Ульянова А.П. учительница в Школе Сиверса в селе Войносолово

В это время я была совсем новичком. Надо сказать, что с революционной литературой впервые познакомилась в деревне, куда отправилась учительствовать со школьной скамьи закрытого учебного заведения. В семидесятых годах [19-го века], когда идейная молодежь стремилась в деревню в виде учительского или медицинского персонала, писарями в волостные правления, офенями [(бродячими торговцами, коробейниками)] и прочими, легко можно было встретиться с революционными элементами. В большом селении Войносолово Ямбургского уезда Петербургской губернии, к которому примыкали две большие деревни, было три школы: две от Петербургского Воспитательного дома , так как в этих деревнях много воспитывалось питомцев, и одна школа детей крестьян, построенная местным магнатом графом Сиверсом . На второй год в мою бытность там в эту школу приехала учительствовать Е.Я. Анненкова . Она была старше меня, с большим развитием, знаниями, встречавшаяся с людьми передовых идей. Первое время я побаивалась ее. Но скоро мы подружились, и почти все вечера проводили вместе. Школа Сиверса находилась саженях в 60-ти от деревни, на пустыре. Кругом никаких построек. Только дорога из соседней деревни мимо пролегала. Сидим, бывало, в темный осенний или зимний бурный вечер у топящейся железной печки, ждем, когда испечется картошка, и толкуем на разные темы. Или читаем под звуки бушующей на просторе непогоды. Иногда под звуки дикого хора голодных волков.

Жутко и так интересно слушать ее: для меня открывался новый смысл жизни. Иную окраску принимали окружающие картины. Соответствующая литература, как "Что делать" Чернышевского , "Один в поле не воин" Шпильгагена и много других, давала материалы для нескончаемых бесед.

Раньше, до знакомства с Анненковой, многое в жизни деревни меня возмущало, но мысль дальше беды на месте не шла. Корень зла для меня был сокрыт. В первый год моего учительства мне пришлось быть свидетельницей начальственной расправы с крестьянином за невзнос податей .

Недалеко от школы происходила такая картина: оповещенное сельское общество собралось на сход и ждет начальство - станового пристава. Старики подтянули кушаки и степенно поглаживают бороды. Молодые мужики свою тревогу прикрывают шумными шутками, чем вызывают неудовольствие старенького деда Оськи.

"Наслать бы на вас немца графского, не стали бы зубоскалить", - ворчал дед, не раз испытавший при помещике Сиверсе горячую экзекуцию с посолением. "Ой, старина, становой и седни везет пуд соли, березовая каша заказана в графской роще. Пра!" - смеется молодой зубоскал. Кто- то подпевает:

"Ой, горюшко горе, становой едет в поле",- стихи, проникшие уже из школы. По всему видно, что публика волнуется: все знают, что кроме нажима рублем, живет еще и розга. Но вот колокольцы в деревне, и к сходу подъезжает парой здоровенный молодой детина с кокардой, в форменной шинели. День был ясный, теплый, и начальство расселось за столом на улице. Прежде всего, мужикам дана словесная встряска за неисправности дороги. Потом приступлено к опросу недоимщиков по оплате казенных податей. Успевшие сколотить деньжонок, тут же покрывают долги, другие просят подождать с неделю-две, и смотря по тому если проситель раньше исправно вносил налоги - давалась отсрочка. На других сыпались крик, брань и требование немедленно достать! Но вот дошла очередь до "злостного" неплательщика. Маленький, жалкий мужичонко. На нем рваная кацавейка и до того заплатанные штаны, что трудно отыскать их первоначальный цвет. Недоимок за ним накопилось свыше 20-ти рублей (!), и взять нечего: в избе, кроме кучи полуголодных ребят и истомленной жены - на вид старухи, - ничего нет и на дворе пусто...

Стоит виновник, склонивши голову, моргает глазами и, казалось, безучастно прислушивается к тому, как другие соображают, что можно из его хозяйства продать, останавливаются на сарае. Тут же нашелся и покупатель. Но беда в том, что восьми рублей все же не хватает... И для поощрения, чтобы мужик поскорее погасил долг и напредки бы не ленился, начальство приказывает его выпороть. Еще ниже склонилась голова бедняка. Принесли пук розог. Какой-то здоровяк снял поддевку и приготовился к исполнению обязанностей.

"Ну, Левонтий, сам штоль... аль?"

Я все время стояла у окна и с напряженным вниманием следила за происходившим. Но когда Леонтия поощряли лечь самому, со мной произошло неожиданное: я, не отдавая себе отчета, ринулась в мужицкую гущу и, обращаясь к становому приставу, закричала: "Оставьте, оставьте его! Я заплачу восемь рублей, только не бейте его!" Но у меня было только три, и я так же быстро очутилась на крыльце лавочника Ивана Ореха и чуть ли не поклонилась ему в ноги, прося скорее одолжить мне пять рублей. Тот тронулся моими слезами, и Леонтия не секли. Вероятно, благодаря моей юности это вмешательство прошло мне даром.

Но вот под влиянием новой литературы, по поводу которой велись горячие беседы с Анненковой, новых знакомств, мое мировоззрение расширилось, выходило за пределы узенькой перегородки, искусственно созданной в казенных стенах школы. Старые идолы падали один за другим. С приездом Анненковой произошло знакомство с учителями Удосоловской школы М.И. Рыловым и Н.Е. Ясновицким .

Живой энергичный Ясновицкий тогда уже имел связи с революционным миром . Он участвовал в рассылке запрещенной литературы. Скоро к этому делу привлек и меня, и мне приходилось прятать временами тюки литературы в моей школе. Понемногу и у меня завязались конспиративные связи с некоторыми крестьянами. Постоянным чтецом и надежным передатчиком "книжек" был молодой сельский староста Егор Васильев и его брат питерский рабочий, еще раньше слышавший о революционном течении.

У меня был школьный хор, чем я и мои ученики очень увлекались. Летом я была обязана (за исключением двух месяцев) по воскресеньям устраивать со старшим отделением и с окончившими раньше школу питомцами чтение и легкое повторение пройденного. Заканчивалось обыкновенно пением. Школа помещалась посреди деревни, и звуки различных мотивов разносились, привлекая взрослых слушателей. Бывало, в школе читают, что-либо из "Записок охотника" Тургенева или рассказы Григоровича, а за окном на завалинке сидят бородатые слушатели, ждут пения. Некоторые песни привились деревенской молодежи. Пение песен связывало школу с деревней. С разными типами крестьян приходилось встречаться. Ярко вспоминаются два брата Петрушины, соседи со школой, по очереди занимавшиеся зимой извозом в столице, шумливые, горластые, смело толковавшие о начальстве, вперемешку с крепкими словцами. Церковь называли царевой подпоркой, помещиков - пауками. Но все это как-то по-озорному, с шуточками. Давать им что-либо нелегальное считала опасным. Побеседовать на тему какой-либо брошюрки даже полезно: с содержанием беседы они непременно с другими поделятся, как своим собственным измышлением. А брошюрки "Хитрая механика" , "Сказка о копейке" были очень полезны в этом отношении**.

В противоположность Петрушиным был сосед с другой стороны, Иван по прозвищу Волк. Я раньше считала, что этот Иван свою кличку получил потому, что после сидения в тюрьме смотрит на весь мир сельским волком. По молодому легкомыслию я и не поинтересовалась, почему он сидел в тюрьме. Однажды столкнувшись по соседству на огороде, разговорились. Мне Волк очень понравился, и я решила познакомиться с ним обстоятельнее, чтобы вести с ним речи на излюбленную мне тему. Не помню по какому поводу вдруг он заявляет мне: "Все это верно, все понимаю. Кой-что и на своей шкуре вынес. Но вы с ними (и он пальцем указал на дом Петрушиных) не так уж просто.

Случись беда, они на вас еще накляпают". И рассказал Иван печальную историю про свою жизнь, и почему он стал таким одиноким среди людей. Оказывается, когда помещик всесильный граф Сиверс наделял крестьян Войносолова и других двух деревень песками да болотами вместо земли при освобождении их от крепостной зависимости, Иван Иванович был одним из первых, энергичных протестантов. Конечно все вынесли жестокую экзекуцию, а он Иван Волк сверх того много лет тюрьмы. Мир же во время его сидения не только не поддержал его семью с малышами, но и от него самого отвернулся, когда тот возвратился в деревню. Я очень призадумалась над своей "конспиративностью", но запретная литература потихоньку расползалась, читалась, правда, избранными, которые и не подозревали, кроме двоих, откуда эти книжечки.

Однажды приезжает в мою школу ближайшее начальство - окружной доктор для ревизии питомцев. Он же был ответственным пред высшей инстанцией в Петербурге за порядок в школах Воспитательного дома. В старшем отделении школы были довольно взрослые ученики - лет 14-15- ти, а двое по 16-ти лет. Один из них был посвящен в тайну распространения революционных брошюр, и являлся надежным помощником в смысле хранения их.

Губанов, фамилия доктора, рассевшись поудобнее за столом, подает мне с таинственным видом бумагу и просит расписаться в получении. Расписавшись, я взглянула на содержание и чуть не вскрикнула: в ней отечески трогательными словами советовалось "не только не читать нижепоименованных брошюр и книг, но немедленно доставить соответствующему начальству, с указанием от кого они получены". В моей комнатке тут же при школе, за занавеской на кровати, в это время лежала целая куча только что оставленных "офеней" брошюр и книжек, указанных в бумаге названий. К счастью, Губанов занялся опросом о здоровье младших учеников и не заметил моего волнения.

"Что с вами случилось? - спрашивают старшие [ученики] по отъезде доктора, - вы были белее своего воротничка". Вскоре это обращение попечительского совета к учителям школ Воспитательного дома было напечатано в одном из номеров "Земли и Воли" .

В конце 1877 года в нашем районе, Войносолово, Котлы, Удосолово, с увеличением числа школ и с отъездом некоторых прежних учителей, появились новые. Между ними были с определенным намерением вести в деревне пропаганду, как например В.В. Девель , А.Н. Ульянов и другие.

Жизнь нашего мира осложнилась, интересы повысились. Из Питера чаще получали сведения о событиях революционного характера, печатные материалы: речь Софьи Бардиной , Петра Алексеева , отчет "большого процесса" и прочее, все прочнее убеждало, что старые идолы, устроившие золотой трон на плечах темных масс, рано или поздно падут. Быстро, как все радостное, хорошее, летело время.

Ссылки: