Выпускные экзамены А.П. Ульяновой в школе

По смерти мальчика и за отсутствием дяди, я с месяц школу посещала исправно и все недочеты подогнала вполне. По развитию, благодаря жизни с дедом, я, вероятно, отличалась от своих школьных товарищей и экзаменов не боялась. Надо сказать, что в школах Воспитательного дома в те времена проверочные экзамены бывали пред рождеством и весной. Этого зимнего экзамена я побаивалась, особенно боялся учитель, так как его известили, что на этот экзамен едет "большой" начальник, значит, следует хорошенько подготовиться. Недели за две до экзамена приходит к нам - Бородиным - учитель и просит не задерживать меня, хотя временно. Но это мало помогло. Дней за десять до рождества был назначен экзамен. Мы все в праздничных одеждах, приглаженные, умытые сидели за столами, тоже начисто выскобленными. Все подчищено словно к светлому празднику.

Учитель волнуется. Он спешит напомнить недочеты каждого, а главное, отвечая, не трусить.

"Как войдет начальник, все разом приветствуйте: здравствуйте ваше превосходительство", - торопливо добавляет он, заслышав колокольчики и бледнея, дрожа, как в лихорадке, выбегает на крыльцо, забыв, что сейчас только советовал нам не трусить. Подкатила тройка с крытыми санями и остановилась. "Батюшки, - шепчет Сеня, сидевший у окна, - из саней-то вылезает медведь бо-ольшущий!..- Мы все присмирели. Дверь отворилась, прежде юркнул учитель, а за ним вошла громадная фигура в дохе, и окружной со слащавой улыбкой.

"Здравствуйте, ваше прев-ство!" - крикнули на разные голоса ребятишки.

"Здравствуйте, дети, здравствуйте", - говорил, раздеваясь, действительно большой и притом сурового вида начальник.

"Поют они? - обратился он к учителю.

"Поют, ваше-ство!. Дан тон, и мы пропели молитву пред учением и царю небес.

"Хорошо поете. Ну, а теперь займемся?". К экзамену подошел и священник. За отдельным столом уселись экзаменаторы. После писания диктовки, стали вызывать к столу по три человека. В первой тройке была и я. Подходя к столу мне всего страшнее было то, что "большой" начальник - Василий Михайлович Безобразов - невнятно говорил: "в толстых губах слова теряет", соображала я. Но выручал батюшка, повторивши вопрос. Следующие становились яснее.

Я должна была сказать басню, объяснить ее значение и разобрать одно предложение на классной доске. По арифметике Василий Михайлович экзаменовал меня дольше, чем других, задавал несколько устных задач, что я очень любила и быстро проделывала. Задавши довольно запутанную задачу, на отыскание неизвестного числа, и получивши ответ, он, должно быть, решил проверить ход моего мышления.

"Поторопилась", - говорит Василий Михайлович, - ошиблась немного. Расскажи, как ты решаешь?". Это мне было гораздо труднее. Волнуясь и повторяясь, я все-таки подошла к своему ответу, и, торжествуя, поглядывала на начальство.

- А вот вы ошиблись", - говорю. Но видя, что учитель побледнел, я опустила голову.

- Верно? Я ошибся! Иди на место, - сказал, улыбаясь, Безобразов. Это было пред рождеством. Но вот подходил и весенний, последний экзамен. Пришел конец и этой томительно длинной, голодной зиме. Хотя весна не принесла хлеба наголодавшейся деревне, напротив, явился мучительный вопрос - где взять семян для засева, картошки для посадки и прочее, но все же вместе с ясным солнышком, теплом явилась энергия для борьбы с нуждой, явилась надежда на лучшее будущее, сквозившая в "авось", "только бы дотянуть". Оставлены причитания насчет "конца мира", "гнева господня" и прочие. Опять захотелось жить и старикам.

Появились подсобные работы. Понадобились поденщики для очистки барского сада, на огороды. Корка дубовая кое-что давала. Значит можно как-нибудь домаяться до новой маяты. Весной, с возвращением дяди, в школу пришлось убегать часто обманным путем, в чем принимала участия и нянька.

Экзамен этой весной прошел рано, в начале мая. Экзаменовал опять В.А. Золотов . Меня он спрашивал по всем предметам довольно долго, чему я не придала никакого значения. Все кончившие школу, прощаясь с учителем, плакали, и учитель, уговаривал приходить к нему по воскресеньям, утирал глаза. Возвращаясь домой, я горько плакала: точно у меня отняли последнюю радость. Впрочем, я по-прежнему любила петь одна в лесу и с подружками, всегда запевалой была. Любила помогать во всем няньке, которую я все же крепко любила. Теперь вся моя привязанность клонилась к ней. Но школы мне очень недоставало. С прекращением школьных занятий исчезла главная причина, благодаря которой так часто проклинал и замахивался дядя.

С наступлением лета, дядя реже укорял в дармоедстве, реже терзал нервы замахиваниями. Этому помогли отчасти полевые работы, отвлекавшие его, и я стала "настоящей помощницей" для няньки. В это лето не упоминалось уже о найме работницы, как было раньше. Нянька то и дело похваливала меня, прибавляя, что пожалуй и работы не хватит для таких работниц, как мы с ней. Дядя все больше и больше взваливал на меня. Решил даже посылать в ночное с лошадкой, тогда как раньше Тройку водил чужой мальчик. Поездке в ночное я сама была рада, только к моему огорчению нянька скоро убедила его, что я буду плохой помощницей после бессонных ночей. Мне же очень нравилось среди природы и ночью.

Старик, нанятый всей деревней, обходит бывало кругом табун, а ребятки - провожатые своих коняг - натаскают из леса хворосту, разведут костер и усядутся вкруг потрескивающего огня. Лица радостные, глаза поблескивают: забыли все шероховатости дня. Без печенья картошки, конечно, не обходится. А пока она доходит в золе, происходит живой обмен того, кто что видел, слышал. А там, смотришь, зашла речь и о великанах величиной с сосну, о ведьмах, леших и другой чертовщине. В светлые короткие ночи, если и зайдет речь о нечисти, то злой элемент почти отсутствует. Зато в темные ночи в рассказах преобладает страшное. Жмутся друг к другу, иной глаза зажмурит, а с наслаждением слушает, пока не заворчит дед, что спать пора. И завернувшись в заплатанные зипунишки, спят ребятки под чарующие песни рядом стоящего леса. Жутко и невыразимо приятно от разнообразных звуков, особенно при ветерке: то отдаленный хор слышится, то чудится горькая жалоба, угрозы великана. Лежишь под старой, одним бором живущей, березой, которая тоже присоединяется к общей жизни леса своим скрип-скрип, скрип- скрип. Слушаешь, слушаешь и сладко засыпаешь.

Этим летом дядя положительно размяк. Правда, он никогда не бил ни меня, ни няньку, как бьют мужики в деревне, да еще под пьяную руку, бьют с остервенением, и часами слышатся от этого битья вопли. Он делал это как-то неожиданно, наскоком, отчего всегда чувствовалась опасность. Однажды, во время покоса я его очень рассердила: на скошенном лугу, между копнами привязала лошадь, не принявши во внимание длину веревки, и лошадь растрепала копну на чужом пайке. Хозяин копны отменно выругал дядю за такие поручения девчонке.

"Ну, теперь не избежать отплаты", - думала я. И не ошиблась: на долгое время от деревянного ковшика на затылке оставалась шишка. Но в общем летом жилось привольнее. Но вот опять осень. Опять мысль в его голове, что придется всю зиму кормить "дармоедку" - не давала ему покоя. Хотя на прокормление "дармоедки" получался от казны рубль в месяц. Но, что рубль? Только на хлеб. Пришлось осенью прирабатывать на поденной работе - собирать плоды в барском саду, копать картошку. Помню, как я горевала, потерявши свой дневной заработок. Маленькая серебряная монета незаметно выскользнула из рук в кухне же священника, когда пила квас. Надо уходить, а тут беда. Все поиски были напрасны. В заключение, я села на порог и горько заплакала, несмотря на то, что счастливые обладатели гривенников всячески смеялись надо мной.

- Ну, разорила ты свово дядю, он, смотри, жеребца высмотрел, а ты вона что!.., - хохочет один.

- Ха-ха-ха! И набедокурила же ты! - подхватывает другой, - да не выпила ли ты его с квасом? Общупай-ко себя хорошенько?.

Но поповна сунула мне два пятака:

- твой гривенник, наверное, найдется, когда все уйдут, - прибавила она. И я, успокоенная, смеюсь уже сквозь слезы остротам товарищей. А через минуту, направляясь домой, звонко запеваю

"вдоль да по улице по широкой.

-Ай да люли, люли, по широкой, - подхватывает вся мелюзга. Вообще переходы от уныния к веселью у меня были скорые. В эту зиму дядя не рассчитывал извозить - лошаденка плохая, и саней извозных уже не было. К тому же и живя дома можно было заработать: барин продал на сруб одну рощу "Мох", попорченную лесным пожаром. Дядя уже взялся поставить сколько-то кубов дров, думая, вероятно, и меня приспособить к этому делу. Но мне не суждено было участвовать в гибели леса, в котором я провела столько счастливых часов, собирая грибы.

Ссылки: