Дело о неблагодежности Вайнштейна Г.М., 1894 г

Осенью 1894 года скончался в Крыму Александр III . По распоряжению министерства путей сообщения на всех станциях была отслужена панихида по скончавшемуся государю. Это распоряжение являлось обычным и ничего особенного собой не представляло.

Во время поступления этого телеграфного распоряжения на станции оказался местный приходской священник, отец Николай, которому я лично объявил о телеграмме. Священник, собиравшийся ехать в Курск, мне ответил, что такие же распоряжения получены в других ведомствах. По возвращении из Курска он выполнит все указания и заедет для сего также на станцию. В итоге священник забыл или не пожелал приехать на станцию в ближайшие дни, а затем стал как будто даже скрываться от нас. Словом, панихида не была отслужена. Возникло "дело". Оказалось, что в Петербург об этом поступили от золотухинских купцов две жалобы: в министерство путей сообщения - о неисполнении мною его распоряжения и в министерство внутренних дел - о моей неблагонадежности.

Пошли допросы, расследования, исследования: кто, как, почему? Искали, конечно, крамолу. В то время черносотенного настроения властей и, по меткому определению Чехова, всеобщего уныния "хмурых людей" меня нетрудно было не только в два счета прогнать со службы, но и отправить в Нарым. Ведь таких эпизодов было тогда немало. Когда выяснилось, что обвинение исходит от "своих" купцов, я спокойно объяснил, что своевременно сделал все, от меня зависящее, то есть предупредил местного священника. Мне предложили подтвердить это документально.

Я написал священнику официальное письмо с просьбой ответить на ряд вопросов, напомнив о. Николаю, что его сан обязывает не уклоняться от истины, быть исчерпывающе правдивым и ответить кратко, ясно. Я требовал ответа на каждый вопрос отдельно прямо на моем письме для приложения к расследованию. Деваться было некуда: священник дал ответ исчерпывающе правдиво. Этим дело как будто закончилось, мне даже разрешили привлечь авторов доноса к ответственности за клевету. Но меня интересовала жалоба по своему существу: каким образом таковая могла возникнуть?

Правда, я не дружил с купцами , но был со всеми корректен, вежлив, предупредителен насколько это требовало мое служебное положение. Все они меня знали с тех пор, когда я впервые появился в Золотухине в должности помощника начальника станции. Никогда у меня с купцами, да и вообще с публикой, не было никаких недоразумений. Откуда же такая злоба, ненависть, даже политический донос? Это оказалось делом рук станционного жандарма Мандрусова , прятавшегося за спины купцов. Чтобы выявить подоплеку, я подал в суд жалобу, обвиняя купцов в клевете. Я наивно полагал, что купцы на судебном разбирательстве раскроют карты и пригвоздят жандарма к позорному столбу.

Не тут-то было. Купцы не только не выдали жандарма, но сами подали на меня в суд, обвиняя в том, что я лишил их возможности помолиться об умершем государе. В доказательство представили письмо о. Николая, которым тот, ничтоже сумняшеся, свидетельствовал, что я его не приглашал отслужить панихиду на станции и он о таком распоряжении администрации дороги, мол, не знал. Тогда я заявил суду, что в служебном расследовании имеется иное письмо о. Николая, написанное им значительно раньше, поэтому я прошу допросить о. Николая для установления того, первое или второе его письмо надлежит считать правдивым.

Земский начальник Сергей Щекин вынес такое решение: "За недоказанностью взаимных обвинений сторон дело прекратить". Соломоново решение, не правда ли? "Дело", тянувшееся более года, мне надоело, и я махнул рукой. Купцы (вернее, жандарм) не успокоились: вновь была отправлена жалоба в Петербург в министерство внутренних дел о том, что "дело" разбирал мой родственник, сведший его на нет по родственным соображениям. Министерство внутренних дел сообщило об этом курскому губернатору и министерству путей сообщения. Вновь возникло расследование, которое закончилось быстрей первого, так как все эти кляузы, видимо, всем порядком надоели. Купцам сообщили, что жалоба их на начальника станции Золотухино признана неосновательной и оставлена без последствий. Решение окончательное, дальнейшему обжалованию не подлежит.

В глазах администрации дороги "дело" это окружило меня ореолом мученичества. Мученичества, конечно, не было, а волнений, неприятностей - немало.

Ссылки: