 |
Рубеж испытаний: летчик Алексеев: выход от немцев
Колеса простучали последний пролет. Все - мост позади! Разом свалилась тяжесть с души. Потянуло спать. Мешки с картошкой казались мягче перины. Вздремнуть бы, да нельзя. До Новоалексеевки километров тридцать пять - час езды. Надо вовремя сойти с поезда, иначе на вокзале можно снова попасть в лапы к полицаям. Спрыгнули, когда впереди показался зеленый огонек семафора. Полежали в кустах, пропуская поезд. Поднялись. Неуютно. Сыро и холодно: осень давала себя знать. Андрей сказал, глядя на звезды:
- Ну, Анатолий, веди к своей тете. Алексеев почесал в затылке:
- Нет, Андрей, тут знаешь, такое дело: тетка-то моя в Мелитополь переехала. Вот ведь как! Лучше пошли к твоей бабушке, а? Сергеенко хмыкнул:
- К бабушке? Какое совпадение! Понимаешь, - она тоже переехала, только подальше немного. В Нальчик!
- А-а-а, - разочарованно протянул Алексеев.- Ну тогда, если признаться, то и моя тетка - под Москвой живет. Оба рассмеялись.
- Хороши мы гуси! - сказал Сергеенко и вздохнул.- По правде сказать, паря, был я в плену, да сбежал, и вот пробираюсь к своим через линию фронта.- И опять вздохнул.- Знаю - там мне туго будет: коммунист, командир взвода и в плен попал. Но - не могу не идти, ноги сами тащат. Ладно. Но переспать-то надо. Пошли за мной! Тут, когда нас немцы колошматили, стояли мы у одной. Спустились с насыпи и зашагали по мокрой от росы тропинке к огоньку семафора, мерцающего красным глазком. Показались хатенки под соломенными крышами, сараи, каменные кладки заборов. Где-то тявкнула собака, ей отозвалась другая, и вот уже гомонит вся улица. Андрей, шедший впереди, остановился возле калитки. Внезапно через забор с громким лаем перемахнула кудлатая тень и кинулась к Сергеенко. Здоровенный пес, взвизгнув, подпрыгнул, ткнулся носом в лицо Андрея, опять подпрыгнул, виляя, хвостом, и, поднявшись на дыбы, положил ему лапы на плечи. И вот уже Андрей обнимает за шею кудлатого друга:
- Полкан! Полканушка! Узнал, родимый!? Улица стихла. Андрей осторожно открыл калитку. Дом хмуро смотрел темными проемами окон. Постучать или просто пройти в коровник, да там и переспать? Андрей тронул щеколду. Заперто. Прислушался. За дверью кто-то копошился, отнимая запоры. Скрипнули петли, в темном проеме забелел накинутый на голову платок.
- Ктой-то? - тихо спросил женский голос.
- Марья Тарасовна, это я - Сергеенко! - прошептал Андрей.- Пусти переночевать. Женщина тихо ахнула:
- Сынок, Андрюшенька, ты жив? Господь с тобой, - немцы у меня! Сергеенко чертыхнулся. Женщина вышла во двор, обняла Андрея.- А это кто с тобой? Товарищ? Куда же мне девать-то вас?
- Ладно, Тарасовна, не печалься, - прошептал Сергеенко.- Мы сами устроимся. В коровник пойдем. Иди, закрывайся, чтобы не вышел кто.
В сарае было тепло. Корова мыкнула на скрип двери, но не поднялась, лишь звонче зажевала жвачку. Подстелили сена, легли. Хорошая Буренка, добрая. Другая бы встала, а эта лежит себе хрумкает: хрум-хрум! хрум- хрум! - и звучно глотает жвачку. Алексеев снял телогрейку и, приткнувшись спиной к теплому коровьему боку, прикрылся стеганкой. Стало уютно, но почему-то заныли кисти рук. Ах, да! - это от мешков с картошкой, ободрал на сгибах пальцы. Хорошо бы промыть да смазать чем- то, хотя бы маслом от автомашины. Отработанное масло это первое средство! Лучше всякого йода. Любая рана и заживает быстро, и не воспаляется. Это факт, уже проверено. Да где его взять, масла-то? Однако на душе что-то неспокойно. Мысли подспудно крутились вокруг одного: как перейти линию фронта, и где она на самом деле? Новоалексеевка останется позади, и любой полицай догадается, что тут дело не так. Страшно. И страшно было еще от того, что он представлял себе линию фронта, как сплошную цепь окопов: стоят пушки и минометы, и пулеметные гнезда, и немцев полным-полно. Как пройти через такой заслон? Их разбудил петушиный крик. Какой-то недоросль, ретивый и горластый, соревнуясь с другим, отвечавшим ему откуда-то издалека, неумело выводил свое "ку-а- ре-ку!"И может, оттого, что ему не удавалась эта музыкальная фраза, он орал без передышки.
- Чтоб ты лопнул, зараза! - проворчал Сергеенко.- Доорешься, дурак, до кастрюльки. И петушок, будто до него дошел смысл сказанного, умолк на полуслове. Анатолий рассмеялся:
- Вумный! Все понимает. Однако, слышь, Андрей, наверное, пора? Поднялись. Тело побаливало: сказалась вчерашняя картошка. Сгоряча-то не почувствовали, перекидали целую машину; Буренка, шумно вздохнув, принялась подниматься. Поднялась, расставила ноги.
- Ну, ты! - зашипел на нее Сергеенко, хватая с подстилки пиджак.- Приспичило!? Вышли во двор. Прохладно и еще темно. Сквозь белесый туман слабо просвечивалась розоватая полоска на востоке, и на ней, словно вырезанные из картона, вырисовывались крыши хат, печные трубы, поредевшие макушки тополей. Появился пес. Подбежал к Андрею, тиранулся боком о его коленку и направился к забору делать свои собачьи метки. Сергеенко вскинул на спину заплечный мешок.
- Пошли, Анатолий. Проберемся задами. Тут мне местность знакомая. Утро застало в степи. Полынь, колючка. Тихо, безлюдно. Оставив справа шоссе и железную дорогу, идущую на Мелитополь, пошли напрямик, держа курс на восток. Сначала решили, что населенные пункты будут обходить, но взошло солнце, стало жарко, и захотелось пить. В первую же попавшуюся на пути деревушку вошли не таясь, хотя и сжавшись от опасения снова встретиться с полицаями. Но деревня была пуста. Ни одного человека! Только кое-где копошились в навозе куры, да перебегали через улицу одичавшие кошки. Населенный пункт без людей - зрелище жуткое. Напившись у первого колодца и набрав флягу воды, друзья отправились дальше уже по дороге. И второе село было пустое, и третье. Где теперь эти люди, согнанные с родных обжитых мест? Какие лишения, какие душевные муки переживают они сейчас на далекой чужбине, находясь на положении рабов, униженных и оскорбленных? Лишь на третий день к вечеру остановились ночевать у стога сена, услышав отдаленный гром. Линия фронта! Вот он - долгожданный рубеж испытаний! И Анатолий и Сергеенко переживали предстоящий переход по-разному. Если первого, при удаче, ожидали друзья родного боевого полка, то второго - лагеря мучительной проверки. Анатолий сбит над целью и не был пленен, и это ощущение давало ему моральное преимущество над Андреем. Алексеев думал просто: если уж, защищая Родину, бьешься с врагом, так бейся до конца, до последнего патрона, имей самолюбие и живым не давайся. Ведь было же заведено у них в полку (между прочим, втайне от начальства)-закладывать в ствол пистолета девятый патрон "для себя"! И отдыхали они перед этим предстоящим переходом по-разному. Анатолий сразу уснул, а Сергеенко ворочался, шуршал соломой и глядел в звездное небо. Старики говорят: "Пути господни неисповедимы". Так было и у него. Сумев убежать из лагеря военнопленных, попал он в село Никулино и пристроился переночевать у солдатки Марьи Афанасьевны, шустрой крепкой бабенки, стосковавшейся по мужику, да так и остался, и прижился. Она выдавала его за брата, и с нее никто не спрашивал, благо те, от кого это зависело, находились с ней в родстве. Дом у Афанасьевны добротный, с большим приусадебным участком, с коровой, с курами, и с фруктовым садом. И дел у Андрея было много: и вскопать, и засадить, и урожай собрать. Что муж вернется, Марья не надеялась и, хоть была она на пять лет старше Сергеенко, но находилась в форме и по своей бабьей логике мечтала о семейной жизни. Андрей был в работе и в любви неистов, чего же еще надо для бабьего счастья? Но Сергеенко стосковался по душевной чистоте. Глодала совесть и чувство вины перед Родиной. Полыхала в огне советская земля, а он тут, здоровенный бугай, прохлаждается с бабой на пуховиках? И подпоив не единожды деверя-полицая, влюбленного в Марью, а вернее, в ее дом и приусадебный участок, он заручился документом и бежал от призрачного счастья, бросив и сытое житье, и горячую бабу, которую любил.
Жалел ли он сейчас об этом? Нет, не жалел. Сила, увлекшая его на этот шаг, была сильней любви, сильней благополучия. И душа его разрывалась, а все равно иначе он не мог поступить. Будь что будет! Посерело небо, и Андрей, так и не сомкнувший глаз, разбудил Анатолия. Последний переход был самым трудным, и здесь помогла сноровка Андрея- пехотинца. Он знал систему расположения воинских частей по глубине фронта и безошибочно находил места их флангового стыка. А поскольку на эти места приходились овраги, и речки, и непроходимые болота, то нашим друзьям и пришлось хватить лиха, ползая на животе по оврагам и болотным кочкам. Ночь накрыла их в какой-то болотистой речке, мокрых до нитки и продрогших до костей. Над головой то и дело повисали белые ракеты, а вокруг, срезая кусты, вжикали шальные пули, пущенные наугад из пулемета, и смачно чмокались мины. Взрываясь, они поднимали фонтаны грязи и создавали такую маскировку, что можно было подняться во весь рост и, насколько позволяла топь, сделать перебежку туда, откуда хлестко била по "ничейной" полосе пулеметная очередь, и где, по расчетам Андрея, были наши. Линия фронта бывает только на карте, и только там понятно, где наши, а где не наши. Да еще знают об этом солдаты той и другой стороны, а постороннему здесь не разобраться. Видимо, чем-то выдав себя и попав в переделку, друзья залегли в болоте. А конец октября заявлял о себе. Холодная липкая жижа, отбирая тепло, властно завладела телом. Андрею не привыкать, он пехотинец и бывал в такой обстановке не раз, но Анатолий задыхался. Грудь словно тисками сдавило, и судорогой скрючивало ноги. Мутилось сознание, хотелось встать во весь рост и - пропади все пропадом! - пойти на вспышки жаркого огня. Андрей положил Алексееву руку на плечо:
- Держись, парень, сейчас угомонятся. И точно: как по команде, выстрелы затихли. Шипя, взвилась над головой последняя ракета, мертвенный свет ее, мерцая, вырвал из мрака полуголые кусты, глинистый берег речки, опушку леса и померк. Стало темно и тихо.
- Пошли! - прошептал Алексеев, остро нуждаясь в движении.
- Лежи! - приказал Андрей.- Сейчас они прислушиваются. Чуть шевельнешься, тут нам и конец. Понял? Лежи и слушай. Нужно разобраться, кто где. Они ж заговорят.
- Кто? - вяло спросил Анатолий.
- И наши, и не наши. Внезапно где-то справа что-то брякнуло, и кто-то, выругавшись, сказал равнодушным баском:
- Опять ты, такой-пересякой, коробку под ноги бросил! Слаще любой музыки прозвучала сейчас эта чисто русская речь! Алексеев рванулся:
- Наши!
- Тихо ты! - прошипел Сергеенко.- Всю обедню испортишь. Не спеши, разобраться надо.
- Слышь, Серега! - снова с той же стороны прозвучал уже другой, молодой голос.- А Катька-то твоя чего пишет? Любит она тебя? К горлу Алексеева подкатился комок. Так нереально-контрастно звучали эти слова здесь, в логове смерти! И в то же время так они были близки и понятны! Хотелось крикнуть: "Братцы, родные!"
- Пошли! - прошептал Сергеенко и ловко, словно ящерица, пополз по болотистой жиже. А у Анатолия не было сил. Ноги будто не свои. Будто нет их. Только руки еще двигались. Сергеенко уполз, растворился в темноте, лишь слышно было, как хлюпает вода. Страх остаться одному охватил Анатолия. Откуда и силы взялись: опираясь локтями в податливый грунт, вырвал тело из грязи и пополз. Получилось неплохо. Он даже догнал Андрея, но вот беда - разговор прекратился, и по движению товарища он понял, что тот потерял направление. Подполз ближе, лицом к лицу, прошептал в самое ухо:
- Ну?
- Не знаю, куда ползти, - клацая зубами, ответил Сергеенко.- Замолчали, ироды. Придется ждать. Ничего не ответил Анатолий, только подумал: лежат они сейчас на открытом месте, и если кому вздумается бросить ракету? И вдруг, словно обухом по голове, кто-то произнес совсем рядом длинную фразу на чужом гортанном языке. Потом раздался звук, будто ложкой выскребывают котелок, и чавканье. И кто-то ответил, тоже на чужом языке, грубым простуженным голосом. Сергеенко сжал пальцами Анатолию плечо:
- Румыны!? И тихо- тихо стал отползать в сторону. Алексеев за ним. Ему было уже все равно. Он больше не ощущал холода, только боль в мышцах рук, тупая, гнетущая боль, отдающая в позвоночник, в затылок, в мозг. До слуха дошло, словно откуда-то издалека:
- Ефремов, диски набил?
- Набил, товарищ гвардии старшина!
- Сколько? Ответа он не услышал. Что-то внезапно навалилось на него, придавило, ткнуло лицом в болотную жижу.
Ссылки: