Вайнштейн Г.М.: Служба письмоводителем Курского узла, освоение жел-дор техники

Когда я окончательно изверился в возможности продвинуться по службе обычным, легальным путем, мне пришла в голову мысль написать об этом Киберу через голову старшего агента передачи грузов, моего непосредственного начальника. Сказано - сделано. Сел, написал, подписался, указав свой адрес, запечатал и отправил по почте. Не припомню точное содержание своего письма Киберу, но общий смысл был таков: пятый год застыл на одном жалованьи, но не на одном месте. Меня как будто даже ценят, поручают различные обязанности, но жалованья не прибавляют. Почему? Точно не знаю, но могу лишь предполагать, что причиной этому то, что моя фамилия не оканчивается на "ов" или "ский", то есть моя национальность. Если это действительно так, то было бы честнее откровенно объявить,, чтобы я ни на что не надеялся и убирался ко всем чертям, так как "жидам" нет места на железной дороге. В этом письме я вылил всю свою злобу, все, что накипело.

Можно предполагать, что это письмо повлияло на Кибера прежде всего как на еврея. Он меня вызвал к себе, спросил, сам ли я писал это письмо, знает ли кто-либо о нем? Я ответил: писал сам, никто о письме пока не знает. Тут он мне пояснил, что своего хорошего письмоводителя он устроил в Москве, где вблизи родных он, быть может, перестанет так жестоко пьянствовать. Предложив мне занять место письмоводителя узла, Кибер спросил: справлюсь ли я с этой работой? Я ответил: постараюсь, а если не справлюсь, то честно, откровенно скажу сам. Жалованье письмоводителя было 40 рублей и 10 рублей квартирных в месяц. Скачок удивительный: обычно прибавляли по 5 рублей, а тут сразу такой куш. С другой стороны, с переходом на пассажирскую станцию я избавился от опостылевшей мне передаточной конторы, товарного двора и приблизился к живому общению с публикой, пассажирами, к учету работы технических агентов: дежурных по станции, составителей поездов, сцепщиков, стрелочников. Там я впервые столкнулся со значением простоя вагона, оборота паровоза, их пробегов. Мне открылась новая область разумной, сознательной работы. В эту гущу я ушел весь и быстро постиг корни премудрости технических отраслей. Мои письменные доклады, надо полагать, были достаточны грамотны, убедительны цифровыми данными. Обо мне узнали в Управлении дороги, в Москве, так как сам Кибер плохо владел русским языком, а еще меньше - гладким изложением своих мыслей на бумаге. Через месяц-два я был вполне в курсе дела и работал самостоятельно. Эта отрасль станционной работы для меня являлась хорошей школой еще и потому, что, как я уже упоминал, почтовые и пассажирские поезда оканчивали рейсы в пределах своей дороги и все дальние пассажиры имели в Курске пересадку. Каждая дорога разрешала задерживать свой поезд, в случае опоздания поезда соседней дороги, лишь на 30 минут. Ну, а 35, 37 или 40 минут - можно? Практически эти вопросы разрешались различно, многое зависело от ловкости носильщиков, поворотливости самих пассажиров, количества их ручной клади и т.д. Затем, нельзя же было не предоставить дальним пассажирам хотя бы 10 минут, чтобы поесть в буфете, выпить чая. Наконец, в случае более длительного опоздания поезда разрешалось назначить дополнительный пассажирский поезд при наличии не менее 100 пассажиров с билетами прямого сообщения. А если таких пассажиров оказывалось не 100, а лишь 98 или 97? Что делать? Приходилось не только выяснять эти данные заблаговременно, но и сообщать в Москву начальнику конторы движения для назначения дополнительного поезда или задержки основного сверх положенных 30 минут, объясняться с публикой, выслушивать крики, нарекания, ругань.

Отчасти объяснения с публикой ложились на меня. Кроме необходимости быть всегда корректным, вежливым, чисто и опрятно одетым, быть всегда в курсе дела - я прошел в Курском узле хорошую техническую школу. Надо было "особым нюхом" покрыть отсутствие основного образования. Меня заметили, я стал известен в городе и в Управлении дороги. Тут я впервые познакомился с Филипповым , который в качестве старшего счетовода приехал по службе из Москвы в Курск. Он пригласил меня заехать к нему в Москву, предупредив, что живет с матерью и сестрой. В Москве я еще не был, и мне приятно было такое внимание представителя Управления дороги. Я постепенно входил в роль, и как будто не безуспешно. Как относились ко мне сослуживцы? Различно, но в большинстве случаев глядели косо, недоумевающе: мол, какой-то "жиденок" затесался в большие забияки и тоже "играет роль". Мне это давали чувствовать нередко. Но так как нет такой вещи, к которой человек, невольно привыкнув, не стал бы равнодушен, то и ко мне постепенно привыкли.

Много работая, я продолжал бывать в клубе и в драматическом кружке. Танцевал на вечерах, играл на сцене, завел знакомых. Меня стали приглашать в дома, где были молодые барышни. Особо внимательны ко мне были Чепурины, Сциславские. Казалось, что папаши и мамаши имеют на меня виды. А может быть, такое предположение являлось ошибочным. Во всяком случае мне так казалось.

По службе я продолжал расти: я не только стал во главе технической и материальной конторы станции, но и дежурил по станции, заменял кассиров во время их случайных отсутствий. (Конечно, само собой разумеется, я не воровал, был честен до щепетильности ко всему, что находилось в материальной кладовой станции.)

В Курске было не так просто служить, как на других станциях. Кроме большой работы по приему и отправлению поездов, маневрированию, главное затруднение и опасность аварий заключались в пропуске курьерских (скорых) прямых беспересадочных поездов, формировавшихся в Москве из двух групп вагонов: три до Севастополя и три до Киева или даже до Одессы. Московский, киевский и севастопольский поезда скрещивались в Курске ночью - от трех до пяти часов. Из частей этих трех поездов, со спящими в вагонах пассажирами, формировались новые поезда так: поезд на Харьков формировался из головной части московского поезда и хвостовой киевского. Поезд на Киев - из хвостовой московского и головы харьковского и, наконец, поезд на Москву - из двух остальных частей киевского и харьковского поездов.

Маневровая работа чрезвычайно сложна в ночное время; во избежание столкновений производилась одним маневровым паровозом. За все время моего пребывания в Курске, до весны 1888 года, не помню ни одной аварии, ни одного недоразумения на путях станции при маневрах. Там оставались еще работники школы Эмилия Данишевского , о которых нельзя не вспомнить.

Старший стрелочник Емельянов (из кантонистов ), составитель поездов Зикеев, сцепщик Колесников и другие не просто работали, а священнодействовали. Работа в две смены, по суткам, тяжелая, трудная. Но душа радовалась, когда глядел, как разумно, тонко, предусмотрительно выполнялось каждое задание. И мы, молодежь, учились у этих стрелочников, составителей, сцепщиков, с восторгом берегли этих стариков как зеницу ока, чтобы их не сманили на другие станции или дороги. О сне на дежурстве никто не помышлял, все ждали с трепетом момента выхода поезда с соседней станции. Наконец-то сообщение получено: "Поезд вышел". Все зашевелилось, точно радостно ожило. Емельянов важно, степенно идет на платформу, сам звонит в колокол "повестку". И по пути, по которому должен пройти прибывающий поезд, направляется к дальней входной стрелке, проверяя самолично положение всех стрелочных переводов. На каждой стрелке постовой стрелочник ему докладывает: "Все готово, Иван Емельянович, стрелка на запоре и замке. Вот ключ". Но Иван Емельянович не довольствуется словесным докладом. Отбирая ключ, он сам осматривает, "ощупывает" каждый стрелочный перевод. Зачем? А кто его знает - все под Богом ходим, а у нас все должно быть благополучно. Дойдя до дальней входной стрелки, сам убедившись, что все благополучно, Иван Емельянович "играл зори". Не сигнал давал, а артистически, вдохновенно играл, как музыкант. Стрелочные сигнальные рожки были тогда без пищиков, имели вид и устройство корнет-пистона небольшого размера без клавишей. Из этого немудреного рожка Емельянов извлекал чудные звуки в ночной тиши. Не знаю, был ли Емельянов в военной службе музыкантом или трубачом- сигналистом, но на сигнальном рожке стрелочника он играл артистически. У этих Емельяновых, Зикеевых, Колесниковых я учился, и не без огромной пользы. Их практический вуз я прошел и окончил успешно.

Ссылки: