление. Не чета Староконстантинову и даже Житомиру. Оригинальные выкрики торговцев: "нуте яблочек, нуте редьки, нуте огурчиков", ласкательные названия всего съедобного: "селедочка, яблочко, огурчик, хлебец, чаек" и т.д. поражали мой слух. Наконец, сплошная русская речь на улице, в доме, на базаре резко отличала местный быт от черты еврейской оседлости. В то же время отсутствовали, почти не встречались, евреи в своих оригинальных шляпах, как будто снятых с огородных пугал, те евреи, так называемые "торговцы воздухом", которые с голодухи и от нечего делать доказывают, убеждают друг друга в том, что "Волга впадает в Каспийское море и почему". Таких в Курске почти не было. Словом, это был иной мир, где евреям жить, селиться воспрещалось законами того времени , за исключением ремесленников, купцов первой гильдии и окончивших высшие учебные заведения. Ни тем, ни другим, ни третьим мои братья и я не обладали. Все же устраивались. Как, каким образом? Мои старшие братья, работавшие на железной дороге, и я взяток полиции за прописку паспортов никогда не давали, но хлопот, неприятностей было немало каждый раз, когда выпадал снег, наступала еще одна зима, когда мы получали с родины возобновленные годовые паспорта, в которых черным по белому значилось: "Мещанин города Староконстантинова, еврей Герш Мордкович" и т.д.

Кажется, при Лорис-Меликове царское правительство пошло на уступки, разрешив "подстрочный перевод" для желающих, и тогда в наших паспортах Староконстантиновская мещанская управа обозначала владельца паспорта так: "еврей Герш Мордкович, он же Григорий Маркович" и т.д. Во избежание недоразумений слово "еврей" ставилось неизменно не только в паспортах, но и во всех коммерческих документах, например, при оплате купцом акциза, ремесленником при получении свидетельства на право занятия ремеслом и т.д.

Еврей обязан был знать, крепко помнить, что он презренная пария, с которой считаются "постольку-поскольку". Представляю, дети мои, вашему воображению тогдашнее состояние мое и многих мне подобных.

Помню факт, отмеченный газетами того времени.

В Петербург приехала еврейская девушка,- окончившая гимназию, для поступления на высшие женские курсы . Полицейский участок отказался прописать ее паспорт, она еще не была студенткой, а высшие курсы не могли зачислить ее студенткой и выдать студенческий билет до предъявления прописанного в полиции паспорта. Возник заколдованный круг. В конечном счете на паспорте появилась злосчастная отметка "к выезду в 24 часа". Девушка покушалась на самоубийство, но ее случайно спасли. "Спаситель", своевременно снявший девушку с петли, дал ей "реальный" совет: взять в полицейском участке "желтый билет" , т.е. записаться в проститутки, так как в то печальной памяти время проституция считалась "ремеслом" и давала право жительства вне черты еврейской оседлости. Скрепя сердце, девушка исполнила этот совет.

Паспорт немедленно прописали в участке. Через некоторое время кто-то из соседей донес куда следует, что "девица такая-то на улицу не ходит, а учится там-то". Короче говоря, обманывает правительство. Расследованием донос полностью подтвердился. При унизительном медицинском освидетельствовании "проститутка оказалась физически девственной", как значилось в полицейском протоколе. Скандал проник в печать, принял широкую огласку. Таких и им подобных эпизодов было тогда немало. Так, например, вся Сибирь , от Урала до Великого океана, находилась вне черты еврейской оседлости , и евреи в Сибири не могли жить добровольно, а лишь осужденные судом за те или иные преступления и сосланные туда. Таковы были времена и нравы тогдашних мудрецов. Вообразите, дети мои, мое состояние. Ведь и Харьков, куда я должен был ехать учиться, также находился вне черты еврейской оседлости. Недурно? Жить приходилось, как говорили тогда, сжав зубы. Пробыл я в Курске (в Ямской слободе) месяца два-три, думая, что делать, что предпринять? Заявление, или прошение, как тогда говорили, о зачислении меня вольнослушателем Харьковского университета было послано, а к осени я сам поехал в Харьков, запасшись рекомендательными письмами "на всякий пожарный случай".

Окунувшись в студенческую гущу Харькова, я, к удивлению своему, обнаружил, что наукой, как таковой, почти никто из мне известных не занимается. Много говорят, козыряют хлесткими, крылатыми фразами, словами, играют в преферанс, нередко до утра, стараются посещать театры, криком, до хрипоты, вызывают любимых артистов, подымают шум, галдеж, если кто посмеет похлопать в ладоши не студенческому любимчику, иногда выпивают. Лекции посещали лишь новички, пока не остывали, а затем являлись в аудитории "между прочим", "походя, когда возможно".

Многие профессора не только не препятствовали студентам бить баклуши, а, заискивая у студенческих организаций, поощряли подобный порядок. Такие профессора считались "популярными". Зачеты студенты сдавали пятое через десятое, с грехом пополам. Нередко не сами, а через подставных. Говорю о тех студентах Харькова, с которыми я сталкивался, и все указанное выше видел воочию. Такова была та студенческая гуща, в которую я окунулся. Я еще не успел, как говорится, оглянуться, когда возникли студенческие беспорядки .

Появились полицейские, затем казаки. Шум, гам, ведут арестованных, собираются кружки, обсуждают, спорят. О чем - не знаю, нас не посвящают. Вскоре стало известно, что вольнослушателей всех отчислили по распоряжению министра. Вольнослушателей в университетах не будет, т.к. правительство считает их виновниками студенческих беспорядков в университетах.

Я оказался на мели, без руля и ветрил. Решил остаться в Харькове, поступить в реальное училище , где знание латыни и греческого не требовалось. Стал нащупывать почву. Оказалось, что для младших классов реального училища я переросток, а для старших не подготовлен. Значит, нужно подготовиться. Легко сказать, но трудно осуществить. А когда человеку нечего жрать, он плюет на логарифмы и прет против рожна. Так и я тогда поступил легкомысленно, уверив себя в возможности добыть средства к жизни незамысловатым педагогическим трудом. Я наивно прикинул, сколько в Харькове имеется ребят 9-10-летнего возраста и сколько лиц готовит этих ребят к поступлению в среднюю школу. Быстро решил: каждому такому репетитору достается около десятка таких ребят. Считая по 10 рублей в месяц за урок, получим 10x10 = 100 рублей, а мне нужно лишь 25-30 рублей. Красота! Некуда деньги девать! "Харьковские ведомости" печатали за 40 копеек такие объявления ищущих труда три дня подряд. Чего лучше! Я дал объявление:

"Молодой человек успешно готовит в младшие классы гимназии и реального училища. Дома для переговоров во всякое время. Московская улица, дом такой-то".

Рано утром купил за пятачок газету, прочел с умилением свое объявление и поспешил быстро, быстро на квартиру. Придут, а меня дома нет. Неловко, неудобно. Волновался чрезвычайно. Весь день и вечер просидел у себя в комнате безотлучно. Ни один "сукин сын" не явился к "молодому человеку". То же было и на другой, и на третий день. Я аккуратно покупал газету, внимательно прочитывал объявление и ждал, ждал. Но безуспешно. Во всем стотысячном населении Харькова не оказалось ни одного, кому потребовались бы мои услуги. Меня охватил апокалиптический ужас. Что же делать? В чужом городе, без определенных занятий, без средств, с непрописанным паспортом в кармане. Грустно.

Иду как-то под вечер по Рыбной улице. Слышу, где-то заунывно поют:

Реве тай стогне Днипр широкий, Сердито витер завыва... На Украине умеют, любят попеть, чтобы за душу хватало. А у меня такое настроение. Захотелось поплакать. Нет, плакать не надо: моя жизнь впереди. Быстро смотал удочки, уехал в Курск. Там, решил, все же легче будет около своих. Я думал: не может быть, чтобы я ни к чему не был пригоден. Найдутся и для меня занятия. Вспомнил, где-то вычитал: "под человека надо уметь подбирать ключи". Может быть, и для меня ключик найдется, хотя я и не принадлежал к тем баловням судьбы, которым тогда жизнь давалась легко.

Приехал я в Курск из Харькова глубокой осенью 1879 года. Пошли разговоры, что и как предпринять в дальнейшем. Было совершенно ясно, что моя школьная учеба кончилась. Мысль об университете надо оставить. Значит, надо работать. Но где и как? Ехать в черту оседлости учительствовать в низшем еврейском училище, где преследовалась правительством специфическая цель русификации? Душа не лежала. Значит, надо остаться в Курске и идти по стопам старших братьев. А с паспортом как быть? Ведь здесь его не пропишут - Курск за чертой еврейской оседлости.

Ссылки: