 |
Болезнь и смерть отца Вайнштейна Г.М. в 1875 году
Чтобы не затягивать записки описанием мелочей, перехожу к печальному событию: болезни и смерти отца в 1875 году. Чем болел отец - точно не помню. Он долго лечился, что-то находили у него в легких, что-то в почках. Недалеко от нас находилось Винницкое имение известного врача Николая Ивановича Пирогова , знавшего отца. Пирогов был уже стар, но у себя в имении, куда он приезжал на лето, не отказывал в медицинской помощи крестьянам и некоторым избранным. Отец поехал к Пирогову. Вернулся оттуда довольный, веселый, а через некоторое время слег в постель, чтобы уже не встать. Ухаживали за больным отцом старший брат мой Иосиф (брат Лазарь уже работал в Курске ) и мама . Лечил больного живший у нас в доме на квартире народоволец , доктор Сощин , о котором вспоминает в своих записках Лев Дейч . Летом меня отправили в деревню к дяде Цале (Целестину) , управляющему имением какого-то помещика в 15 верстах от нашего городка. 10 августа кто-то из домашних дяди собрался ехать по хозяйственным делам в город. Я потребовал, чтобы меня отвезли домой. Зачем, к чему так скоро? Ведь в деревне так хорошо. Что-то неясное, непонятное влекло меня домой, и я настоял на своем. Ехали спокойно, ничего не предвидя и не подозревая. Подъезжая к нашему дому, обратили внимание на людскую суету: кто-то куда-то спешил, торопился... У крыльца возился мой маленький трехлетний братишка Хаимуня (Аким) , встретивший меня бравурным возгласом: "А у нас папа скончался!" У меня ноги подкосились. Из дома слышались рыдания. В зале несчастный отец мой, воспитатель и руководитель, лежал, как полагается по еврейскому обычаю, на полу, на трех соломинках. Удел бренной человеческой жизни.
Я не плакал, не мог плакать. В горле что-то застряло, как будто я не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Выяснилось, что около полудня отцу приготовили куриный суп. Мама налила суп в тарелку, предложив брату Иосифу посадить больного и накормить. Отец согласился, и даже сам стал подыматься. Но когда Иосиф стал поправлять подушку, больной свалился на эту подушку мертвый. Вызванный доктор Сощин развел руками, заявив, что он уже бессилен. Хоронили отца вечером в тот же день, 10 августа 1875 года, на еврейском кладбище по обряду еврейской веры. Я был на кладбище, видел открытую могилу и видел там милые черты с характерной, как бы оттопыренной нижней губой, казавшейся мне не в меру красной.
Скончался отец 54 лет от роду. С тех пор прошло 60 лет. Судьба захотела, чтобы я оказался причастным к жизни не только двух эпох, но и двух миров. Многое я понял, многое постиг, кое от чего отрекся, но память своих родителей чту с восторженным умилением. Пишу эти признательные строки 2 июля 1935 года. У евреев полагается поминать усопших ежедневно, до года, утром и вечером, особой молитвой в присутствии десяти взрослых мужчин. Я тогда заучил эту молитву и ходил в синагогу каждодневно рано утром и вечером поминать покойного отца, уверенный, что моя молитва облегчает его страдания, хотя не был верующим.
Без отца наша жизнь пошла по-иному, на каждом шагу чувствовалось отсутствие главного руководителя и дирижера семьи. По духовному завещанию опекунами надо мной и Акимом, как малолетними, являлись мама и старший брат Иосиф, между собой не ладившие. Затем, для того, чтобы каждый наследник, и мама в их числе, мог получить свою долю, надобно было формально, почему-то через сенат , утвердиться в правах наследства, а затем получить право продать дом.
Словом, хлопот немало, а расходы постоянные, каждодневно. По совету дяди Иосифа, брата покойного отца нашего, дом сдали пока в аренду для обеспечения воспитания малолетних и хлопот в Петербурге о скорейшем утверждении сенатом духовного завещания.
Моя учеба выбилась из колеи, и я с трудом дотянул до конца учебного года. А осенью 1876 года брат Иосиф отвез меня в наш губернский город Житомир , где я поступил в еврейский учительский институт . Назывался институт "еврейский" потому, что он готовил преподавателей для будущих реформированных еврейских начальных училищ на периферии. Преподавание велось на русском языке. Отличался институт от других, ему подобных учебных заведений тем, что инспектором института был еврей, преподававший закон веры, еврейский закон Божий, также на русском языке. Обрусение на всех фронтах.
Первое время я увлекся этим новшеством: мол, пойду служить своему народу, просвещать, извлекать страдальцев из недр векового невежества и т.п. Что может быть краше? Прошло два года, мне это надоело, вернее, я счел себя призванным к более реальной миссии: я мечтал об университете. А для сего надо было окончить гимназию, получить аттестат зрелости. В моем юном, пылком уме эта задача мысленно решалась легко и просто: мол, раз-два, и готово.
Это было в разгар русско-турецкой войны . Наши войска брали Плевну, Шипку, Каре и еще что-то. Меня эти подвиги не прельщали, я мечтал о более высоких материях: лекциях известных профессоров, ученой степени. Стоит лишь захотеть! За чем же остановка?
Ссылки: