Все в жизни относительно: отказ от проверки, самодеятельность

У меня большая неприятность. Пришел приказ, согласно которому комэски (лично!) обязаны провести проверку техники пилотирования всех летчиков своей эскадрильи. Днем и ночью.

- Прочитайте и распишитесь, - сказал мне начальник штаба полка подполковник Меклер .- И с этого дня в боевое расписание себя не вносите.- Потом доверительно добавил: - Война идет к концу, и командиров эскадрилий надо беречь!

Я взял листок с приказом и тут же представил себя сидящим ночью в передней кабине. Длинный решетчатый нос с целлулоидными окнами. Торчит ручка в полу. Не штурвал, а ручка! Откидные педали руля поворота (без тормозных клапанов!), сектора управления моторами. И все! Приборов почти никаких - все они в кабине пилота. Целлулоид искажает видимость. Сидишь, как в клетке, совершенно беспомощный. А летчики бывают разные. Совершил ошибку на взлете или на посадке, чем исправлять?

Нет, я не признавал таких полетов, в которых проверяющий целиком зависит от способности проверяемого. Здесь все должно быть на равных. По крайней мере, я к этому привык. А тут? Меня охватило оцепенение. Лишь в эту минуту я узнал, что такое страх. Это был совсем не тот страх, когда тебя возьмут в прожектора и станут бить прицельно из крупнокалиберных зениток и когда снаряды лопаются под крылом, и тебя бросает из стороны в сторону. Или когда вдруг над целью прекращается стрельба, а ты в лучах. Прожектора ведут тебя, ведут, а ты ослепленный - весь как на ладони - торчишь в перекрестье оптического прицела ночного истребителя, который где-то рядом и которого не видно! В том страхе ты разбираешься и знаешь, что к чему. И на это испытание идешь сознательно. Но страх, охвативший в эти минуты все мое существо, был безотчетным и не сравнимым ни с чем. "Убьют!- тоскливо подумал я. - Ни за понюх табаку!"- и поднялся.

- Я не буду расписываться под этим приказом. Меклер удивленно вытаращил на меня глаза.

- Почему?

- Потому что боюсь, - откровенно признался я.- Потому что не хочу, чтобы меня в лучшем случае убили, а в худшем - искалечили мои же летчики. Будь что будет, а этого не будет! Вот.

- Да, но-о - летают же другие.

- Летают. И я преклоняюсь перед их мужеством. У меня же на это не хватает пороху. Видимо, я трус. Так и доложите командиру. Меклер взволнованно поднялся. Мы с ним были в хороших отношениях, и мое упрямство его обеспокоило. Кто знает, - как посмотрит на это начальство? Ведь как ни говори - невыполнение приказа!

- Ну хорошо, - оказал он.- А что вы предлагаете?

- Пусть проверяет мой заместитель, а я буду ходить на боевые. И подполковник сдался.

- Ладно, поговорю с командиром. И через час он с радостью мне сообщил, что все утрясено, и в порядке исключения мне разрешено проверкой не заниматься. Гора с плеч! Чувствую себя именинником. Я даже готов простить своему заместителю его четверги. Посылаю за ним, а сам немножко боюсь: а вдруг и он откажется! Стучится.

- Разрешите войти?

- Да, да, пожалуйста! Входит. На нем лица нет. Наверное, и у меня было такое же выражение, когда я читал приказ о тренировках.

- Товарищ командир, по вашему приказанию!

- Ладно, садитесь. Садится на краешек стула, смотрит на меня со страхом и мольбой. Что он думает сейчас? Беру листок боевого расписания. У Васькина бледнеют пухлые щеки, округляются глаза. "Рапорт! - думает он.- Все, конец! Трибунал?" А я говорю будничным голосом:

- Согласно приказу по АДД, мы должны заняться проверкой техники пилотирования всех летчиков эскадрильи. Этим будете заниматься вы! Васькин качнулся, словно кто его толкнул; Несколько секунд он осознавал сказанное. Он не верил. Это было так неожиданно! И это было такое счастье! Вместо наказания он получает поощрение, да еще какое - не летать на боевые задания! Он не скрывал своей радости. Я тоже. И мы облегченно вздохнули. Поистине, все в жизни относительно!

Ссылки: