Тамм И.Е.: 1925 г.[Черновик письма родителям из Москвы в Зиновьевск.

Весна 1925 года, после Страстной недели].

Дорогие мои мамочка и папочка! Вот уже два месяца чуть не каждый день собираюсь написать Вам и все не соберусь, да и действительно очень занят.

Очень меня, да и нас всех (Ирочку в том числе вполне определенно, она сказала "какой дедушка обманилка") огорчило известие о том, что Вы чуть ли уже и не решили остаться в Ел-граде . Кажется мне, что напрасно это; хочется думать, что Вы все-таки поедете в Киев, что это будет лучше для Вас. Ленькина телеграмма очень меня обрадовала - подарок к празднику; думаю, что заедет он ко мне на пути на Урал, не так ли? Вопрос, очевидно, уже решенный, и мое письмо, которое я все собирался написать, очевидно, уже запоздало. Прости меня, папочка, за это. У меня много приятного за это время, и я начну сейчас безбожно "хваштать", и притом по порядку. Не знаю, писал ли я Вам, что месяца полтора назад поднимался вопрос о том, что с осени должна освободиться кафедра физики во II Университете и некоторые причастные к этому лица прочили меня на нее довольно уверенно, хотя у самого меня уверенности в этом не было. Теперь последнее время что-то перестали говорить о том, что кафедра эта действительно освободится, но у меня есть ряд вполне достаточных утешений.

Первая и давнишняя моя работа по относительности наконец переслана в Германию, передана была "самому" Эйнштейну , он нашел ее "sehr hubsch" [очень красивой] и принял к напечатанию в "Mathematische Annalen". Это дает мне возможность послать туда же вторую мою работу, которую заканчивал на Рождество, которая сейчас печатается в "Журнале Русского Физико-Химического Общ[ества" и о которой мне недавно привезли из Питера весьма приятные отзывы. Работу о магнетониях закончил, она уже получена редакцией <Zeitschrift fur Physik>, и думаю, что месяца через 2-3 она будет там напечатана. С работой этой была такая история. Я ее докладывал в институте у Лазарева , случайно попал как раз на доклад приехавший из Питера академик Иоффе , который вступил со мной в очень упорную дискуссию, которая меня очень депрессировала. А затем выяснилось, что в Питере он рассказал о моей работе в совсем иных тонах, так что тамошний физик, занимающийся магнетонами, срочно меня о ней запрашивал и теперь, после личного свидания, отказался от своей теории и стал на мою точку зрения и т. д. и т. д.

Вообще мне бывший здесь Френкель говорил, что питерцы и, в частности, Иоффе жалеют теперь, что не перетянули меня к себе осенью.

Но все это пустяки, а вот теперь действительно мне удалось сделать крупную вещь принципиального значения. Месяца три вынашивал я одну мысль, и на Страстной, как цыпленок из яйца, она вылупилась совсем готовой. Дело идет об основных принципах теории квантов. Мне удалось найти точное выражение некоторых основных свойств атомов (и молекул), которые до сих пор были известны только с качественной стороны, так что я имею возможность заново формулировать, упростить и уточнить основные принципы теории квантов, а вместе с тем значительно расширить область их применения. Все это давно было у меня в голове, но только на Страстной мне удалось проверить мою теорию на опыте и чисто теоретически вывести ряд экспериментально найденных законов.

Самос интересное, что мой метод может быть применен к ряду самых разнообразных проблем, чем я и займусь в ближайшее время. Из всего этого уже сейчас последовали некоторые выводы.

Во-первых, Френкель , едущий в этом году на стипендию Карнеджи за границу (на год, платят по 500 рубл. в месяц), заявил, что он уверен, что во вторую очередь, в 1926 году, эту стипендию дадут мне. Распределение стипендий в значительной мере зависит от бывшего в России осенью Эренфсста , а Эренфест отметил из всех московских физиков только Фрумкина и меня. Фрумкину уже стипендия выхлопатывается, и будто бы в следующем году смогу поехать и я. Будет ли это действительно так, конечно, еще большой вопрос, но мысль об этом будет меня ободрять.

Дальше, есть у нас в Главэлектро два математика, которым я рассказал о своей работе, и в результате получил сегодня без всякой просьбы со своей стороны двухнедельный отпуск вне очереди, не в счет летнего годичного отпуска, специально для того, чтобы написать работу и развить мой метод! Неожиданность полная, об этом можно говорить, как о лучшей иллюстрации культурности советской] власти, nest се pas? Во всяком случае, ловко. И когда приедет Ленька, то я не буду удирать от него на все служебное время.

Ссылки: