Встречи Вайнштейна Г.М. с Львом Николаевичем Толстым

К числу эпизодов того далекого времени нельзя не отнести и мои случайные встречи с Львом Николаевичем Толстым. В первый раз я увидел Льва Николаевича вскоре после моего переселения из Золотухина в Серпухов . Случилось это так. Кочетов, дежурный по станции Серпухов, исполнительный, аккуратный работник, как-то не успел своевременно встретить на платформе поезд из Москвы - в дверях скопились пассажиры, уже входившие в вокзал. Пытаясь протиснуться сквозь толпу, Кочетов столкнулся с каким-то, как ему показалось, мужичком, которого он будто бы со словами "Куда прешь!", толкнул кулаком в грудь. Это видел главный кондуктор, доложивший мне, что Кочетов толкнул в грудь Толстого, шедшего с чайником за кипятком. Я вызвал Кочетова и предложил ему извиниться перед Львом Николаевичем. Кочетов немедленно вошел в вагон, нашел там Льва Николаевича и стал просить прощения. Толстой заявил, что ничего подобного не помнит. Толкались, мол, все, и нет никаких оснований для извинений. Чуть позже Кочетов, удрученный тем, что хоть и случайно, но он оскорбил Толстого, вновь вошел в вагон, стал опять извиняться, объясняя, как это случилось. Толстой ответил, что ничего не знает, ничего не помнит и никаких извинений не нужно. Он нежно взял Кочетова под руку, помог ему сойти с площадки вагона, просил забыть об этом эпизоде, не беспокоиться. Это было, насколько припоминаю, в то время, когда Лев Николаевич усиленно распространял в печати свое учение "о непротивлении злу".

Другой эпизод имел место через несколько лет, вскоре после отлучения Толстого от церкви синодом . Южнее Тулы, на станции Ясенки (ныне Щекино), в нескольких верстах от Ясной Поляны, где жил в своем имении Лев Николаевич, должность начальника станции занимал мой товарищ по службе Федоров. Сын кантониста , ловкий, сообразительный, он, однако, почему-то засиделся на маленькой станции, хотя по возрасту был значительно старше меня и своих сослуживцев. Ему почему-то не везло. Он не падал духом, прекрасно работал, был всегда жизнерадостен.

Получив от Федорова записку, что он отдает замуж свою старшую дочь и приглашает на свадьбу, мы с мамочкой быстро собрались и поехали. Из-за опоздания поезда мы в церковь не попали. Во время свадебного обеда мне пришлось сидеть рядом с приходским священником, который венчал молодых. Тот выпил лишнее, разболтался. Рассказал мне, что синод отлучил Льва Николаевича по его доносу. На мой вопрос, как это случилось, пояснил: "Толстой давно не ходит в церковь, не принимает у себя причта, хотя я много раз пытался вернуть его на путь истинный. Как-то летом долго не было дождя. Все пересохло. Прихожане просили отслужить в поле молебен, не пошлет ли Господь дождика. Собрались, отслужили. И, когда с крестным ходом возвращались с поля, вдруг навстречу нам граф Толстой. Этот еретик не только не приложился, как подобает, к иконе, а, завидев издалека крестный ход, свернул в сторону и даже шапки не снял. Я не стерпел, донес благочинному, все расписал как следует. Благочинный - архиерею, и пошло. Приехал следователь, которому Толстой заявил: "Я в иконы не верю, поэтому свернул в сторону". И больше не стал разговаривать. Вскоре его за это отлучили от церкви".

- И вам, батюшка, не стыдно? - спросил я.

- Чего стыдно? Ничуть. Так ему и надо. Его неверие скоро пройдет, и мы еще доживем, когда граф Толстой придет в церковь в веригах и будет умолять о прощении.

Этого не случилось, как известно.

Тут, мне кажется, интересен не только по существу рассказ пьяного батюшки о случившемся, но и его уверенность в особенности славянской натуры Толстого - публично каяться в своих поступках, да еще в веригах.

Еще один эпизод имел место незадолго до Русско-японской войны, приблизительно в 1901 году. Мне как-то пришлось заведовать двумя ревизорскими участками, когда мой сосед Селиверстов уехал в кратковременный отпуск. Неожиданно меня вызвали из Москвы по телефону и прочли полученную начальником дороги такую телеграмму:

"Сторож Кудрявцев украл мое пальто, прошу уволить его от службы, уплатить мне 35 рублей. Граф Толстой". При этом передали, что начальник дороги предлагает мне вместо Селиверстова немедленно поехать на станцию Щекино и расследовать на месте эту жалобу. Я поехал с первым отходящим поездом. Оказалось, что на станции Щекино - два станционных сторожа. По традиции, каждый обслуживает "своих пассажиров". Кудрявцев обслуживал Толстых, получая за свои мелкие услуги как носильщик станции не каждый раз, а оптом - деньгами, продуктами, овощами, нередко без строгого учета количества услуг. Рассчитывалась обычно графиня Софья Андреевна , и никогда никаких недоразумений не было. Все были довольны. На сей раз приехал накануне из Тулы, слегка выпивши, младший сын Льва Николаевича. Как водится, сторож Кудрявцев, увидев "своего" барина, бросился к вагону, вынес его вещи и проводил к подъезду. Лошадей из Ясной Поляны не было. Молодой граф стал бранить непорядки родительского дома, уверяя, что о приезде именно с этим поездом он заблаговременно телеграфировал из Тулы. Находившийся тут же местный крестьянин предложил молодому графу свои услуги. Сторговались за рубль. Поехали. Отъехав от станции около версты, встретили яснополянских лошадей. Молодой граф пересел в свой экипаж, уплатив случайному вознице следуемое. Уже дома этот мужичок обнаружил в своей телеге забытое графом старое пальто (пыльник). А так как он собирался в поле пахать, то поручил своей бабе отнести пальто на станцию, отдать сторожу Кудрявцеву. Мол, барин спохватится, будет искать пыльник, а Кудрявцев служит всегда всем Толстым, он и отдаст. К вечеру явился из Ясной Поляны посланный, разыскивавший оставленное в крестьянской телеге пальто-пыльник. Пальто не оказалось. Отчего, почему, куда девалось? Надо было греху случиться. В тот день неожиданно приехали из Тулы печники и маляры ремонтировать станционные квартиры, и на первой очереди была комната-кухня сторожа Кудрявцева. Кудрявцев протестовал, возражал, что ему ребят девать некуда, надо подготовиться и т.д., но начальник станции убедил его временно поселиться в садовой беседке, куда его спешно стали переселять маляры, печники и случайные какие-то неизвестные, находившиеся в то время на станции. Во время переноски имущества Кудрявцева пропало графское пальто. Подняли шум, заявили станционному жандарму, полицейскому уряднику, всюду искали - пальто-пыльник не было найдено, что и послужило поводом к телеграмме молодого графа Толстого.

Когда я все это выяснил на месте, то послал в Ясную Поляну приблизительно такую записку на официальном бланке: "Графу Толстому. По поручению начальника дороги я приехал на станцию Щекино расследовать Вашу жалобу, переданную вчера по телеграфу. Не пожелаете ли еще что-либо пояснить по содержанию жалобы и показаниям причастных лиц. Уеду отсюда около полуночи". Это было около трех часов дня. Записку мою отнес в Ясную Поляну и лично вручил молодому графу сторож Кудрявцев, который мне сказал, что молодой граф ему ответил: "Хорошо, ступай" и отпустил с миром. Прождав, как обещал, до полуночи и не получив от графа никакого отклика на мою записку, я уехал. Уезжая, спросил Кудрявцева, а затем начальника станции, почему довели этот эпизод до телеграфной жалобы. Если нельзя было согласовать этот вопрос с молодым графом, то почему Кудрявцев к Льву Николаевичу не обратился, - этот злосчастный пыльник не был собственностью молодого графа, пальто носили все, молодые, старые, вся семья. Мне ответили: "Кудрявцев просил прощения у молодого графа, но безуспешно, а обращаться к Льву Николаевичу бесполезно, так как, кроме Татьяны Львовны , никто его ни во что не ставит".

Я уехал из Щекино удрученный. Значит, как говорили тогда, нет пророка в своем отечестве. Лев Николаевич - великий талант, мыслитель, признанный всем культурным миром, а его ни во что не ставят в собственной семье. О времена, о нравы! Ничего не поделаешь - жизнь всякого человека включает и радость, и грусть. С такими мыслями я приехал в Тулу, чтобы до доклада Управлению дороги результатов моего расследования побеседовать об этом со старшим ревизором движения Ершевским, моим непосредственным начальником. В это время случайно был у Ершевского начальник станции Тула Грушевский, старый опытный железнодорожник, который заявил, что молодой граф Толстой нередко пьянствует в вокзале, скандалит с официантами, носильщиками, буфетчиком и швейцаром. Под впечатлением всего виденного, слышанного я представил об этом деле исчерпывающий доклад, заключив его так: сторож Кудрявцев, по моему мнению, виновен в данном случае в опрометчивости, быть может, недосмотре, но не больше. Он работает на дороге около 10 лет, взысканиям не подвергался, поэтому, полагаю, можно ограничиться выговором, который я ему уже объявил лично на месте. Что же касается требования молодого графа уплатить ему 35 рублей за утерянный старый пыльник, то я не считаю себя компетентным в оценке этой вещи, ибо, насколько мне известно, новое такое брезентовое пальто можно купить в Москве за 15 рублей. Во всяком случае на станции Щекино нет камеры для хранения ручной пассажирской клади, поэтому предлагаю графу Толстому предъявить судебный иск, если он настаивает, что дорога ответственна за пыльник, оставленный им на крестьянской телеге. Начальник дороги согласился с моим докладом и распорядился послать графу Толстому копию ревизорского расследования. Этим дело закончилось.

Ссылки: