Тимофеев-Ресовский в банде пана Гавриленко

Мне пришлось побывать в Киеве времен гетманщины, когда я возвращался с Юго-Западного фронта. Меня там забрали, мобилизнули в синие жупаны. Я оттуда "втик на коню" и со всей обмундировочкой казацкой до Москвы - и все. Там были со мной приключения, при бандитах пришлось поработать, меня бандиты "анархысти, учэныки самого пана князя Кропоткина", предшественники французовских банд, задолго еще до Махно, "пымали" на Десне зимой. И я бы там, наверное, пропал, но угодил в банду пана Гавриленко такого, который говорил:

"Я же учэнык самого пана князя Кропоткина". Тогда я не выдержал и сказал:

- "А ты его видел когда-нибудь?"

- "Та ни, но я же учэнык его". Я говорю:

- "А я внучатый племянник ему".

Что действительно истине соответствует. И тогда он невероятным уважением ко мне возгорелся. Но эта работа была трудная. Было нас 14 человек. Всё. Мы должны были фуражировать и гнать немцев. Я почему остался у них? Потому что они занимались полезным делом: гнали немцев с Украины. Немцы уже тогда ужасно гнусно себя вели. Ну я и остался. Да, и встретил там в банде среди этих 14 кавалеристов своего товарища еще по гимназии, Чикунова , казак тоже был. Но это очень тяжелая работа. Мы сутками прямо не вылезали из седла, потому что нам надо было нападать на крупные немецкие подразделения с обозами. Главное было... черт с ними, с немцами без обоза, нам их нечего было и бить - сами себя добьют, а вот обоз у них отбить. А нас-то 14 сабелек. Но мы разработали хорошую тактику: рассыпались уже в темноте, нашпандоривали коней, орали "ура" и стреляли. И немцы обыкновенно никак не могли разобрать, сколько нас. Нам хохлы доносили, где они на ночевку устроились, где обоз расположен, главное - обоз. Сразу мы обоз окружали и отбивали. Но тяжело, тяжело было. Все мы были легко ранены, довольно часто попадали пульки.

Раз мы влипли капитально. Хутор большой, где немецкий батальон с обозом расположился. Там Десна замерзшая, с наберегами уже ледяными, тут, значит, шлях, а тут опушка леса, из дикой груши колючки, и никак через них не пробраться. Через Десну тоже невозможно - она полузамерзшая. И мы, значит, напали на немцев. Но, во-первых, нам хохлы не донесли по глупости, что у них пулеметная рота. Это тогда нововведение было. А под пулеметами неприятно. Серые мужички, они больше артиллерии боятся: хлопает, взрывы, бахает и все такое. А наш брат, полуинтеллигент, так сказать, опасается больше пулеметов. От воображения. Вот лежишь на земле под пулеметами и представляешь себе: чешет пулемет, и достаточно ему, сукину сыну, немножко нос опустить, и прямо по спинозе проедет. От воображения больше страх. И вдруг нам в тыл эскадрон целый немецких улан, тоже конные. Значит, наше конное преимущество отпадает. И тут мы с Чикуновым впервые применили на практике теорию вероятности и математическую статистику. Нам карачун: впереди пулеметы сзади примерно сто сабель. Всех нас перебьют, и дело на этом кончится. И потом удивятся дураки немцы, что нас только 14 человек А мы у них убили-то уже больше.

Тогда мы решили, что единственная возможность - в темноте разогнать лошадей в карьер и через эскадрон. Просто, значит, шашки наголо, "ура", и кто-то пробьется. И действительно, получилось даже не fifty-fifty, а полегли семь человек, а пробились восемь. Причем сначала думали, что наоборот, - лег я тоже. Мне на войне всегда везло... По-видимому, когда я врезался в этих улан, кто-то из них попал мне здорово шашкой по башке плашмя. Я с коня своего сковырнулся на дорогу, на шлях, и без сознания пролежал там. По-видимому, меня сочли за убитого, никто мной не интересовался, как раз на опушке этих колючек. Я поздно уже ночью, скорее под утро, на небе звезды, очухался, попробовал встать. Гляжу ? цел! Страшно башка болит, громадные две шишки на башке. Папаха у меня была, куда-то она делась, я ее тут рядом не нашел, и конь мой, конь казацкий был, стоит себе, обгладывает какие-то кустики, ждет. Я влез на него и к утру нашел свою банду. Чикунов - на нем, по-моему, оказалось около двадцати легких ран, и пулевых, и сабельных, - как котлетка. Ну, ничего, через две недели совсем выздоровел. Пан Гавриленко нас всех от ранений лечил коньяком шустовским. Где-то он царапнул энное количество коньяку. Для антисептики снаружи рану трактовали коньяком и выстиранными портянками и внутрь выдавали чарку. Вот вскоре после этого я ему сказал:

"Я тоби отработал, пойду соби до дому, аж к самому пану Кропоткину". Он мне все вручал всякие драгоценности, очень благодарил, все такое, какие-то золотые часы, портсигары. Ну, как полагается, какой-нибудь золотой портсигар с надписью: "Дорогому и уважаемому Савве Ивановичу - какому-нибудь - Морозову от благодарных рабочих" или что-то в этом роде. Я ему говорю: "Не надо мне. Ты мне шпику, сала дай". Конь мой слишком хорош был. Я ему говорю: "Коня какого-нибудь рабочего, мужицкого дай, из упряжных". Потому что я коня-то хотел на границе... тогда была граница между "Вэликой вильной Вкраиной от Карпат аж самого Кавказу" и РэСэФэСэРэ. Он мне дал целый мешок... у меня было два торбаса со всякой едой, салом главным образом. На границе все это выменял на одежду, и коня променял, и каранчик свой, и все, и часть сала. Получил еще свеженького хлеба крестьянского и пешочком, а где с попутными подводами добрался, уж не помню, до Тулы, что ли, докуда-то, откуда в товарном вагоне прибыл в Москву.

Ссылки: