Тихомолов Б.Е.: Приказ - из летчиков делть артистов

Для нас наступили тяжелые дни. Октябрь накрыл землю туманами и слякотью, и мы вошли в полосу вынужденного безделья. Нарушился ритм, спало боевое напряжение, и для командиров это было неприятнее всего. Полк, продвигаясь за линией фронта, уже стоял возле Карпат, на территории Западной Украины. Здесь все было несколько по-иному. Крестьяне варили самогон из бурака и для крепости клали в него табак. Выпьет парень такого рюмашечку и лезет на стену. Только смотри! Гусаков собрал командиров эскадрилий. Он был озабочен. Зима у Карпат мягкая, и надеяться на погоду нельзя. Если же не принять меры и не занять чем-то людей, дисциплина падет, полк разложится.

- Вот что, друзья, - положив кулачища на стол, сказал командир.- Займемся - самодеятельностью. Мы переглянулись. Командир третьей эскадрильи Герой Советского Союза майор Марченко, смуглый, как цыган, смешливо выпятил губу, а Буткевич в растерянности полез в карман за трубкой, да спохватился, - командир полка не курил и дыма не выносил. "Черт знает что! - неприязненно подумал я.- Этого еще не хватало: из летчиков артистов делать!"

- Итак, будем готовить артистов, - сказал Гусаков , заглянув в какую-то бумажку.- У меня расписание. Сегодня что у нас? Понедельник? В четверг всем полком собираемся в клубе смотреть и слушать выступление первой эскадрильи. В субботу слушаем вторую, а в воскресенье - третью. Командир окинул нас смешливым взглядом.- Как вам это нравится? - И, не дав нам опомниться, встал.- Ну вот и договорились! Можете идти и готовиться! И выпроводил нас за дверь. Мы разошлись, ошарашенные и злые-презлые. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. И тут уж возразить было нечего! Я прислушался к себе. Какое-то одно из моих "я" бунтовало, выкрикивая возражения, а другое, уже деловито засев в углу, соображало. И этому "я" понравилась манера командира ставить задачи перед комэсками. Во всяком случае, он нас не унизил, поступил, как со взрослыми. Если бы стал растолковывать да разжевывать, было бы хуже, а тут - соображайте сами! И я почувствовал интерес. Тут уж на карту ставилась честь подразделения. Первая эскадрилья должна быть первой! Так надо поставить перед ребятами вопрос! Но времени было мало, и нужно спешить. Решаю: сначала пойду к сержантам - к стрелкам и радистам. Народ веселый, молодой. Потолкую с ними. Иду. Не иду, а ползу, перебирая руками колья плетней. Грязь по колено. Темь - хоть выколи глаз. Брешут собаки. Помыкивают коровы, и где-то сонно гогочут гуси. Мой поздний приход приятно удивляет ребят, уже готовящихся спать. У них душновато и тесновато. На стене - две керосиновые лампы. Нары в два этажа, соломенные подушки и матрацы. Но чисто, несмотря на уличную грязь. Сажусь на нары, вынимаю записную книжку, и меня тотчас же окружают. Выкладываю им задачу. Морунов тут как тут, вьется вьюном. Он заводила, и я, поднимая его авторитет, то и дело обращаюсь к нему.

- Найдутся у нас артисты? Сначала растерянно замолчали: вроде бы и нет, а потом, подумав, стали предлагать:

- Князев поет и на гитаре играет.

- А Одинцов на балалайке.

- Петров играет на трубе. А труба есть?

- Есть труба, и барабан есть, и контрабас.

- Контрабас? Да на контрабасе Ермаков умеет!

- А Семенков читает стихи! Все смеются, а я готовлюсь записать.

- Чего вы смеетесь? - спрашиваю, - кого он читает, Пушкина? Ребята хохочут!

- Не записывайте, товарищ командир, он читает Баркова! Хохочу и я. Уж очень контрастное сравнение! И вообще-то уж одно это было здорово: вот так, вместе обсуждать программу выступления. Я предупреждаю:

- Ребята! Вторая и третья эскадрильи тоже готовятся. У них времени больше, они лучше могут сделать. Мне не хотелось бы, чтобы наша эскадрилья была на последнем месте. Ребята загорелись: "Уступить первое место - ни за что!" Решили: завтра же с утра и начать репетицию. Роль конферансье единогласно поручили Морунову . Он мастер: и пантомиму может, и дирижировать оркестром, и шутки отпускать. Утром собираю офицеров. Здесь реакция несколько другая. Раскачивались долго. Стеснялись. Потом постепенно вошли во вкус, и артистов набралось, хоть отбавляй. Техники тоже внесли свою лепту. Замковой принял на себя общее руководство. И вся эскадрилья загорелась одним интересом - дать хорошую программу! А время не терпело: по сути дела осталось два дня. Стрелки с радистами вывесили лозунг: "В кратчайший срок дадим отличную программу!" Не обошлось без шпионажа. Из второй эскадрильи появились лазутчики, но Морунов их быстро обнаружил и с позором выставил. Объявили бдительность. Готовились втайне, даже меня не пускали. Наступил день смотра. Клуб битком набит народом и наши, и местное население. Шумно, празднично. Колышется старый латаный занавес неопределенного цвета, и что-то громыхает за сценой. Две керосиновые лампы освещают зал. Настроение у всех - театральное. Появилось начальство: командир полка, замполит, начальник штаба. Их усадили в отведенное место. Ударил гонг, и сразу же наступила тишина. Скрипя немазанными блоками, начал раздвигаться занавес, но застрял на полдороге и задергался. И я уже стал досадовать на неудачное начало, да тут выскочил какой-то юркий человечек во фраке с фалдами, в цилиндре, схватил обе половинки, стянул их вместе, заверещал пронзительно:

- Не открывайте! Не открывайте второго фронта! Иначе нам хана! - Повернулся извиняюще к зрителям, свободной рукой снял цилиндр, скорчил рожу, раскланялся, смешно дрыгнув ногой.

- Пардон, не хана, а крышка! Зрители грохнули смехом, зааплодировали. С разных концов зала восторженно закричали:

- Васька, давай! Я пригляделся - Морунов! Вот это да-а-а! Ну и талантище! Спас положение! На сцене ударили в тарелки, артиллерийским громом прокатился барабан. Занавес раздвинулся, Морунов расшаркался, раскланялся и представил публике артистов джаза "первого в истории полка!": три аккордеона, труба с валторной, две гитары, балалайка и барабан с тарелками. И то ли обстановка была необычная, праздничная, то ли и в самом деле ребята хорошо сыгрались, но каждый номер оркестра награждался взрывом аплодисментов, а чудачества на сцене Морунова вызывали такой хохот, что кое-кто из зрителей доходил до икоты, а это, в свою очередь, смешило весь зал. Были номера и грустные, навеянные темой войны, и лирические, и комические. Радист из экипажа Алексеева , Михаил Ломовский , сопровождаемый барабаном и тарелками, выступил с пантомимой:

"Как экипаж бомбардировщика летит на боевое задание". И это было так блестяще проделано во всех лицах, что зал то замирал в напряженной тишине, то охал, то разражался хохотом. Я смотрел и слушал с восхищением. Я хохотал и шмыгал носом от волнения и гордости за своих славных ребят, но в глубине души своей ощущал какую-то неудовлетворенность собой. Бросая ревнивые взгляды на хохочущих командира полка и замполита, я с горечью думал: "Ну неужели ж нужно во все тыкать тебя носом, как слепого котенка?! Сам-то не мог додуматься до этого?!" Концерт закончился. Все расходились уставшие и от работы, и от смеха, но очень, очень довольные.

- Хорошо, хорошо, молодцы! - растроганно говорил Гусаков .

- Ну, теперь очередь за второй эскадрильей. Трудно им будет, трудно. Самодеятельность! Это была прекрасная находка, отличный выход из скуки.

Ссылки: