Вайнштейн Г.М.: кроме помещиков, я в Золотухине узнал ближе местных крестьян

Кроме помещиков, я в Золотухине узнал ближе местных крестьян, забитых не только нуждой, но и преследуемых полицией и попами за религиозные убеждения. В Щигровском уезде Золотухино считалось очагом старообрядчества , и к этим "столообрядцам", как их называли в обиходе, наезжали беспрестанно "гости": урядник, становой, старшина, представители Курской консистории всяких рангов и т.п. Около станции на площади бывали религиозные диспуты. Я вынес впечатление, что старообрядческие начетчики куда более осведомлены в разных "писаниях", нежели их сановные противники-миссионеры.

Особенно отрадно было наблюдать старообрядцев в их жизненном обиходе. Они никогда не лгали, говорили правду, водки не пили, не ругались. Я их невольно сравнивал с евреями, которых царское правительство также преследовало как иноверцев. На мой взгляд, старообрядцы с их суеверием, богоискательством, нравственно, морально стояли выше евреев. Никакого сравнения! Занимались они хлебопашеством и отчасти извозом на станции. Ко мне они относились почтительно, и я им платил тем же: называл не Витька, Васька или Петька, как принято было, а по имени-отчеству, что им весьма льстило. В деревне Золотухино , вернее, в пристанционном поселке, было около десятка купеческих дворов с амбарами для ссыпки хлеба и лотками при них со всякими товарами крестьянского обихода: от дегтя для смазки телег до чая, печенья и конфет. Все эти Скородумовы, Глотовы, Лесковы, Залесские, Юрьевы и прочие, фамилии коих не помню, фактически торговали "чем угодно" - до водки включительно. Лавочка являлась лишь местом сборища, черной биржей, как теперь говорят. Были два официальных кабака и одна "белая харчевня". Так гласила вывеска, а на самом деле ничего "белого" там сроду не было: все чернее щигровского чернозема. В кабаках водку открыто продавали за наличные деньги, а тайком - под заклад и в обмен на что угодно - до краденного включительно.

Мой коллега, Петров, как-то покумился с одним из кабатчиков, стал постоянным посетителем "заведения". Лет десять спустя, когда я уже был ревизором движения Серпуховского участка, как-то, при поездке в Курск, встретил я на линии несчастного Александра Александровича Петрова . Он был тогда кондуктором-раздатчиком товарных поездов. Осунулся, постарел, одряхлел, с большим трудом тащил из вагона какой-то ящик. Я подошел к нему, подал руку, спросил о семье, о детях. Он опустил веки, думал о чем-то и, явно преодолевая сильное волнение, крикнул рабочим-грузчикам: "Что ж, ребята, давайте скорей, - поезд зря задерживаем!" Я просил Петрова зайти до моего отъезда в Москву, предложил помощь, наконец содействием, чтобы мог он устроиться на более покойной работе. Больше я его не встречал. Если бы не пьянство, мог бы, как и другие, выдвинуться по службе - в сведущих агентах технического движения была огромная нужда.

Возвращаюсь к купцам. Не знаю, имели ли они надлежащие купеческие документы, но торговлю развили обширную. Торговля шла бойко. Помимо крестьян покупали в лавках и помещики. Нам, железнодорожникам, приходилось сталкиваться по службе с этими "купцами", являвшимися клиентами дороги по отправке закупленных у крестьян хлебных грузов и получению товаров для своей лавочной торговли. Некоторые из них числились (фиктивно) агентами дороги по привлечению грузов, имели издавна бесплатные билеты для езды по этой дороге, чем весьма гордились. Администрация нам внушала, что надо ладить с этой публикой для привлечения грузов к нам, а не на соседнюю дорогу. Так, например, из Золотухина можно отправить хлебные грузы в Либаву или Ригу через Орел или через Курск-Бахмач. В первом случае наша Московско-Курская дорога получала провозочную плату за 120 верст, а во втором - за 30 верст. Разница значительная при ежедневной отправке к портам только, из Золотухина не менее 8-10 вагонов.

Один из таких купцов, некий Силаев , живший в Щиграх, откуда к нам гужом шли все грузы, почему-то уделял мне особое внимание. Раза два я его встречал и у Щекиных в Сергеевке, куда он заезжал по своим коммерческим делам. Сидя как-то у меня в конторе в ожидании поезда, Силаев спросил: почему не подумаю о женитьбе? Пора ведь!

- Невест нет, - ответил я ему.

- Как нет? А вот у Щекиных две племянницы. Чем не невесты? Младшая, правда, еще мала, молода, а вот старшая, Елена Евгеньевна, чем не невеста? Самый раз.

На этом моя беседа с Силаевым прекратилась. Не знаю почему, но мне тогда показалось, что кто-то надоумил, подтолкнул Силаева на такой со мною разговор о женитьбе. Во всяком случае случайная, быть может, фраза Силаева оставила во мне горький осадок.

Ссылки: