Семинар Бора и его "круг" в 30-е годы

Помаленьку налаживались у нас и, так сказать, внешние связи. Мы с Дельбрюком , по-моему, в начале 30-х годов стали ездить в Копенгаген к Нильсу Бору . Нильсушка Бор очень интересный человек был. Это, конечно, был самый умный человек XX века. И до сих пор никого умнее его и крупнее нету. Это очень крупный человек, очень умный человек, очень замечательный человек, исключительный по добропорядочности и во всех отношениях, Нильс Бор. И у Бора в 30-х годах (начала я не застал, еще тогда не был туды вхож) в Копенгагене, в его теоретическом институтике, по мере надобности, обыкновенно раза два-три в год, на недельку собирались все крупные теоретики, так от 15 до 25 человек со всего мира, потрепаться. Это называлось Bohrs Kreis - кружок, или круг, боровский. Это была совершенно приватная затея, как и мои кружки: кого я пригласил - ладно, а кого не пригласил - вот тебе, выкуси! Так ведь и надо. И у Бора так же было, ничего официального. И помаленьку сформировался дружеский круг, в который новые люди втягивались старыми друзьями. С 33-го года я более или менее постоянно там бывал. Несколько раз у Бора жил, в этом его дворце знаменитом. У него народу вообще масса останавливалось. Домина огромный был, там этих Gastzimmer'oв, комнат для гостей, было много. У него всегда было очень симпатично, потому что Бор любил спорить очень. Вот обыкновенно уже за завтраком начинался спор.

Перекричать его невозможно было, потому что в пылу спора он, наоборот, понижал голос, потом за пиджак брал, шептал что-то. Ну, что с ним сделаешь! И очень он был хороший человек просто по человечеству. Действительно, первосортный человек во всех отношениях. При нем не приживались плохие люди, потому что он тоже всегда говорил, что плохой человек не может быть хорошим ученым, так не бывает. И прав совершенно. Я тоже всегда в жизни придерживался этой точки зрения. Той же точки зрения придерживался и Кольцов. И той же точки зрения - Мензбир, учитель Кольцова. Так что в московской школе зоологов это была старая точка зрения. Там, в боровском институте, я познакомился со своим другом Христиан Христианычем . Как-то в один из приездов в Копенгаген сидим я и Дельбрюк, по-моему, за лабораторным чаем. Там каждый день в четыре часа все собираются в библиотеке - длинный стол, много стульев - и совместно пьют чай с печеньем, сахаром и сливками. И каждый год есть чайный председатель. Вот в этот год был как раз заведующий биологией Винге чайным председателем. Ну, сидим, пьем, вдруг стук в дверь.

Приоткрывается дверь, и какой-то длинный дяденька руку просовывает и что-то мигает Винге, а тот ему обратно мигает и вот так рукой... Тогда тот входит, в гетрах, с хлыстиком, в таком верховом костюме, на цыпочках подходит. Винге знакомит меня, говорит: "Вот это наш русский гость Тимофеев-Ресовский. А это, - говорит, - наш король ". Он, король-то, услышав, что я русский, сразу рядышком сел и заговорил "по-русскому". "Я, - говорит, - еще помню порусскому. Ведь моя тетушка покойная - вдовствующая императрица Мария Федоровна ". И стал расспрашивать про Россию. Говорит: "Я сам Христиан, мой отец тоже был Христиан, значит, я по-русскому Христиан Христианович". Потом развел кампанию коммерческую, какие в Дании хорошие кожаные изделия и какие хорошие сейчас шерстяные изделия и галстуки: "Мы делаем сейчас не шелковые, а шерстяные галстуки очень хорошие. Неужто вы еще не купили?" Обращается к Бору и говорит: "Что же это вы его не сводили?" Надо делать, мол, пропаганду нашим издельям, и всякая такая штука. А он приходил очень часто в институт смотреть культуру дрожжей. Страсть любил мутации дрожжей, когда эти нашлепки на чашечках... У них были страшно разнообразные мутации, дававшие колонии и белые, и черные, и красные, и оранжевые, и желтые, и лиловые - всякие. Замечательно красивые мутации дрожжей . И он появлялся и спрашивал, нет ли новых мутаций каких-то, - и страсть умилялся. Его копенгагенцы страшно любили и говорили:

"У нас король глупый, но очень хороший". Ну, он не глупый, но простецкий такой был король. Да, настоящие скандинавские короли, они все очень демократичные были. Он каждый день после обеда ездил верхом. В Копенгагене на всех улицах такие верховые дорожки - рядом с тротуаром верховая дорожка и велосипедная дорожка, потому что там все на велосипедах ездят, а многие верхом катаются. И это было приятное такое зрелище для копенгагенцев: король, значит, гуляет верхом, со всеми раскланивается, и с ним все раскланиваются и шутками там перебрасываются - одним словом, очень популярный был человек. Ну вот, и науку очень любил тоже. И гордился, что нигде в мире не было такого человека, как Карлсберг , который завел самую большую пивоварню и подарил науке. Копенгаген действительно славился кожаными перчатками дамскими... Я всегда Лёльке пару перчаток привозил... Ну, и тут купил эти перчатки, купил себе этих шерстяных галстуков. У меня, между прочим, по-моему, до сих пор жив один шерстяной галстук, купленный по рекомендации Христиана Христиановича. А Нильсушка Бор подарил мне два вот таких портсигара. Один я с 33-34-го года таскаю, а другой сыну подарил, физику, нильсборовский портсигар. Я помню, в тот же приезд, через пару дней, идем мы с Дельбрюком по улице, и нас нагоняет какой-то верховой, а мы что-то друг с другом разговариваем, не обратили сперва внимания. Верховой соскакивает с лошади - оказывается, наш друг Христиан Христианович. Нас узнал и... Тут я уж ему похвастался, говорю:

"Вот видите, галстук шерстяной. А Бор мне подарил портсигар". Тогда он был еще новенький. Замечательное качество! 35 лет таскаю его. Он был вроде из замши. Все это пообтерлось, и он теперь как будто из блестящей кожи. Вот только один хвостик, за который можно было вытягивать эту задвижку, оторвался и потерялся, а так... Господи, не только наш, но и английский давно бы разлезся по всем швам. Навек сделано. На совесть. Так вот, Нильсушка Бор, Карлсбергский институт. Дело в том, что Бор в плане своих теоретических представлений заинтересовался некоторыми физическими аспектами жизненных явлений. Под его влиянием и ряд других крупных физиков-теоретиков заинтересовались кое-какими биологическими проблемами. А, как я уже говорил, Николай Константинович Кольцов , мой учитель и замечательный русский экспериментальный зоолог, еще в начале века занялся интереснейшими экспериментальными работами и теоретическими рассуждениями о кое-каких физико-химических процессах, происходящих в живой клетке. В частности, с 16-го года он развивал гипотетическое представление о физико-химическом строении хромосом, в которых сидят эти самые гены - наследственные факторы, составляющие в сумме всю наследственную информацию организма. Тут надо сказать, что общий интерес к проблеме гена заключается вот в чем: гены, наследственные факторы, несомненно, самые занятные и самые существенные элементарные жизненные явления. Это те элементарные составные части, которые образуют то, что сейчас принято называть кодом наследственной информации, то есть они определяют то, что человеческие "бабели рожают ребенков", а кобылицы - жеребенков, а мадам рак - маленьких раков и т.д. И что свинья никогда не родит человека... Хотел сказать наоборот, но, к сожалению, человеки часто свиней изрядных рожают. Одним словом, тот код, в котором заложена вся, так сказать, потенциальная структура любого организма будущего. Особенно замечательна была работа Кольцова 27-28-го года, вышедшая и по- русски в виде доклада на одном из зоологических съездов, и по-немецки в "Biologische Zentralblatt" и ставшая известной повсеместно. Называлась эта работа в русском издании "Физико-химические основы морфологии" .

В ней была дана теоретическая схема физико-химической структуры хромосом. В начале 30-х годов Кольцов написал еще одну, тоже очень интересную теоретическую работу о физиологической работе генов, о том, как происходит первичное развитие организма под влиянием этого кода наследственной информации с точки зрения, в общем, физико-химических представлений. В связи с этим я был совершенно готов, в отличие от многих зарубежных биологов, к непосредственному восприятию пробудившегося под влиянием Бора у теоретических физиков интереса к биологической проблематике. На этой основе и получился у нас с Нильсушкой Бором стык некий. Я и Мёллер сделали сообщение о наших представлениях о природе мутаций генов в боровском кругу в Копенгагене. Принимали мы с Дельбрюком участие в различных рассуждениях о значении современных физических гипотез и, так сказать, общих принципов в том, что происходит в живых организмах, в биологии. Из всего этого к концу 30-х годов, к сожалению, довольно поздно, родилось еще одно "трепатологическое" предприятие - Европейский семинар Эфрусси-Тимофеева-Ресовского

В Копенгагене у Бора раза два-три в год собирались умные люди со всего мира. И это называлось "боровский круг", или "боровский коллоквий", или "боровская школа". И, как я уже упоминал, так как там делалась высшая в нашем столетии наука, то делалась она без звериной серьезности, а вперемежку со всякими делами более занятными. Выдумал это впервые, по-моему, Гамов - русский физик.

Ссылки: