Тихомолов Б.Е.: Морщинки в Полку

Он называл себя Стариком. Старик. Хотя было ему тридцать, и в полку его звали Сеня Лукин , без эпитета. Молодые летчики его любили и не хотели, чтобы он был старым. Он был хороший летчик. Высокий, сутуловатый, худой, с морщинистым лицом. Он устал сегодня, как никогда. Четыре боевых вылета за ночь. Четыре. А всего сто! Сто переживаний, больших и малых. Сто битв с врагом, сто встреч со смертью. Он очень устал, очень. Хочется спать. Нет больше сил удерживать веки. Чуть забылся, и сладкий одуряющий туман охватывает голову. Глаза закрываются сами собой, все тонет в мучительном желании сна. Нет, нет! Спать нельзя. Нельзя! Это опасно. Земля - вот она - рядом. Самолет, разрезая крыльями спокойную прохладу осенней ночи, гудит, рокочет моторами. Внизу все дремлет в предрассветном сне. Оголенные леса подернуты прозрачным туманом. В небе висит луна, и свет ее борется с утренней зарей. Летчик наклоняется к часам. Светящиеся стрелки дрожат, двоятся. Ничего не разобрать! Тогда он включает освещение приборов. Скоро шесть. Пилот поднимает голову, долго смотрит на свое отражение в ветровом стекле. Потом медленным движением снимает с руки перчатку и, словно не веря себе, щупает пальцами заострившиеся скулы, ввалившиеся глаза. Сто вылетов, сто взлетов с тяжелым опасным грузом. Прожекторы, зенитки, истребители - все здесь, в этих морщинках, в этих уставших глазах. В наушниках голос штурмана:

- Через пять минут аэродром!

- Хорошо! - отвечает летчик. Надевает перчатку, выключает освещение приборов.- Значит, скоро отдохнем. Под левое крыло подплыла просека с длинными серебряными от луны нитями железной дороги. Откуда-то сбоку выскочила речка, нырнула под мост - и пропала в лесу. Впереди, в воздухе, мерцая, повисла ракета. Подходя к аэродрому, летчик подумал с досадой: "Опять этот старт!" Это была самая неудобная посадка: со стороны сосен, высоковольтной линии, крыш домов. Тут гляди в оба! Не дотянешь - чиркнешь колесами по проводам или скосишь винтами макушки деревьев. Перетянешь - врежешься в конце пробега в капониры. Нужно рассчитать точно, совершенно точно! Электрическое Т и стартовая линия огней блекло светились на выбитой "лысине" аэродрома. Вспыхнув, зажегся посадочный прожектор. Все в порядке! Можно садиться. Летчик выпрямился. Движения его стали короткими, энергичными. Кожа на лице натянулась, морщинки сгладились. Глаза, измеряя расстояние, напряженно смотрели на бледный луч прожектора. Земля освещалась слабо. Лунный свет, побежденный утренней зарей, дрожал в тумане, и все предметы, теряя очертания, как бы висели в пространстве, неопределенно далеко и неопределенно близко. Тяжелая машина, со свистом рассекая воздух, неслась к земле. Навстречу вырастала зубчатая кромка леса. Как бы не задеть! Сидящий впереди штурман инстинктивно подобрал ноги, впился пальцами в кресло: "Ох, как близко!" Деревья промелькнули, пронеслись дома с черными проемами окон, тоже совсем рядом. Это был мастерский расчет, идеальный. Машина, конечно, сядет, немного не долетая до Т. Отлично! В душе шевельнулось гордое чувство удовлетворенности. Летчик выровнял машину. Земля, расплывчатая, неопределенная, замелькала под колесами. Пронесся прожектор. Что-то очень быстро?! Молниеносный взгляд на прибор. Нет, скорость нормальная. Но почему же?! Промелькнуло Т! Летчик похолодел. Мгновенно, в долю секунды, чувство удовлетворенности сменилось опасением. Что такое? Почему? Попутный ветер! Страх ворвался с непостижимой скоростью, остановил, раздвинул время. Секунды стали длинными, как часы. Мысль заработала быстро и четко и неумолимо жестоко. Он представил: посадочное поле с пологой возвышенностью посередине. Самолет, приземлившись, выскакивает к центру и оттуда, под уклон, мчится к капонирам! Дать моторам обороты? Взлететь? Нет, нельзя - попутный ветер! Он отнесет машину прямо на сосны. Поздно! Самолет приземляется легко. Он мчится, едва касаясь колесами земли. Придавить бы его, затормозить? Но он бежит. Вот перевалил возвышенность. И сразу же перед глазами встали сосны, хмурые, враждебные. Под ними округлые, поросшие травой земляные валы - капониры. Уже светло, и летчику видно: тут и там копошатся, проснувшись, техники. Лежат чехлы, тормозные колодки, баллоны сжатого воздуха. Капониры ближе. Бегут, увеличиваются в размерах. Люди настороженно поднимают головы, смотрят испуганно. Возникает мысль: "Впереди сидит штурман, первый удар - ему?" Обостренный слух, галлюцинируя, уже улавливает треск, грохот металла, взрыв! Товарищи скажут: "Был экипаж такого-то. Четыре человека?" И кто-нибудь добавит: "Старик" У летчика вырвался стон:

- Н-нет! Губы сжались в прямую тонкую линию, широко раскрытые глаза засветились не страхом - упрямством! Бешено заработало сознание: "Развернуться сейчас, с помощью моторов? Нет, нельзя - рано. Не выдержат, сломаются шасси. Надо переждать, погасить скорость? Дать обороты левому мотору, Убрать. Дать правому" Левая рука в кожаной перчатке соскользнула со штурвала, легла на рукоятки управления моторами. Все рассчитано, секунды взвешены, разделены. И в тот момент, когда удар казался неизбежным, - резкий рывок левому двигателю! Тысячесильный мотор взревел, подхватил, развернул машину. Под левым крылом, мелькнув, проскочил капонир. Доли секунды отсчитываются в сознании с беспредельной точностью. В ней, в точности - спасение, жизнь. Секунда ползет как улитка. Хронометр мужества отсчитывает доли. Пора! Пальцы разом приглушили мотор и тотчас же, чтобы прекратить вращение машины, дали обороты правому. Дали и убрали. Мотор взвыл, рявкнул я умолк. На глазах у изумленных техников тяжелый самолет, легко и послушно свальсировав, помчался, гася скорость, в обратном направлении. Летчик придавил ногами педали. Было слышно, как скрипят тормоза я шуршит под колесами гравий.

Самолет остановился. Рука в кожаной перчатке протянулась к приборной доске, вяло и безвольно скользнула по лапкам выключателя. Лязгнув шестернями, остановились моторы. Летчик опустил голову. Словно что-то оборвалось в груди, и мягкий туман безразличия охватил его. Машинально расстегнул привязные ремни и парашютные лямки, заученным движением открыл фонарь и, превозмогая слабость в ногах, вылез на крыло. К самолету бежали люди. Прохладный ветерок скользнул по щекам, запутался в ресницах, затормошил ворсинки меха на унтах. Три ракеты одна за другой взлетели красными точечками в поголубевшее небо - посадка запрещена! Кто-то крикнул бешено: "Скорее меняйте старт, черт возьми! Ветер изменился!" Над головой гудели самолеты. Снизу заботливые руки приставляли лесенку. Летчик молча спустился на землю, окинул взглядом коренастую фигуру штурмана, пытавшегося достать дрожащими пальцами папиросу из портсигара. Думать ни о чем не хотелось, и говорить не хотелось. Он так же молча, не замечая испуганно-почтительных взглядов, сел в подъехавшую машину, устало прислонился к спинке, закрыл глаза. Лицо его, бледное, но спокойное, не носило никаких следов только что пережитого волнения. Лишь пара новых, едва заметных морщинок у глаз да невидимый шрам где-то в глубине души - вот и все, что осталось от этой ночи.

Ссылки: