В Самаре у Ульяновых завязались сношения с конспиративной публикой

В точности не помню, с какого времени у меня в Самаре завязались сношения с конспиративно-разъезжающей публикой и с какого времени моя квартира стала служить для некоторых станцией, иногда для встреч и местом, куда привозилась изредка революционная литература. Правда, были старые знакомые в Саратове, Твери, Москве и в других городах, и с возрождением партии социал-революционеров как-то само собой отыскивались люди сочувствующие этой организации, которыми так или иначе и пользовались.

Мою квартиру спасало столько лет от наблюдателей главным образом то, что она имела два хода - один непосредственно в мою квартиру, другой - чрез монастырский двор, на который я имела право, как на черный ход. Особенно женщины, да в темных платочках, могли ходить сколько угодно. Насчет монашек я была совершенно покойна: они были уверены, что ко мне приходят только по делам службы. А две из них были вполне преданы мне и всегда готовы спрятать, что требовалось. Мест для прятки у них было достаточно. Часто и теперь вспоминаю моих милых помощниц - Васену и Пашеньку. Сколько раз они спасали меня от беды. С моей стороны публике был сделан строгий наказ, чтобы раньше четырех-пяти часов дня ко мне не приходить. Конечно, были нарушения. Приходит, однажды, ко мне на службу знакомая девушка-соседка и шепотом сообщает, что приехал гость и хочет сейчас же меня видеть. Неудобно но ухожу.

- Мама, мама! - встречает меня в прихожей мой малыш, - в твоей комнате сидит весь седой, усы длинные, но ты не бойся, это так, это Зеленский . Увидевши Евгения Осиповича , я громко рассмеялась: седой парик, усы и борода на юном почти лице с черными блестящими глазами. В Самаре ему, правда опасно было показываться: в ней он жил и состоял под надзором полиции, но в гримировке переборщил.

- Вы подождите смеяться. Обсудим прежде, как бы мне повидаться со своими, - говорит Зеленский, - так стосковался о них, что рискнул. Я верю, что вы устроите.

- Что же мне с вами делать? Моя квартира весьма ненадежная. До вечера вас куда ни то спровадить надо. Толкнусь к Матову, - но тут же явилась другая мысль, и я решила испробовать козырный ход. Иду к знакомому управляющему Торгово-Промышленным банком Медведеву , большому либералу по своим воззрениям. Прихожу и слышу, как он своим зычным голосом пробирает кого-то у себя в кабинете. Ну не в добрый час попала, думаю. В это время выходит из кабинета красный, как вареный рак, почтенного вида человек, а за ним и Медведев.

- Вы ко мне? - спрашивает, и, очевидно, догадывается по моему лицу, что при других говорить не буду, приглашает в кабинет. Говорю, что нужно дать приют и что в сущности это небезопасно.

- Но почему с такой просьбой обращаетесь ко мне? Ведь ваша братия нас, либералов, и к придверию вашего будущего царства не допустит, как нечто нечистое, - смеется он.

- Да потому, что нужно надежное пристанище, а потом я знаю вас за человека отзывчивого и умеющего в крутую минуту не считаться с разными верованиями и программами.

- Ладно. Ведите, кто там у вас. В сумерки, побродивши по захолустным кварталам около Самарки, Зеленский (Е. О. Зеленский в революционно- конспиративном мире был известен как "Надеждин") был водворен в служебной комнате для приезжающих по делам банка, где и пробыл дня три со своей женой и маленькой дочкой. И впоследствии не раз приходилось обращаться к Медведеву и не напрасно. Мне, в то время пассивной участнице в делах конспирации, приходилось спорадически выполнять волю других и с чувством глубокого почтения относиться к людям, которые отдавали себя всецело на борьбу с самодержавием.

Хотя я всегда была против террора , но не могла не восхищаться тем высоким чувством, той решимостью, с которой человек идет положить жизнь свою ради идеи, за других, и верила, что в таких случаях только высокий душевный подъем, особенная чистота жертвенности руководит человеком.

Ссылки: