 |
Тимофеев-Ресовский Н.В. получает грант Рокфеллеровского фонда
Но вернемся в Германию. Там всего этого не было. Был очень простой, скучный порядок: начальство давало деньги, их надо было тратить разумно, потому что тех, кто тратил неразумно, выгоняли со службы. Значит, те, кто хозяйствовал научно, были люди разумные, по-разумному тратили деньги, которые получали. Расскажу вам в качестве примера, как иногда деньги на научные исследования выдавались. В Париже сидели три представителя Рокфеллеровского фонда : Тинбель , крупный очень физик, затем Хэмсон , тоже крупный экспериментальный генетик, и какой-то химик. Я забыл его фамилию, потому что с ним никогда не имел никаких дел. В один прекрасный день звонит мне из Берлина по телефону Хэмсон, что вот они с Тинбелем хотят ко мне заехать. Я говорю: "Заезжайте. У вас что, свой автомобиль?" - "Да, конечно, на машине". - "Ну, валяйте, приезжайте". Приехали два дяденьки, я им показал свою скромную лабораторию, все, что там было интересного, похвастался своей оранжереей. Они поохали, поахали. Действительно, оранжерея была исключительная, даже, пожалуй, единственная в своем роде для таких экспериментальных целей. К тому времени мы сами в маленькой мастерской соорудили еше термостат замечательный, в котором было восемь, по-моему, камер: от +5* до +40*. Причем регулировалась не только температура, но и влажность относительная. Регуляторы влажности мы сделали очень просто. За полторы марки можно было купить обыкновенные волосяные гигрометры. Мы десяток купили, разбили стекла и из них сделали терморегуляторы. Остроумным простеньким способом. Но у нас невозможно же купить десять гигрометров, да еще сломать. "Посаже" произойдет. Так вот. Приехали они, поболтали мы, позавтракали у нас дома. Потом они и говорят:
-"Вам, наверное, деньги нужны?" Я говорю:
- "Деньги? Есть у меня бюджет. Хватает денег". Они говорят:
- "Ну, все ученые всегда требуют денег, всегда нужны деньги". Я говорю:
- "Ну, пригодятся, ежели... А что, у вас много денег?" Они:
- "Есть, на то мы и Рокфеллеровский фонд. Мы вам можем дать, ну, пару тысчонок долларов. Надо только придумать на что. Знаете, вот нам особенно нравятся в ваших оранжереях жучьи работы по экспериментальной эволюции. Ведь это, в сущности, экспериментальное изучение эволюции ". Я говорю:
- "Да, так это и задумано нами было еще в Москве". Они говорят:
- "Так ведь это совершенно новая штука. Мы так и устроим. На совершенно новое экспериментальное изучение эволюции мы вам подкинем. Ну, сколько?"
- "Я без денег обойдусь, - отвечаю, - а установка у меня такая: чем меньше денег, тем лучше, чем больше денег, тем больше ответственности. А для человека это самое скверное - ответственность, отвечать перед кем-то за что-то. Это всегда неприятно. А ежели денег я, скажем, не получаю от вас, то мне на вас наплевать с высокой башни. А если я от вас деньги буду получать, то должен буду стараться какие-то угодные вам науки разводить". Они говорят:
- "Нет, мы вовсе не такая организация. У нас деньги для поддержания развития науки. Вот вашу эту экспериментальную эволюцию мы хотим поддержать и по возможности развить. Раз у вас такое редкостное умонастроение, что вы против денег, то не берите много. Возьмите тысячи три-четыре в год. Это пригодится всегда. Вдруг понадобится лишних парочку дорогих каких-нибудь цейсовских ультрафиолетовых микроскопов, или какая-нибудь другая вещь понадобится, или появится какой-нибудь симпатичный и умственный молодой человек, а у вас как раз нету денег на научного сотрудника. Вот вы и будете платить. Ведь мы-то деньги даем, а на что их тратить, это ваше собачье дело. Хотите - берите себе ассистента, хотите - микроскоп покупайте. Что хотите". Я говорю:
- "Ну ладно. Что для этого надо?"
- "А ничего не надо".
Вытащил какую-то книжицу с квиточками и один мне дал. "А дубликат, значит, у нас останется. На квиточке вы распишетесь и мы распишемся. Начнем с первого января. Хотите, разом мы вам все деньги пришлем или как-нибудь частями?" Я говорю: "Лучше поквартально. Еще израсходуешь все разом". И вот договорились мы на 5000 в год. Ежеквартально 1250 долларов на мой банковский счет переводились с первого января, я уж не помню, какого года - 32-го или 31-го. Я им сказал, что, знаете, это даже имеет, оказывается, свои хорошие стороны: в пределах 5000 долларов я буду независимым барином по отношению к Kaiser Wilhelm Gesellschaft. Я могу с ними поругаться, послать их к чертовой бабушке. Так? Они могут обидеться и постараться сократить мне количество денег на науку. А мне наплевать. У меня вот рокфеллеровские доллары тогда есть. Они говорят: "Правильно. Вот так и надо делать. Для того чтобы чиновников держать в аккурате".
Вот так это просто делалось. Чайку выпили - 5000 долларов. Так что все очень было хорошо и мило. Поэтому когда меня иногда хвалят за то, что я там за 30-е годы много наработал всяких вещей, то хвалить меня не за что. Я из условий, где надо было придумывать, как обыкновенно прожить и как обыкновенно работать, попал в условия, где обыкновенно жить и работать была норма, не нужно было ничего придумывать. Поэтому нашему брату там было очень вольготно. Ну, туземцы, конечно, у них были время от времени заботы, они стонали, потому что они другой жизни-то не знали, что человек не свинья, все может вынести. И поэтому иногда тоже были недовольны жизнью. А мы посмеивались: "Ишь ты, сукины дети, избаловались как". Наши оранжереи были готовы еще до того, как начали строить основное здание. На это время я командировал Михаила Ивановича Клемма на остров Корфу и на "Грецкий материк" добывать живых эпиляхн . Он привез очень большой материал, и с тех пор у нас популяция с острова Корфу стала печкой, от которой мы плясали. Так сказать, основным исходным типом эпиляхны у нас стала эпиляхна с острова Корфу. С ней сравнивались, скрещивались все другие популяции. К концу этих работ, продолжавшихся 17-18 лет, у нас были живые жуки примерно с полутораста мест Африки и Средиземноморья.
Ну, опять-таки здесь это невозможно устроить... Господи боже мой! Из- за одной секретности это абсолютно невозможно: жуки со всего ареала распространения, охватывающего два десятка стран, чтобы не засекретили! Это невозможно. В 1929 году был открыт для работы уже весь институт, весь Kaiser Wilhelm Institut переехал в Бух на Lindenbergerweg, 71.
Ссылки: