|
|||
|
Тихомолов Б.Е.: Дед Захар
И снова боевые полеты. Правда, хоть и по-прежнему трудные, но уже какие- то размеренные, вошедшие в ритм и - в привычку. И линия фронта, хоть медленно, но верно - двигалась на запад. А вот бомбы наши все еще рвались на нашей же земле. И это удручало. Железнодорожные узлы, разъезды, перегоны, аэродромы противника, скопление танков - все на нашей территории! Обидно. Однажды за мной присылают: - Готовьтесь слетать к партизанам. На " ЛИ-2 ". - К партизанам? Отчего же - пожалуйста! - С посадкой. Раненых забрать. - Можно и с посадкой. "ЛИ-2", это не "ИЛ-4". И мы полетели. Полет как полет. Темная ночь с небольшим снегопадом. Разыскали партизанскую площадку. Сели. Подсвечивая фарами, подрулили к заснеженной опушке леса и выключили моторы. Пока я выбирался из пилотской кабины, борттехник Козодоев, пожилой и молчаливый, уже открыл дверь и приставил лесенку. Снаружи спрашивали: - Аккумуляторы привезли? - А детонаторы? - А патроны? Это были обычные вопросы, которые задавали партизаны, но борттехнику доставляло большое удовольствие отвечать на них, получая взамен радостные возгласы вроде: "Отлично!", "Вот молодцы!". Из соснового бора тянуло сыростью и хотя термометр показывал только восемь градусов ниже нуля, было холодно. - Хотите погреться? - обратился ко мне один из партизан.- Пойдемте, я вас в землянку провожу. Там как раз пассажиры дожидаются. Он повел меня в лес по тропинке, протоптанной среди высоких снежных сугробов. Землянка оказалась близко. Мой проводник остановился, предупредил: - Осторожно, здесь ступеньки! - и нырнул в чернеющий провал. Снизу доносились приглушенные голоса, смех. Кто-то громыхал как из бочки, густым раскатистым басом, ему вторил другой - звонкий, захлебывающийся голос. - Дед Захар чудит! - объяснил партизан, шаря ладонью по двери.- Раненых развлекает. Он у нас такой- веселый! Скрипнув, открылась дверь. Партизан посторонился, пропуская меня вперед. - Вот и отдыхайте, пока мы самолет разгрузим. Большая землянка с бревенчатыми стенами и крепкими дощатыми нарами в два этажа слабо освещалась коптилкой, подвешенной к потолку. Посредине стояла докрасна раскаленная железная печь, сооруженная из оцинкованной бочки. Возле нее на ящике из-под патронов сидел сутуловатый, узкоплечий старик в меховой кожаной шапке с козырьком, в гимнастерке, в ватных штанах и валенках. Держа в руках кисет с табаком и еще нераскуренную козью ножку, он заразительно смеялся дребезжащим старческим тенорком. Все лицо его, морщинистое, белобровое, с пожелтевшими от табачного дыма обвислыми усами и реденькой седой бородкой, выражало такое беззаботное веселье, будто дело происходило не в глубоком вражеском тылу, а на "Большой земле". Он быстро по-птичьи крутил головой, поглядывая на нижние и верхние нары, где, громко смеясь, сидели и лежали бойцы. Это были раненые партизаны, собранные из соседних отрядов для переправки их самолетом на "Большую землю". Когда шум улегся, дед нагнулся, поднял с пола сосновую ветку, прислонил ее концом к раскаленной печке. Ветка вспыхнула и зачадила густым смолистым дымком. - Так что же, дедушка Захар? - спросил сидевший на нижних нарах широкоплечий паренек в матросской тельняшке, с забинтованными руками, тот самый, который смеялся густым басом.- За что же вам такое прозвище- то дали? Расскажите! - Да что рассказывать-то! - прикуривая, возразил дед.- Ну, дали и - шут с ними! Давно это было, не помню? - Расскажите, дедушка Захар, расскажите - наперебой стали просить партизаны.- Ну, напоследок! - н снова смешок прошел по землянке. Видимо, история эта была всем знакома, слушали ее здесь не в первый раз. Дед польщенно улыбнулся, неторопливым взглядом окинул нары, будто желая убедиться, все ли его слушают. - Ну, ладно! - согласился он.- Напоследок расскажу, только чур, не перебивать, особенно ты, Степочка!- указал он веткой на паренька в тельняшке.- Так вот, слушайте!? А дело-то это было в империалистическую войну. Послал нас унтер-офицер разведать, что делается в соседней деревне и кто в ней сидит. "Вот, - говорит, - языка надо. Как подвернется, тащите, по чарции будет вам". Ну, мы и пошли. Я, да еще солдат один, земляк мой, Ефим, по прозвищу "Скворешня", длинный такой, шея тонкая и тоже длинная, и рот всегда открытым держал, вроде скворешни. Силища была - у-у-у, какая! Подковы руками разгибал. Во-о! Ну, значит, пошли мы. Ночь, темнота. Дождь мелкий сыплет, холодно. А дорога-то разведчикам, сами знаете, не дюже гладкая. Где кустарник, где лесок, где пашня, а где и болото. Грязь и - страшно. Но это сначала так было. А потом, как рассмотрелись, да к месту-то применились, то и тропочки стали замечать, и от ходьбы вроде бы теплее стало, и страх пропал. Долго шли. И уж деревней запахло, сарай какой-то показался, собака где-то тявкнула. Только хотел я шепнуть Ефиму, что, дескать, надо прямо к сараю идти, как за что-то ногой зацепился. Нагнулся, пощупал - провод. Телефон значит. Пошептались мы и решили - немецкий. Вынул Ефим нож и - чик! Перерезал провод. Спрятались рядом в кустах. А из деревни в это время ракета взвилась. Яркая такая, ну прямо как днем стало все видно. Смотрим, а за сараем орудийные зарядные ящики стоят, да много так! Вгляделись - немецкие. Сидим, ждем. Конец провода я в руках держу. Холод пробирать стал, а без языка-то ворочаться жалко! Вдруг слышим: идет кто-то, сквозь кусты продирается, грязь под ногами хлюпает. Слышу: провод тащит. Проверяет, значит, где обрыв. Вдруг опять ракета. А немец - вот он, тут! Здоровенный такой и в каске с шишаком? Увидел меня, да за винтовку, да как заорет: - Ха-альт! А Ефим сзади: - Хенде хох! Да как навалится на него! Разом на спину повалил, ручищей рот зажал. Так это мы ловко проделали, что пока ракета догорела, он у нас как миленький лежал, и рот портянкой заткнут, чтобы не орал, значит. Ну, тут собаки залаяли, стрельба поднялась. Ефим немца на плечи и - в кусты. Намаялись мы с ним не дай бог." - Так всю дорогу и несли?! - не удержался паренек в тельняшке. - Всю дорогу, сынок! Не идет, хоть убей! Мы его на ноги ставим, а он падает и все мычит что-то. Когда рассвело, из нас и дух вон! Бросили мы немца на землю, сели около, цигарки закрутили. Сидим и дымом ему в морду пыхаем. А он сначала все выкручивался, да мычал, а потом тоже видать, обессилел. Лежит, буркалы на нас уставил и - кажется мне, что глаза его будто смеются. Я его даже со злости ногой пхнул, а потом на плечи взвалил. Моя очередь нести была. Ну, принесли мы его. Тут он сам на ноги встал. Видим, унтер бежит, радостный такой, а Ефим меня в бок толкает: "Сейчас, - говорят, - мы с устатку-то по чарции опрокинем!" Ефиму- то хорошо, он здоровый, а у меня спина трещит и ноги трусятся. - За такого, - говорю, - бугая и по две мало! А немец на нас буркалами повел, и опять у него глаза вроде смеются. Разозлился я, хотел было его по морде съездить, да унтер подбежал, и слышу - Ефим уже докладывает: - Так что, разрешите доложить, господин унтер-офицер! Деревню разведали и - вот языка привели! - Молодцы, - говорит, - ребята! - Рады стараться! - отвечаем. - Ну, ведите, - говорит, - его к поручику! А сам за портянку - раз! И освободил немцу рот.
А тот вдруг по-украински как заругается: - Щоб у ваших таких-сяких разведчиков очи повылазылы! Да щоб им пусто було! Схватылы, прозвище не спыталы, онучу у рот запхалы! Да щоб им пусто було! Самопэры нещастные!? Да как понес, да как понес! Унтер глаза выпучил, руками развел, ничего не понимает. И мы тоже. - Да ты кто такой будешь? - это наш унтер его спрашивает. - Унтер-офицер Остапчук из батальона связи Двадцать восьмой дивизии! Это нашей, значит! Мы так и присели. А унтер все не верит. - А что, - спрашивает, - ты у немцев делал и почему в немецкой форме? - А это, - говорит, - пид вечир немцев из того села Двисти тринадцатый полк вышиб, ну мы и примеряли на складе ихнюю амуницию. Наш унтер к телефону. Так все и было, как он сказал. Вот, после того нас с Ефимкой "самопэрами" и прозвали. Дразнили - ужас как! Почитай, более шести верст этакого бугая на горбу проволокли. Вот! Дружный хохот разорвал тишину землянки. - Ну и дед у нас! Такого поискать. Моего плеча коснулась чья-то рука. Я обернулся. Передо мной стоял высокий худой человек в овчинном полушубке. Это был заместитель командира партизанского отряда по политчасти. Он улыбнулся, потом молча снял шапку, стряхиул снег и шагнул на освещенное место. - Погода, товарищи в самый раз! - сказал он звучным приятным голосом, по-волжски нажимая на "о".- Снежок идет. Давайте готовиться, вылетать пора. Партизаны засуетились. Дед Захар резво поднялся с места и побежал в дальний угол помогать одеваться слабым. Мы вышли из землянки. Было темно. На ресницах застревали снежинки. Через несколько минут, когда раненые были размещены в самолете, дед Захар заглянул в пилотскую кабину. Прощаясь, подал всем по очереди жесткую руку. - Уж вы, товарищи летчики, того! это - полегче с ними.- Сказал он, кивая в сторону пассажиров.- Вы уж довезите их в аккурате. Хорошие ребятки! Ну, прощайте! И заспешил к выходу. Ссылки:
|