"Питомцы" чухоны

К приездам помощника окружного - "подлекаря" относились равнодушнее, несмотря на то, что этот маленький начальник был еще крикливее и нередко пускал в ход руки. Для подлекаря нас не сгоняли в другую деревню - он приезжал в Приселье. В один из таких приездов подлекарь велел оповестить на деревне, что в Воспитательном доме дают питомцев- подростков, которые могут де быть уже помощниками в семье.

"Они отобраны от чухон и говорить по-русски не умеют, - сообщал подлекарь, - но это не беда, долго ли научить. Зато чухны научили их хорошо работать". На вопрос кузнеца - и почему же их отобрали, подлекарь долго объяснял, как начальство заботится о питомцах.

"Надо же, чтобы они научились говорить по-русски, а потом и грамоте, которая под силу будет. Иначе куда они годятся прямо от чухон? Они только не понимают, сколько чрез них начальству беспокойства и хлопот. Вот трясись по таким дорогам, приискивай им места", - негодовал он.

Только два крестьянина в нашей деревне взялись "перевоспитывать" питомцев-подростков. Кузнец Петр заявил, что возьмет мальчика. "Покрепче бы мне - помогать в кузнице!". Да наш сосед Василий пожелал девочку. Ему нужна была нянька: нанять - лишний расход, да и не всякий отпустит девочку к такой злой бабе, какова была Домна - жена Василия. Тут же не только даровая нянька, но еще приплата по рублю в месяц до 15-ти лет, глядишь на хлеб и хватит. Насчет же разговора по-русски - и точно пустяки: не поймет слов - руками можно показать.

Заявление кузнеца Петра и Василия записали, и не дольше как через две- три недели наша деревня обогатилась новыми обитателями. Василию привезли няньку - Польку, а кузнецу далеко не "крепкого" помощника Миколку. Хотя дети были взяты из разных финских деревень, но здесь, среди чужих для них и по языку людей, крепко держались друг друга. Были счастливы, когда удавалось полопотать по-своему, что, впрочем, не обходилось даром, особенно няньке Польке.

Первый раз я увидела Полю на крыльце ее новых воспитателей. Концом головного платка она вытирала слезы, обильно струившиеся по щекам, всхлипывала и произносила непонятные для меня слова. Должно быть, жаловалась своей первой приемной эйди [маме] на новую жизнь. Увидевши меня, она перестала плакать, густые светлые волосы в беспорядке торчали из-под платка и прилипали к заплаканному личику. На мой вопрос - кто ее прибил, Поля только посматривала исподлобья и ежилась.

- Чего чухонская харя сидишь! или опять разнюнилась!" - послышался из избы голос Домны,

- иди, качай ребенка.

Девочка быстро юркнула в избу. Если она не понимала еще русских слов, то тон Домны достаточно был внушителен. Скоро Поля поняла, что от этих чужих людей нечего ждать жалости, значит чтобы избежать побоев - надо ухо держать остро. Первое время Поля была исключительно нянькой. Как нянчила она ребенка Домны, не знаю. Но Домна энергично взялась обучать даровую няньку: дня не проходило без горького плача и криков бедной девочки. Впрочем Домна не щадила и своих ребятишек. Даже мужу от нее доставалось, особенно если тот выпьет. Несмотря, однако, на всю энергию, с какой взялась тетка Домна перевоспитывать Польку, русский язык последней не давался: слова она так коверкала, что невозможно было не смеяться, слушая ее. Смеялась и Поля вместе с другими, если отсутствовали ее просветители.

Весной, в навозницу, пред покосами, вдруг явились Полины воспитатели - чухны: маленькие белобрысые старички. Детей своих у них не было, и Поля скрашивала бобыльскую трудовую старость. Но по воле начальства им пришлось расстаться. С появлением их Поля просияла: радостно улыбалась, жадно слушала милых стариков, перебивала их вопросами, вперемежку со слезами, что-то им рассказывала.

"С ума сошла, ошалелая! Ишь, забалакала, сам леший не разберет. А эта и дела забыла", - сердилась Домна. Чухны пробыли два дня, и, из боязни за Полю, вместе с ней в поле разбивали навозные глыбы на Васильевской полосе. Нас, соседей, очень удивляло, что Поля и после отъезда своих стариков продолжала быть веселой и при том равнодушнее относилась к пинкам перевоспитательницы. Но это скоро объяснилось: она по секрету передала нам, что ее свои "хлопочут" и она скоро "домой поехал".

В семье Василия Поля никого не любила, ни к кому не привязывалась, так как от одних слишком часто получала колотушки, другие, малыши - были причиной их. Впрочем, были у нее и друзья, но из царства четвероногих - лошадь Буланка и собачонка Моська. Когда выпадали у нее свободные минуты, она с радостью возилась на задворках с Моськой или лакомила потихоньку корочкой хлеба Буланку, мурлыкая одну и ту же песню. Эти друзья над ней не смеялись и своей лаской согревали унылую жизнь девочки. Все лето и осень Поля была в ожидании, что вот-вот ее дорогие старики-воспитатели кончат "хлопоты" и приедут за ней. Но бедная девочка не дождалась этой счастливой минуты - захворала "горлом" и как- то скорехонько ушла от всех земных невзгод.

Не сладко жилось и Николке у кузнеца. Не подходил он к этому месту, белокурый, тощий мальчик с темно-синими глазами и светлыми вьющимися волосами он скорее годился бы в подпаски и был бы хорошим дополнением к зеленому пейзажу с рожком пастуха. Его новый воспитатель - кузнец Петр был угрюм и неразговорчив. Не нравился ему этот тихий мальчик, не подававший и надежды, что в будущем из него выработается хороший помощник в кузнице.

"Это дрянь какая-то, девчонка! - говорил кузнец, досадуя на неудачную присылку, - годится только Аннушке на затычки". Мальчик часто ходил с синяками. Однажды стоит у колодца и грязным кузнечным передником стирает с лица слезы и кровь, со страхом посматривая по направлению к кузнице, там сердитый, жаждущий похмелья хозяин с особенной силой опускал молот на наковальню. Только в праздники, в веселом настроении кузнец был ласков с Николкой, привлекая его на свою сторону против "этой склуды бабы", своей жены.

"Она, вишь, баба молодая, ну и глядит в бок. Ты, Миколка, не смотри, что она торопная хозяйка, а черт в ней сидит, беспримерно сидит", - вразумлял кузнец под пьяную руку своего помощника. Анна, здоровая миловидная баба, давно уже привыкла к выходкам своего ревнивого мужа. По опыту знала, что лучше всего молча выслушивать брехню его. Слушал и Николка, а то приходилось и поддакивать, чтобы скорей успокоился расходившийся хозяин и не пустил в ход кулаки. Говорить по-русски Николка научился скоро, но был застенчивым и робким мальчиком. Никогда он не жаловался на тяжелую руку кузнеца, который частенько вымещал на этом "козле отпущений" свои житейские невзгоды.

Ссылки: