Рождение младшей дочери Вайнштейна Г.М. Надюши

Рождение младшей нашей дочери Надюши было некоторым образом для нас неожиданным, учитывая мой и мамочкин возраст. Мне было около 50 лет, Юличке 42 года. Мы считали, что в таком возрасте дети не только не могут быть, но и не нужны, так как не успеем их воспитать, как говорили тогда, поднять на ноги. Останутся, значит, беспризорными сиротами. Но случилось по-иному. Когда мамочка почувствовала себя беременной, она, как всегда, с полной верой сказала: "Значит, так Богу угодно". Конечно, ни о каких абортах тогда не могло быть и речи - это считалось недостойным, позорным поступком. Леля уже была тогда взрослой девушкой, окончившей гимназию, готовилась ехать в Петербург учиться на Высших курсах, Шура учился в 7-м классе гимназии, Володя - в 5-м классе, Вася - в 4-м классе, Варя - в 3- м классе, остальные малыши - Маша, Боря, Коля - подросли, стали сознательными.

Мамочка с глубокой, искренней верой в судьбу, в счастливое будущее покорилась неизбежности иметь еще одного ребенка. Она лелеяла мысль родить девочку - хорошенькую, добрую. И 28 августа 1910 года это свершилось - родилась девочка. На всякий случай при родах присутствовал врач. Роды были трудными, мамочка долго мучилась, стонала, кричала. Я сидел в соседней комнате как на иголках, думал, вспоминал былое, гадал о будущем... Наконец-то, раздался крик новорожденного. Крик здоровый, ясный, повелительный. Открылась дверь, ко мне зашел доктор, поздравил с благополучным рождением дочери, сказав: "Ну и деваху родила вам Юлия Евгеньевна - богатыря". Через некоторое время, когда мне разрешили зайти к роженице, мамочка лежала бледная, без кровинки в лице. А глаза сияли радостью, восторгом. Когда я ее поцеловал, она сказала: "Посмотри, Гриша, какая хорошенькая девочка". Я посмотрел. В пеленках что-то ворочалось, повелительно орало здоровой глоткой. Признать такой комок "хорошеньким" могла только мать, носившая и родившая свое дитя в великих муках. Да разве отец, видящий в этом "куске мяса" свое второе Я.

И я поцеловал "хорошенькую" девочку, пищавшую, как жаворонок, вывалившийся из гнезда. Так появилась на свет наша младшая дочь Надюша, естественно, ставшая затем общей любимицей, "лучше всех". Годы шли быстро, события их торопили. В 1911 году Шура окончил гимназию, поступил на медицинский факультет Казанского университета . Почему Казанский университет и почему медицинский факультет? Казань была тогда ближайшим к Перми университетским городом, а медицинский факультет был избран по тем соображениям, что Шура, как болезненный мальчик, должен знать медицину. Леля поступила на Бестужевские курсы и уехала в Петербург . И Леле, и Шуре я посылал по 25 рублей в месяц на полный пансион. И этих денег им хватало "на все", умели распоряжаться своими скромными средствами. Сказалась преемственная мудрость матери, сумевшей вырастить, воспитать, обуть, прокормить столь большую семью при сравнительно ограниченных средствах.

Не приходится распространяться о том, как мы все лелеяли маленькую Надюшу. Не помню точно, когда именно в доме появилось новое лицо, так называемая "Надя Большая", воспитывавшая нашу младшую, любимую дочурку. Для Надюши не жалели никаких усилий, никаких средств, даже в такое время, когда старшие дети быстро росли, требовали немалого внимания. Не сомневаюсь, все дети подтвердят, что при наличии домашней работницы и старших детей, становившихся взрослыми, буквально не было случая, когда бы мамочка сама, персонально не поднималась с постели раньше всех, чтобы самой напоить чаем школьников, снабдить их завтраками, каждому помочь одеться. Этого она никому не доверяла. У нее не было разницы между приготовишкой и гимназистом 8-го класса. Все ей были одинаково дороги, близки, одинаково хороши.

У меня сохранился отрывок письма Шуры, отправленного из Казани в Пермь братьям Володе и Васе. Юный студентик первого курса поучает в этом письме младших братьев, как беречь любимую мамочку. Это письмо относится ко времени появления у мамочки нервного тика на лице, возникшего после рождения Надюши. Впоследствии эти нервные подергивания прекратились.

28-го сентября Дорогие Володя и Вася! Как вы поживаете? Простите меня, что раньше никак не собрался вам написать. Живу я хорошо, только вот обедаю не каждый день. Иногда дома сварим кофе, купим сосисок - вот тебе обед. А когда пойдешь в кухмистерскую, то и там дадут тебе вместо супу воды кипяченой, а в ней маленький кусочек подошвы. На второе битки (2 шт.), но такие, что я сразу два могу положить в рот. Вот что значит жизнь не дома, где мамочка все сделает вкусно и хорошо. Сегодня получил письмо от папы из Вятки. Оно очень неутешительное. Он пишет, что у мамы опять происходит подергивание левой стороны лица. Это очень скверная вещь и может кончиться очень печально. И вот в чем дело!

Я, дорогие мои братья, обращаюсь к вам, в особенности к тебе, Володя, вполне серьезно и прошу вас подумать об этом. Я не могу винить маму или кого-нибудь в том, что нас плохо воспитали, потому что воспитать девять человек детей дело нелегкое, тем более имея такое доброе сердце, как у мамы. Она даже боится отказать кому-нибудь из нас в чем-нибудь по доброте своей. Сейчас же у нее до того истрепаны нервы, что ее волнует малейший пустяк, который для здорового человека, конечно, ничего не значит. Ты уже настолько взрослый, что должен понять это, тем более что ты через два года кончаешь гимназию и станешь вполне самостоятельным человеком. Ты знаешь, что лишиться матери такой семье, как наша, - значит, потерять очень много; тем более такой матери, которая всю свою жизнь отдала исключительно нам. Еще раз прошу тебя подумать об этом серьезно и также воздействовать на маленьких. Как идут твои дела в гимназии? Как я жалею теперь, что халатно относился к новым языкам. Все лучшие пособия на немецком или французском языке, так что будешь ли ты инженером, юристом, естественником, - все равно знать какой-нибудь язык необходимо. Жаль только, что все мы осознаем это слишком поздно и не пользуемся всем вовремя. Мне сейчас приходится много заниматься, предметы все серьезные и нельзя их запускать. Некоторые очень трудно даются, а это объясняется только неподготовкой. Ведь ты знаешь, что может дать гимназия - ничего, отсюда ясно, что каждый сам должен с собой заняться, конечно, не латинским языком или Законом Божиим, а серьезным чтением и т.п., чтобы не быть таким профаном, какие в большинстве случаев выходят... (на этом обрывается) Это письмо хранилось у Юлички. Я его нашел после ее кончины, не подозревая о существовании такого письма, делающего честь не только Шуре как автору, но и той, которая сумела воспитать, вырастить таких детей.

В 1911 году я болел ишиасом - воспалением седалищного нерва. Очень страдал, меня лечили дома прижиганиями, а затем отправили в Вятскую больницу. В 1912 году мне дали двухмесячный отпуск для лечения. Чтобы подлечить ишиас и больные ноги, я поехал на курорт Саки, недалеко от Евпатории , и решил взять с собой восьмилетнего Борю .

До моего отъезда на юг мы фотографировались всей семьей , пользуясь приездом наших студентов на летние каникулы - Лели из Петербурга и Шуры из Казани. Долго собирались, готовились к этому снимку и, наконец, 10 июля 1912 года, накануне моего отъезда, снялись. Не помню, по какому принципу фотограф Якунин нас рассаживал, но одно крепко запомнил: настоятельное мое желание и требование, чтобы маленькая Надюша находилась у меня на руках. Чем вызвано было мое требование? Я вспомнил снимок семьи моего покойного отца и малыша Акимушку у него на коленях. Меня прельстила столь трогательная идиллия, которую решил повторить. Этот снимок я заказал в таком количестве экземпляров, чтобы каждый член семьи мог получить карточку на память. Это единственный снимок всей нашей семьи в полном составе, с малыми и взрослыми детьми. Мой экземпляр этого снимка храню бережно в своем коллекционном альбоме. Обратите внимание: у ног мамочки Надюшин "мишка", и поныне сохранившийся у моей старшей внучки Леси Коровиной для преемственной передачи кому-либо из ребят дальнейшего потомства. В такой большой семье, как наша, платьица, пальто, шубки и прочее шилось не только для самого владельца костюма, но и для младших братьев и сестер.

Такие, переходящие от старших детей к младшим костюмы ребятишки именовали презрительно "обносками". Если не ошибаюсь, лишь одна общая любимица Надюша не носила "обносков". До нее они не доходили, так как изнашивались до отказа старшими. Надюше шили все новенькое, одевали с иголочки. От старших и близких Надюша получала много всяких подарков как общая баловница, выставляемая везде и всюду, как говорили прежде, на показ. И, надо сознаться, на эти обновы денег не жалели, покупали лучшее, дорогое. Припоминается, например, Надина шуба, которую она носила, пока совершенно не выросла из нее. Затем эта шуба досталась нашей старшей внучке Лесе Коровиной . Потом детям Володи - Ниночке и Шурику . Как будто эта шуба цела и поныне, и ее будет донашивать маленькая крошка Юличка, дочь Надюши .

Во время нашего с Борей пребывания в Саках и Евпатории газеты были переполнены сведениями о юбилейных торжествах, посвященных Отечественной войне 1812 года . Было опубликовано и особое повеление царя предоставить льготы по образованию потомкам героев - участников войны с Наполеоном. Мы давно мечтали одного из сыновей направить во флот. Но эта мечта не могла быть осуществлена: в Морской корпус и гардемаринские классы принимали лишь детей потомственных, столбовых дворян или получивших орден Владимира третьей степени, который давал потомственное дворянство. По приезде с курорта мы обсудили с мамочкой опубликованные "юбилейные льготы" и решили использовать "предков". Нам было известно, что Андрей Григорьевич Криштафович , отец Елены Андреевны Криштафович, по мужу Красноглядовой , то есть дедушка Юлички и прадед наших детей, участвовал в войне с Наполеоном, был в Париже, как передавали семейные предания. Короче говоря, он был героем Отечественной войны, и наши дети как его потомки имели право на объявленные льготы. Надо было лишь достать документы.

Мы написали заявление в адрес Полтавского губернского дворянства, за подписью мамочки. Через некоторое время я получил из Полтавы необходимые документы и "Копию копии указа об отставке Андрея Григорьевича Криштафовича". По предъявлении этих документов в гимназиях и реальном училище наши дети были освобождены от платы за обучение . Для нашей огромной семьи эта льгота явилась существенным подспорьем.

Как-то мне пришлось случайно беседовать с одним из воспитателей так называемых гардемаринских классов. Узнав, что мы хотим отдать одного из сыновей во флот и является он "потомком героя Отечественной войны", этот воспитатель мне сказал: "Нет ничего легче осуществить такое желание. Напишите прошение морскому министру Григоровичу лично, приложите все документы, и ваш сын будет принят как исключение, но исключение желанное. Ведь у нас немного потомков героев 1812 года".

Этот совет мы с мамочкой решили использовать для Васи. Юрисконсульт помог написать прошение морскому министру, Юличка его подписала. В этом прошении она упомянула свой "счастливый брак" со мной, не столбовым дворянином, наших хороших детей и просила доложить об этой просьбе царю, если почему-либо министр не сможет взять на себя разрешение этого вопроса.

"Потомки героев Отечественной войны 1812 г" были тогда в моде, документы у нас были, и мы ни минуты не сомневались в успехе. Каково же было наше разочарование, когда через некоторое время мамочка получила из Петербурга огромный пакет за пятью печатями с уведомлением морского министра:

"Ваша просьба не может быть доложена Его Императорскому Величеству". И все. Отчего, почему не может быть доложена? Почему министр сам не разрешил этот вопрос - неизвестно. Я тогда же изорвал эту бумагу и бросил в печку. А жаль. Эта бумага служила бы яркой иллюстрацией. Вопрос, полагаю, ясен: министр не желал допустить "жида" в командный состав флота, куда евреев не брали даже в качестве матросов.

Привожу подлинный текст удостоверения, полученного из Полтавы.

Удостоверение

Выдано это удостоверение из Полтавского Дворянского Депутатского Собрания Юлии Евгеньевне Вайнштейн, урожденной Красноглядовой, вследствие ея прошения, для представления при возбуждении ходатайства о бесплатном обучении ея детей, в том, что, как видно из имеющихся в собрании дел о дворянстве рода Красноглядовых и Криштафовичей, она, г-жа Вайнштейн, есть действительно законная дочь Капитана Евгения Ивановича Красноглядова и жены его Елены Андреевны, урожденной Криштафович, дочери Капитана Артиллерии Андрея Григорьевича Криштафовича, героя Отечественной войны 1812 года. (Наст. Документ * 941)

Октября 19 дня 1912 года.

Кроме этого удостоверения морскому министру Григоровичу была послана также полученная из Полтавы копия послужного списка Андрея Григорьевича Криштафовича. Там подробно были обозначены походы, в коих он участвовал в войне с Наполеоном, отличия при сражениях и проч., однако министр Григорович не только не счел себя обязанным удовлетворить законную по тому времени просьбу мамочки, но имел дерзость ответить официально, что просьба о приеме сына в гардемаринскую школу не может быть доложена царю.

Таковы были времена. Таковы были нравы.

Ссылки: