 |
Тихомолов Б.Е.: Боевое крещение
Утром в столовой я встретился с майором Назаровым .
- Садись со мной, - сказал он. И я снова почувствовал на себе его оценивающий взгляд. Он прихлебнул из стакана горячего кофе и, обжегшись, поставил его на стол.- Хорошо летаешь? Я так еще никогда не рассчитывал. И даже не знал, что так можно. Здорово получается! Я покраснел, почувствовав его моральное превосходство. Не каждый смог бы так вот запросто сказать такие слова другому, да еще молодому летчику, а ведь он замещал заболевшего командира эскадрильи.
- Товарищ командир, - начал я.- Мне хотелось бы закрепить начатое. Назаров посмотрел на меня искоса:
- Хочешь слетать на боевое задание?
- Хочу, - признался я.- Но только не слетать, а летать. Он рассмеялся, словно я сказал какую-то несуразицу. Допив кофе, поднялся.
- Ладно, поговорю с командиром полка, а ты постарайся никуда не отлучаться. Он тебя вызовет. Это был для меня день мучений. Уже перевалило за полдень, а меня не зовут. И майора Назарова не видать. Что такое? Как расценить это молчание? И - наконец распахивается дверь. Я - в который раз! - поднимаю голову и слышу, как дежурный произносит мою фамилию. Вскакиваю, как на пружинах.
- Куда?
- К командиру полка. Все, кто были в общежитии, проводили меня взглядами до самых дверей. Кто-то крикнул вслед:
- Ни пуха тебе, ни пера! Я вздрогнул от радости: ведь это уже почти признание! Вышел. Потом опомнился, открыл дверь, просунул голову:
- К черту! Зал наполнился хохотом. Постучавшись и получив разрешение войти, я сразу же заметил, с каким трудом присутствующие в кабинете стирают улыбки с лиц. Кроме командира полка, здесь было четверо: начальник штаба, комиссар, заместитель по летной части и майор Назаров. "Ясно, говорили об мне", - подумал я и, смущаясь, доложил, что летчик такой-то прибыл.
- Садись.- Командир полка пододвинул мне стул. Я сел, не смея поднять глаз. Чувствовал, что все здесь присутствующие относятся ко мне доброжелательно, но почему они смеются? Что смешного в моих поступках? Ну, правда, я подбивал ребят пойти всем вместе и потребовать, чтобы дали самолеты. И пока я тренировался, они ходили в штаб. Так что же тут такого?
- Та-ак, - сказал командир, прикрывая ладонью улыбку.- Значит, выражаем недовольство? Делегацию подсылаем? Хорошо-о. Я смутился совсем. Пропало дело. Сейчас мне дадут такой самолет!
- Да, конечно, а что же?- пробормотал я.- Столько времени болтаемся. Ребята воюют, а мы?
- Ну разумеется, - уже серьезно сказал командир.- Летать хотят все, но, к сожалению, это невозможно. Ты, наверное, знаешь, что у нас не хватает самолетов.
- Знаю, мне говорили.
- Вот-вот. И еще у нас нет штурманов. Я удивленно поднял глаза:
- Штурманов? Товарищ командир,- а я могу и без штурмана. Начальник штаба, и комиссар, и майор Зинченко, и Назаров разом прыснули от смеха. У командира полка перехватило дыхание.
- Что? Что ты сказал? - Он заразительно расхохотался. Глядя на него, засмеялся и я. Но, откровенно говоря, мне было непонятно, чем я их рассмешил. И что тут такого смешного - летать без штурмана? Всю жизнь летал - и ничего! В любую погоду!
- Нет, брат, - все еще смеясь, сказал командир.- У нас без штурманов ни на шаг. Он приведет тебя к цели, сбросит бомбы.
- А сбросить и я могу. Аварийно. В моей кабине рычаг есть. Командир переглянулся с комиссаром. "Ну что? - говорил его взгляд.- Видал ты такого фрукта?" Комиссар кашлянул в кулак.
- Да не мучай ты его, Алексей Иванович! Ну дай ты ему слетать. Кстати, и случай есть. Командир вдруг стал серьезным.
- Ты думаешь?
- А что же - справится. И погода как раз подходящая. Дай ему только штурмана получше. Командир на несколько секунд задумался. И сейчас же в кабинете все неуловимо изменилось. Если только что ощущалась неофициальная, дружественная, почти семейная обстановка, то сейчас от нее не осталось и следа. Чуть скрипнули стулья, шаркнули по полу ноги, и позы всех сидящих из расслабленных и вольных приняли положение готовности.
- Хорошо, - сказал командир и посмотрел на Назарова. Тот встал.
- Я вас слушаю!
- Дайте ему штурмана Киндюшова . Стрелка и радиста - по вашему усмотрению. Самолет - "девятка". Вылет?- командир посмотрел на часы, - в семнадцать тридцать. Все. Выполняйте!
- Есть! Назаров откозырял, четко повернулся и вышел. Вслед за ними поднялись и вышли все остальные. И только тут до меня дошел смысл происходящего - мне предстоит боевой вылет! Это было все, что удержалось в моем сознании, остальное прошло мимо. Я вскочил со стула, досадуя, что не догадался этого сделать раньше.
- Товарищ командир, разрешите идти.
- Нет, погоди. - Командир полка встал и, подойдя к висевшей на стене карте, ткнул в нее пальцем.
- Вот здесь, в тридцати минутах полета от линии фронта, стоят сейчас эшелоны противника. Два - с солдатами, один - с боеприпасами. Их надо разбомбить. Понял? "Интересно, - подумал я, - как же мы их ночью-то искать будем? И что, они будут нас ждать?" А вслух сказал:
- Понял. Командир будто прочел мои мысли,
- Они не уйдут, потому что, во-первых, партизаны взорвали перед ними путь, ну и, во-вторых, потому что - ты ведь с вылетом не задержишься? Тебе вылетать? - он посмотрел на часы, - через сорок пять минут. Сейчас твой штурман - получит задание и - в путь! Я с недоумением посмотрел за окно. Стоял день. Светило солнце. Голубело весеннее небо.
- Да-да, к-конечно, - пробормотал я, чувствуя неприятный холодок на спине. - Я вылечу вовремя. Разрешите идти?
- Идите. Я козырнул и вышел. Ноги у меня слегка заплетались. Я ничего не понимал. Полк был ночным, и вдруг! такая неожиданность! Посылают днем? Без сопровождения. Но ведь это же? Чуть только сунемся к линии фронта, и - пожалуйста! - истребители тут как тут. У них пушки, а у нас? пулеметы. Все остальное я проделал как /во сне. Оделся, спустился, сел в машину, где меня ожидал экипаж. Техник доложил о готовности материальной части. Заправка такая-то, бомбовая загрузка такая-то. Я выслушал его, дал экипажу команду: "Занять места!" - и полез по приставной лесенке на крыло. Надел парашют, сел в пилотское кресло. Окинул взглядом приборную доску, которую летчики называют "иконостасом", пощупал рукоятки уборки шасси и управления моторами. Самолет дышал теплом двигателей. Пахло маслом, чуть-чуть бензином, чуть-чуть аэролаком. И эти запахи, и рукоятки, и приборы - все было таким знакомым, близким и родным, что страхи мои рассеялись. Штурман Киндюшов занял свое место. Обернулся ко мне, подмигнул. Пора, запускать моторы. Я уже приготовился подать команду, как вдруг чуть слышный шепот в наушниках привлек мое внимание.
- Ну, Серега, считай, что это последний наш вылет, - говорит радист стрелку. Пауза. Наверное, шлемофон второго еще не был подключен, и мне не слышно, что он ответил.
- А как же, - продолжал тот же голос. - Летчик молодой, зеленый. Первый раз летит, да еще днем. Собьют "мессера", как пить дать!?
"Ага!- подумал я. -Молодой? Зеленый? Ладно, посмотрим". И заорал во всю глотку:
- От винто-ов! Взлетели. Я взял курс и поставил машину в набор высоты. Смотрю вниз, на землю. Весна в разгаре. Леса словно пеной зеленой обрызганы. Поля - как ковер. Солнце светит, и небо - голубое-голубое! Горизонт дымкой затянут. А мне очень интересно увидеть, где же это линия фронта проходит и как она выглядит? Набрал высоту четыре километра. Прохладно стало. Вижу, Киндюшов почему-то с пулеметом возится, заряжает. "Ну, - думаю, - это он так, для порядка". Зарядил, потом к иллюминатору прижался. Оглянулся и я. Посмотрел направо, налево. Вроде ничего. Лечу, выдерживаю курс. Вдруг слышу крик:
- Слева внизу два "мессершмитта"! Штурман спокойно:
- Ну и что?
- Преследуют. Поворачиваю голову, смотрю. Ничего не видно. "Два истребителя, - думаю, - это плохо!" Во рту становится горько. Соображаю: что же делать? Хоть бы облака были! Вглядываюсь вперед - облака! Но еще далековато и выше нас. В голове проносится: "Подо мной бомбы. Тысяча триста килограммов. Попадет пуля по взрывателю - только пух полетит?" Прибавляю моторам обороты, до максимальных. Держу прежний курс, набираю высоту. Нервы напряглись, и самолет напрягся. Летит, не качается, словно застыл. Стакан с водой поставь - не дрогнет. А сердце стучит: "Догонят или не догонят?" Радист кричит:
- Догоняют! А штурман в ответ:
- Молчать! Что за паника?! Командир знает, что делает! Это я-то знаю? Ничего я не знаю! Оборачиваюсь. Слева - никого. Справа! Ох, вот они! Два черных силуэта, две торпеды. Носы кверху, сзади - дымки от моторов. Форсируют, нажимают фашисты. Бросаю взгляд вперед. Облака ближе. Взгляд назад, и - "мессершмитты" ближе. Снова ощущаю горечь во рту. Киндюшов сидит в кресле, делает вид, будто сверяет карту с местностью. Но я знаю - это для меня, чтобы придать мне спокойствия. В наушниках слышу, как сопит носом радист. Догадываюсь, возится с пулеметом, заряжает, вращает башню. Скашиваю глаза. "Мессершмитты" рядом. Темно-зеленые, с короткими обрубленными крыльями. На хвостах - свастики, в носах - пушки. Хочу отвернуться - и не могу. Пушки! А у нас пулеметы? Неожиданно для себя произношу хриплым голосом:
- Патроны беречь! Раньше времени огонь не открывать! А в это время в носу у "мессершмиттов" оранжевые вспышки, и прямо на меня один за другим летят золотые шарики. Отворачиваю самолет, инстинктивно втягиваю голову в плечи, прижимаюсь к бронеспинке сиденья. В ту же минуту влетаю в облака. У-ф-фф! По груди, по рукам и ногам течет волна радости. Ушел! Остались фашисты с носом! Только тут я пришел в себя. Вот она - та самая деталь, которую я прохлопал ушами: облака! Что сказал комиссар? Я вспомнил его слова. Он сказал: "И погодка как раз подходящая". Эх, шляпа я, шляпа! Впрочем, почему я недоволен? Все идет отлично. Если и струхнул немножко, так об этом же никто не знает. Самолет летит по заданному курсу. Градус в градус. Это трудно - так точно держать курс в облаках. Но я держу. Прошло минут двадцать. Чувствую - машина кренится влево. Или это мне так кажется? На секунду отпускаю штурвал и педали. Нет, кренится, да еще как! Что за новость? Когда мы взлетели, этого не было.
- Скоро цель, - говорит штурман.- Снижаться будем как - сразу или постепенно? Я могу сразу, могу и постепенно. Но мне хочется проверить штурмана и одновременно показать свое умение в слепом полете снижаться с заданной скоростью.
- Лучше постепенно, - говорю я. - Сколько метров в секунду надо терять? Киндюшов хватается за линейку. Хлоп - готово!
- Полтора метра в секунду, "Ишь ты - полтора. Хитрец. Испытываешь? Давай-давай". Сбавляю обороты моторам. Устанавливаю скорость снижения полтора метра в секунду. Ни больше ни меньше. Самолет кренит все сильней и сильней. Просто терпения нет никакого. И что за причина? Я уже устал держать правую педаль и выкручивать штурвал. Снижаемся. Мелькает мысль: "Вот выйдем из облаков, а "мессершмитты" тут как тут!" Но облачность толстая, почти до самой земли. Выныриваем. Высота сто пятьдесят метров. Под нами лес, река, за рекой железная дорога. Штурман вскакивает, становится на колени.
- Курс триста двадцать! - командует он. Разворачиваюсь, смотрю вперед. Разъезд в три колеи. Три товарных поезда. На крышах вагонов группки солдат и зенитные пулеметы. По путям ползают зеленые фигурки. От паровозов - дымки и облачками пар. Все тихо, мирно. От линии фронта далеко. Погода плохая. Кто их найдет? Солдаты лежат на крышах возле пулеметов. Налетаем как вихрь. Зеленые фигурки, словно в кино, когда рвется лента, сначала замирают в неподвижных позах, потом бегут врассыпную, падают, топчут друг друга. Целюсь самолетом на средний состав. На меня летит задний вагон с красным флажком на буфере. Штурман нажимает кнопку бомбосбрасывателя и тут же кричит:
- Огонь! А у меня чувство досады: "Ах, черт! Эту команду воздушным стрелкам должен дать я, командир экипажа". Самолет вздрагивает - отрываются бомбы. Мелькают вагоны, искаженные ужасом лица солдат, сидящих на крышах. Громкий треск, словно разрывают полотно, пороховая гарь - это наши пулеметы, и сзади - глухие удары: бум-бум-бум!? Упругие воздушные толчки швыряют машину из стороны в сторону. Проносятся паровозы. Все! Задание выполнено. Разворачиваюсь с набором высоты. Горят вагоны, клубится дым и что-то рвется, разбрасывая искры. Штурман дает курс. Ухожу в облака. Выше, выше! Пытаюсь прийти в себя, разобраться в чувствах и в этой искрометной кутерьме. Был страх? Нет, пожалуй, не был. Я просто - не успел испугаться. И это все? Все. Я разочарован. В глубине души. А на поверхность начинает выплывать разный красивый мусор: "Если посмотреть со стороны, то я вел себя молодцом. Ведь в нас стреляли. Может, наша жизнь была на волоске". Ладно, не будем копаться в чувствах. Ведь это мой первый боевой полет, мое боевое крещение, мое посвящение в "рыцари". Однако же, черт возьми, что с самолетом? Я уже вывернул до отказа штурвал, а правую педаль хоть держи обеими ногами. Почему так кренит самолет? И тут же громко, во всеуслышание награждаю себя вполне заслуженным эпитетом:
- Идиот!
- Что, что? - переспрашивает штурман.
- Нет, ничего. Это я так, про себя. Идет, говорю. Проверяю догадку. Точно! При взлете, как положено, я включил бензиновые краны обоих баков: левого и правого крыла. Включил и не проверил, равномерно ли расходуется в полете горючее. Ну, конечно, в правом 300, а в левом-1200. Молодец, что и говорить! Шляпа. Сундук с гвоздями. Как же я теперь буду заходить на посадку. Ведь левый разворот делать опасно - можно запросто перевернуться в воздухе.
Садимся с прямой в сумерках. Аэродром пустой. Самолетов почти нет. Только два или три задержались рядом с моей стоянкой. Полк ушел на боевое задание. Подрулил, выключил моторы. Отстегнул парашют, вылез на крыло. Ну и устал же я из-за этого крена! Киндюшов по приставленной лесенке спустился на землю. Я смотрел на него с уважением. Вот это штурман! Мне бы такого. Молодец, что и говорить. Так точно вывел на цель!
- Спрыгиваю, подхожу к нему и, не смущаясь тем, что рядом стоят радист со стрелком, благодарю:
- Спасибо, друг, за такой полет. Киндюшов смущен.
- Ну что ты! Тебе спасибо. Держался как надо. - И тут же шепотом:
- Командир полка, Щербаков! Оборачиваюсь. Точно, командир полка. Высокий, стройный. Командую "Смирно!", докладываю. Мне видна в темноте его белозубая улыбка. Принял доклад и к штурману:
- Ну как? Я не расслышал, что сказал Киндюшов, - в это время рядом заработал мотор, - только увидел краем глаза, как стоявшие тут же радист со стрелком подняли руки и выставили вверх большие пальцы.
Ссылки: