 |
Любовь Насти Ульяновой к дедушке, и нелюбовь дяди
Странное явление с памятью человека: на протяжении большого времени вспоминаешь со всеми деталями пережитое, впитанное в далекие годы, тогда как часто факты недавние заплывают слоем забвения и ничем их не воскресить. Рассказываемое мною было так давно, что часто кажется, что не я переживала все это, а кто-то другой, и было это в далекой- далекой стране. Мое появление на свет божий точно потонуло в тумане времени. Если человек со смертью и теряет сознание, теряет свое я, то в жизни, на протяжении 70-80-ти лет, вбирает в себя такое количество впечатлений, переживает такие перекаты от горя к радости и обратно, от равнодушия пустоты к значительности, к любовному созерцанию природы и прочее, что вместе со слышанным, прочитанным, с предположениями о будущем - в его распоряжении, положительно, целая вечность.
Моя жизнь от 7-ми до 12-ти лет слилась с жизнью деда и с его домоводством. Все стороннее было только добавлением. Хозяйство деда велось образцово, все его внимание и его домочадцев поглощало целиком. Впоследствии только поняла я, что свои знания, развитие, полученные в молодые годы, благодаря прихоти владелицы, дед старался приложить на своем крестьянском наделе, на своей небольшой усадьбе. На "авось" и на "что бог даст" русского крестьянина, дед не полагался: он всегда был деятелен, всегда в работе. Только болезнь укладывала его на лежанку.
"У Бородина круглый год страда", - посмеивались соседи, что не мешало им в минуты нужды обращаться к нему за всякими мелочами, знали, что если старик сможет - ни в чем не откажет. Уход за огородом с овощами, тщательная полка гряд нередко приводила меня в уныние. Обыкновенно моя работа сопровождалась песнями, в чем я была большая мастерица. Песни распевала старинные, протяжные, перенятые у матушки и няньки. Случалось, если в огороде кроме меня никого не было, пою-пою да и усну, положивши голову на грядку.
Продолжая, однажды полоть нескончаемую, как мне казалось, грядку, я унеслась мысленно к покойной матушке, соединяя ее с неопределенным образом родной матери, и всей душой призывала ее к себе. Тогда я уже вполне понимала, что я сирота, но не такая, у которых умерли отец и мать, а особенная, "питомка", что мои родители наверное еще живы, но почему-то они меня бросили в чужие люди. Мысли густым роем носились в голове, стараясь разрешить этот вопрос, на печальный мотив песни.
Не по реченьке лебедушка плывет,
Не ко мне ли родна матушка идет.
Ты приди-приди, родимая моя,
Погляди-ка на несчастну на меня,
Как я маюсь, во чужих людях живу? - звонко разносилось по огороду. Мотив и слова песни меня расчувствовали, и я грязными кулаками размазывала по лицу слезы.
"И какая же ты глупая девчонка! Ну кто гряды поливает слезами? Смотри, от такой песни заплачет и брюква. Пой лучше что-нибудь веселое", - говорит дед подходя. И ласковый ровный тон его рассеял мои печальные мысли. Хотя с этого времени они посещали меня довольно часто.
Причиной моих печальных настроений было отношение ко мне дяди - мужа няньки. Он положительно невзлюбил меня с первого моего появления в доме деда. Часто приходилось слышать обидные слова как "проклятая дармоедка", "чертова кукла" и прочие, хотя у деда не могло быть дармоедов: он сумел заставить работать и своего слабоумного сына, этого же Дмитрия. Он должно быть просто ревновал меня к деду, чужая девчонка завладела симпатией его неприступного отца. И нянька - его жена бережет эту девчонку. Но надо сказать правду, что Дмитрий ни разу меня не бил. Замахнется с диким выражением в лице и почему-то отвернется. Однажды чем-то я помешала ему на крыльце. "Ты что тут, чертова кукла, топчешься?" И он замахнулся уздой с удилами и колечками. В избе у окна стоял дед и видел эту сцену.
"Измочалю все ремни о твою глупую башку! Слышишь?" - закричал дед. Страх Дмитрия пред отцом очевидно спасал меня. Но такое его отношение заставляло меня быть всегда настороже, чтобы вовремя избежать пинков. А практика в будущем, на этот счет, предстояла для меня большая. Но так как ничто в мире не пропадает, не пропали даром и дядины замахивания, а после смерти деда и пинки: на всю жизнь осталось у меня неприятное опасливое чувство к непредвиденным пинкам судьбы, благодаря чему в минуты опасности у меня является, как-то подсознательно, находчивость, помогающая если не совсем избежать, то смягчить беду. Особенно эта находчивость помогала во время жандармских обысков, когда приходилось трепетать всем существом, если в квартире заставали нелегальных или было, что не успела припрятать. Да, "ничто в мире не пропадает" даром, даже пинки, полученные в детстве.
Неприязнь дяди ко мне особенно увеличилась с того случая, когда он, нянька и дед, благодаря моему ротозейству, пережили большую тревогу за его и няни полуторагодовалую дочку. Время было пред покосом. Дядя отбивал и точил косы. Нянька и дед тоже были заняты приготовлениями к страде. Я с девочкой сидела в саду. При входе в сад стояла громадная рябина. Лена копошилась в траве, а я, положивши голову на корень рябины, выдававшийся из земли, любовалась узорами от ветвей рябины на фоне синего неба и о своих обязанностях няньки совершенно забыла. Сколько времени пролежала я в таком состоянии - не знаю. Но только привел меня в сознание очень чувствительный пинок в бок: надо мной стоял дядя со свирепым выражением.
"У, проклятая чертовка, ее ищут, а она дрыхнет! Где Ленка? Зенки протираешь? - и посыпался целый град ругательств. Я не сразу сообразила, в чем дело, и стала искать Лену около себя. Но она куда-то исчезла. Бросилась на поиски, но ее и след простыл. Недалеко за околицей начиналась роща, а с другой стороны, через соседний огород был пруд. Можно себе представить, сколько все пережили тревог, обыскавши огороды, деревню и не найдя нигде ребенка. Дедушка уже ощупывал граблями пруд вдоль берега. Я жалась около плачущей няньки, боясь подвернуться под руку дяди. К искавшим присоединилось несколько соседок. Все разделяли тревогу нашей семьи, невольно вспоминая печальный случай, произошедший в одной из соседних деревень год тому назад. Там в Петров день целой гурьбой девушки шли в церковь и зашли в последнюю избу за подругой. Девушка оделась и присоединилась к компании. На грех за ней увязался маленький братишка и вышел за околицу, за которой сразу же начиналось ржаное поле. Должно быть мальчика привлекли васильки. Он исчез, и поиски на протяжении нескольких дней были безрезультатны. Прошел покос. Начали жать рожь. Почти посредине длинных полос была небольшая низина, поросшая кустами ивы. И в этой низине, недалеко от околицы, мать увидала уже разложившийся труп своего мальчика. Случай этот на всех тогда произвел тяжелое впечатление, и при поисках Лены невольно его вспоминали.
Дрожа от страха, я который-то раз побежала к сенному сараю и, совершенно неожиданно, наткнулась на спящую в высокой траве Лену. Она, обнявши ручонками пук травы с цветами, спала крепким сном. Скоро около нас собрались все, искавшие девочку. Мы обе ревели: Лену я испугала, и мое напряженное состояние за все время искания разрешилось громким плачем.
"Слава тебе господи, что так кончилось, - сказал, подойдя к нам, дед. "А ты, смотри, в другой раз не спать, если тебе дело дано! - сказал он строго, обратясь ко мне, - а плакать нечего!.
Этот случай очень подтянул меня. Мне всегда приятно было помогать деду во всех его работах, но особенно я любила бродить с ним по грибы, бывало это изредка, по праздникам. За ягодами мы ходили с нянькой. Чаще всего с дедом отправлялись в Заказник - самую большую рощу.
Эта роща одним углом прилегала к барскому саду и в былое время пользовалась особенным вниманием господ. В возвышенном углу Заказника, в беседке сохранились следы от столов, полукружных дерновых скамеек, клумб и прочего. Одна сторона Заказника оканчивалась темной аллеей, или, как ее называли, Черной дорожкой. В одном месте, около этой аллеи били ключи прозрачной холодной воды. Тут лес был смешанный, и могучие березы вперемежку с елками высились, казалось, до неба. Заказник я любила и нередко ходила одна собирать чернику и гонобобель. Однажды я там заблудилась и осталось было на ночь, но нянька нашла сидящей под деревом и плачущей.
"Опять верно песни жалобные пела? Ах ты, рева", - сердилась она.
Помню, в Ильин день пошли мы с дедом в Заказник, а потом собирались пройти в Марьину рощу. Мне всегда было хорошо в лесу. Кругом полная тишина. Точно кругом все заснуло под горячими лучами июльского солнца. Воздух, после грозы и проливного дождя, напоен ароматом смолы и грибов. Дорогой дед говорил о разных зверях, шутливо пугал волками и медведями, хотя я хорошо знала, что в наши рощи летом они не заходят, а там далеко, в Варине живут. Я скоро напала на целую семью боровиков, и один был, как я потом рассказывала, с меня ростом. В восторге кричала я деда, но он смеялся, уходил дальше искать свое счастье. Боровиков мы больше не нашли, и корзинки наполнили разным сбродом. Даже две красные шапки мухомора были взяты. "Надо попотчевать мух, больно уж они озоруют", - сказал дед, завертывая их в травяные листочки.
Нашатавшись по Заказнику, мы решили отдохнуть на Черной дорожке, около родника. Дед сел, прислонившись к стволу березы, а я собирала лесную землянику и наслаждалась ключевой водой.
"Экая чистая водица! Не отдает и слезами", - говорит про себя дед, принимая от меня жестянку с водой.
"А разве она была грязная?" - спрашиваю с удивлением.
"Да, такой чистой не была. Вот погнули люди спины - она и очистилась на потеху барам, а пьют-то ее только те, кто забредет сюда, вот как мы с тобой, господа теперь пьют воды заморские. Здесь все их затеи разрушаются. Натешились! Будет!" - вдруг громко закончил дед.
Слушая деда, ничего не понимая, я улеглась на лужайке и следила за движением белых перистых облаков. Вот-вот, казалось, которое-нибудь из них заденет за вершину дерева и обдаст своим пухом.
Ссылки: