 |
Стогов Э.И. и скандал со сватовством князя Дадьяна
Перед самыми выборами князь Д[адья]н посватался за старшей дочерью князя Б[аратае]ва . Предполагаемая свадьба была уже не секрет в Симбирске. Вдруг граф Т[олсто]й рассказывает князю Д[адья]ну о бывшей интриге З[агряж]ского с княжной. Азиатская кровь Д[адья]на заклокотала, идет к Б[аратае]ву и отказывается [от сватовства]. Князь Б[аратае]в едва устоял на ногах, а княжна не устояла, обмороки, исте-рика ? пошла писать [губерния]. Князь Д[адья]н успел страстно влюбиться в княжну и, в неистовстве своем, поклялся, при всей публике, надавать пощечин З[агряж]скому.
Между тем, Б[аратае]в, убитый, как осрамленный отец, решился на выборах пожаловаться всему дворянству. Хотя громко об этом не говорили, но по секрету знали все об этой истории, и мне тайно сообщено было, что многие, погорячее, съезжаются и сговариваются, как толь-ко князь Б[аратае]в пожалуется, высечь губернатора. За два дня до выборов я передал З[агряж]скому о намерении Б[аратае]ва, князя Д[адья]на и всего общества дворян. Он струсил, растерялся, говорил о самоубийстве, но такие люди не убивают себя, и кончил тем, что просил моей защиты и покровительства. Я потребовал письмо от него о затруднительном положении, и тогда, говорил я, по данной мне инструкции, я возьму дело на свою ответственность и даже обещал уладить так, что все затихнет. Надобного было видеть малодушного этого человека, как он обрадовался, как подличал передо мною. Письмо ко мне объясняло все обстоятельства дела, и З[агряж]ский отдавал под мою защиту сан губернатора. Он даже боялся, что Д[адья]н во-рвется в его дом и разделается с ним по- азиатски, и потому для охранения его, как губер-натора, я дал ему двух жандармов. День был почтовый, я просил почтмейстера Лазаревича задержать отправление почты, написал очерк предшествовавших дел З[агряж]ского, потом весь мой разговор с ним от слова до слова, так, как пишутся комедии, и заключил тем, что просил шефа жандармов не беспокоиться, так как имею довольно силы прекратить это дело без скандала. Вот на-ступила минута, когда я должен был выйти на сцену, как власть абсолютная. Против гу-бернского предводителя, против всей массы дворянства и против буйства Д[адья]на, я должен был защитить не З[агряж]ского, а сан губернатора, представителя власти государя. Это был прямой мой долг. Не умей я отвратить скандала с З[агряж]ским, я не достоин бы был называться жандармом. Я целый день употребил на поверку имеемых сведений и на собирание возможных подробностей.
Вечер я употребил на стращание З[агряж]ского, который до того струсил, что рассказал все своей жене и признался ей во всем. Эта бедная женщина плакала и про-сила защитить ее мужа.
Поздно вечером дали мне знать, что князь Баратаев сочинил речь к дворянам, в которой просит защиты как оскорбленный отец и как предводитель дворянства 21 год. Наступил день открытия выборов. В 6 часов утра я уже был в кабинете Б[аратае]ва. Князь, удивленный, спросил:
- Чему я обязан такому раннему посещению?
- Вы, князь, намерены сегодня говорить речь и жаловаться дворянству на З[агряж]ского?
- Кто вам это сказал? Может быть, это неправда, да и какое вам дело до этого?
- Что это правда, то вы вчера в этом кабинете читали речь трем помещикам, а что мне есть дело, так я, не имея нужды защищать З[агряж]ского, обязан не допустить до публичного оскорбления губернатора, как высшую власть в губернии, поставленную императо-ром.
- Вы не знаете всех обстоятельств!
- Знаю, даже более чем вы, иначе я не был бы жандарм.
- Вы молоды, вы не отец, не можете чувствовать оскорбления, в своих детях.
- Я сын моих родителей и брат моих сестер, а более - я честный и благородный человек; я не только могу чувствовать ваше оскорбление, но глубоко проникаюсь горестью отца.
- Если так, то вы не должны вступаться за мерзавца.
- Да я и не думал заступаться за З[агряж]ского, а не могу допустить до оскорбления губернатора и должен положительно сказать вам, князь, что вы не будете говорить речи против губернатора перед дворянами.
- Как вы можете мне запретить?
- Я с тем пришел и не выйду отсюда, не запретив вам говорить.
- Как это?
- Если вы не откажетесь от своего намерения, то я, на основании данной мне государем инструкции, арестую вас, и вы, до решения государя, не выйдете из этого кабинета. Подумайте, князь, куда вы ведете все дворянство? Оно, в порыве первых чувств, сделает преступление против начальника губернии, чего государь ни оставить, ни оправдать не может, а вы будете главным виновником. Ваше справедливое оскорбление только огласится на всю Россию, тогда как я знаю истину и знаю, что это пустое хвастовство глупого человека, и может быть все поправлено в тишине.
- Если вы знаете все, как говорите, то оскорбление не может быть поправлено, вы знаете, что князь Д[адья]н отказался от женитьбы.
- Знаю все подробно и знаю, что и вы, и князь Д[адья]н, и ваша прекрасная дочь - все получат достойное удовлетворение.
- Какое ручательство вашим словам?
- Мое честное и благородное слово, которому я не изменял во всю мою жизнь.
- Молодой человек, вы много берете на себя; помните: вы ответите перед оскорбленным отцом.
- Знаю, что все тут ложь и глупость. Дело скандалом не поправите, а я, сочувствуя вам сердцем и душою, беру на себя и ручаюсь, что все дело выяснится к спокойствию вашему и общему. Я приму всю вину на себя, если не будут все удовлетворены. Верьте, князь, вам остается либо довериться мне, либо быть арестованным и подвергнуться большой ответственности.
Князь говорил длинный и красноречивый монолог, и у старика вытекла не одна слеза. Я дал ему высказаться, не противоречил, сочувствовал ему, но потребовал отказа говорить речь.
- Какое вам нужно удостоверение? - спросил он.
- Ваше честное слово, князь, и крошечная записочка, что вы ни слова не скажете о З[агряж]ском в собрании. Князь решился послушаться меня, дал мне честное слово и крошечную записочку, что говорить речи не будет. Долго еще князь говорил, умолял меня сдержать свое слово и, наконец, сказал:
- Мне кажется, что вы, в благородном своем порыве, взяли дело не по своим силам.
- Подождите, князь, - увидите; не всегда гром гремит из большой тучи.
С тем мы и расстались. Я заехал к З[агряж]скому с предложением, не лучше ли ему сказаться больным, но он уже предупредил меня и дал предложение открыть выборы[, вместо себя,] председателю казенной палаты. Тогда поехал я к князю Дадьяну .
Выходит ко мне князь, с плотно обстриженной головой, воротнички al'enfant , как Байрон на портрете, с трубкой, и цедит сквозь зубы - англичанин, да и только!
- Чему я обязан, что вы пожаловали ко мне?
- Князь, прежде всего, здравствуйте и позвольте сесть; мне нужно поговорить с вами.
Обстановка слишком проста: во всю комнату простой крашеный стол, около такая же голая скамейка, точно в бедной школе; на скамейке мы и уселись.
- Вы, князь, огорчены и очень раздражены из глупой лжи, дошедшей до вас. Князь как-то засопел, сжал чубук так, что у него хрустнули пальцы; странно сопевши, придвигался ко мне. Молчит, не может или не решается сказать слово. Я спокойно посоветовал не придвигаться так близко, а то нам неудобно говорить. Азия немного утихла, и князь сквозь черные зубы процедил:
- Желал бы я знать, какое вы имеете право мешаться в чужие дела? Я рассмеялся и сказал:
- Жандармы для того и учреждены, чтобы мешаться в чужие дела. Вы сердитесь, князь, а, узнав мои намерения, вы не отвергнете моего участия.
- Я не имею нужды ни в чьем участии!
- Дело-то в том, что я имею необходимость принять участие в вашем деле.
- Позвольте узнать, какая вам необходимость соваться в мои дела?
- Вы, князь, намерены разбить рожу З[агряжско]му публично?
- Ну, что же вам за дело?
- До рожи З[агряжско]го мне совершенно нет дела, но его рожа принадлежит губернатору, вот это и переменяет вид дела. Моя обязанность устранить всякое публичное оскорбление власти, поставленной государем; я пришел доложить вам: пока З[агряжски]й [остается] губернатором, вы не исполните своего намерения.
- Кто может остановить меня?
- Я, князь, затем и пришел к вам.
- Каким это образом?
- Я прошу вас, пока З[агряжски]й губернатором, не оскорблять его, в чем и прошу вашего честного слова!
- А если я вам слова не дам?
- Я вынужден буду арестовать вас. Опять засопел и процедил:
- Как? что вы сказали, арестовать меня?
- Да, князь, я не могу поступить иначе и, как мне ни неприятно это, но я исполню, такова моя обязанность.
- Вы не посмеете этого сделать!
- А вот увидите, князь, даю честное слово - сделаю!
- Кто дал вам право?
- Секретная инструкция , высочайше утвержденная!
- Вы не понимаете моего оскорбления и не можете понять.
- Я вам сказал, что я все знаю подробно; думаю, что и сочувствовать вам могу, что вы и увидите.
- В чем же ваше сочувствие? Как вы поймете, что этот подлец из счастливого человека сделал меня несчастным?
- Прошу вас выслушать меня без раздражения. Прежде всего, скажу вам, что вы будете счастливы!
- Я вам не верю и вижу, что вы ничего не знаете.
- Эх, почтенный мой князь, какой же я был бы жандарм, если б не знал всего; только публике неизвестно, что я все знаю, и не узнают без нужды.
- Можете вы мне сказать, что вам известно?
- Очень охотно: малодушный хвастун З[агряжски]й считал гордостью для себя похвастать интригой с прекрасной и уважаемой девушкой перед графом Т*олсты+м; последний, как вполне благородный и честный человек, счел долгом предупредить вас. Тут правы и Толст]ой , и вы, князь. Презренно виноват З[агряжски]й. Я рад возможности удостоверить вас честным моим словом, что З[агряжски]й солгал: ничего подобного не было.
- Как вы можете знать и ручаться?
- Князь, еще повторю: я жандарм!
- Но позвольте, вы сами дворянин и можете быть в моем положении; спрашиваю вас, не имею ли я права наказать его?
- Вашего права я не отвергал и не отвергаю, но согласитесь, какое же вам удовлетворение, если вы красивой рукой будете бить по скверной, подлой роже - кого же - З[агряжско]го? Меня бы не удовлетворила подобная месть!
- Я убью этого подлеца, но прежде оскорблю его публично.
- Вы этого не сделаете; пока он губернатором, я не могу допустить того. Но предположим, вы надаете оплеух, вы убьете З[агряжско]го, поправит ли это дело? Невинная девушка все-таки буде оскорблена.
- Я отомщу ему.
- Пожалуйста, не сердитесь, вы отмстите свою обиду, но ведь это азиатский эгоизм, тут дело не о вас, а надобно восстановить честь невинной, благородной девушки, надобно подумать о ее страдании, - по- моему, вот о чем надобно подумать.
- Если вы все знаете, то должны знать, что я надеялся быть счастливым мужем на всю жизнь, и проклятый, подлый человек все разрушил. Вы холодный зритель, вы не можете чувствовать глубокого чувства горести, что чувствую я.
- Согласен, князь, может быть, у меня кровь медленнее движется, чем у вас, но все-таки, я думаю не о вас, а о невинной, прекрасной девушке. Болтовня не пристанет к невинному ангелу, но условия общества таковы, что и сама невинность требует очищения.
- Чего же я могу желать и что сделать, по-вашему?
- Вот это дело, мой почтенный князь; спокойно обсудив, можно найти разумный исход. Вы мне сделали вопрос, а я спрошу вас: какого вы хотите удовлетворения?
- Что же вы можете сделать?
- Все, что вы хотите!
- Ну, а если бы я потребовал, чтобы он сознался, что солгал?
- Только-то, князь? ? Мне и этого будет довольно.
- Я с вами согласен, что те же скверные уста, которые извергли хулу, должны клятвою опровергнуть и сознаться публично во лжи.
- Какой же способ этого достигнуть?
- Я беру на себя дать вам такое удовлетворение. Я обещаю вам, что он при вас напишет, что он солгал и что если болтнет одно слово, то без претензий, где бы ни было, дозволит вам разбить свою рожу.
- Этого вы не можете исполнить!
- Ну, тогда, князь, гнев ваш будет на мне.
- Вы не шутите? ? Нет, не шучу.
- Вы много рискуете!
- Нисколько, но будете ли вы довольны тогда?
- Как же это может быть?
- З[агряжски]й вам поклянется при свидетелях, что он все солгал, похвастал.
- Я бы хотел письменного подтверждения этих слов.
- Извольте, князь, я и это для вас сделаю, довольны ли вы будете тогда?
- А вы ручаетесь за исполнение?
- Ручаюсь честным словом, но и вы дайте честное слово, что, пока он будет губернатором, вы не оскорбите его.
- Хорошо, я буду совершенно доволен, но если вы не исполните, тогда у меня расчет будет с вами.
- Хорошо, князь, итак, дайте мне честное слово и маленькую записочку, что вы не будете бить по роже губернатора.
- Извольте.
- Прощайте, князь, немного терпения, я все устрою скоро, верьте мне.
В моем плане было напугать З[агряжско]го до крайней степени, что я и учинил. Пошел я к З[агряжско]му и уведомил его, что князь Баратаев не будет жаловаться дворянам. Сколько было радости, благодарности, даже чересчур! Но, зная легкомысленную натуру З[агряжско]го, я нарисовал целый ад мести князя Дадья]на и говорил, что не ручаюсь за его отчаянную решимость.
- Да, я знаю, - говорил З[агряжски]й, - у него кинжал всегда готов! Батюшка, помогите, я по гроб буду вам благодарен!
- Погодите, что могу, то сделаю. Прощайте, мне сегодня необходимо съездить в уезд по делу.
- Как же вы бросите меня на жертву?! мне необходимо будет выйти из дома? дикарь! кинжал!
- Вот как мы сделаем: я прибавлю вам двух жандармов, которым вы после заплатите; выходить не советую, скажитесь больным, а еще лучше прикажите поставить себе дюжину пиявок; это сделается всем известно и болезнь будет прилична.
- Охотно принимаю ваш совет. Подчеркивая, что он не желает,
Я уехал в уезд. Возвратясь, нашел моего губернатора в постеле. Еще более я настращал его князем Д*адья]ном. По моему описанию, это был крокодил, пантера! В несколько дней я до того деморализовал моего З[агряжско]го, что он впал в отчаяние. Наступил момент: все, что я хотел, мог сделал с З[агряжски]м.
Публика догадывалась, со всех сторон сыпались ко мне вопросы, но успех мог быть тогда, когда дело было в одних моих руках, без постороннего участия; публика могла испортить весь эффект.
З[агряжски]й ужасно обрадовался, когда я взял на себя прекратить все дело с некоторыми пожертвованиями с его стороны. Он соглашался на все безусловно. Я предложил ему свидание с князем Дадья]ном вечером. З[агряжски]й должен написать под диктовку князя письмо и вручить ему лично.
В 9 часов вечера князь был одет по последней моде, во фраке. З[агряжски]й в халате исполнял роль больного. Большой круглый стол в гостиной был поставлен недалеко от дверей спальной жены; я поставил З[агряжско]го около стола со стороны и близ дверей - на случай ретирады; на столе письменный прибор. Привел князя Дадьяна и поставил его на диаметр против З[агряжско]го, а сам стал в середине между них. Оба молчат.
Я сказал З[агряжско]му:
- Князь желает продиктовать письмо - угодно вам написать?
- Охотно исполню все!
- Князь, извольте диктовать. После: "Милостивый государь" князь диктовал, процеживая сквозь зубы: "Дошедшие до вас слова, сказанные мною о княжне Баратаевой, совершенно ложные и, если я сказал, то утверждаю клятвою, что я солгал. Клятвою утверждаю, что ничего подобного не было, и везде, всегда готов подтвердить это. Если ж я осмелюсь повторить мою ложь или без особого уважения произнести имя княжны, то даю право князю Дадья]ну везде и во всякое время бить меня по лицу, как бесчестного человека. Z .".
Комическая сторона этой сцены выразилась тем, что когда диктовал князь, то, поглядывая на меня, улыбался и, подмигивая, показывал на пишущего З[агряжско]го, - понятно, говорил: "Какой дурак!"
Когда же З[агряжски]й передал письмо князю Дадьяну и тот внимательно читал, то З[агряжски]й, улыбаясь, подмигивал мне и выражал глазами: какой дурак!" А что я думал, стоя между ними - позвольте умолчать! Князь Дадьян, прочитав письмо, положил в карман и, с полупоклоном, молча ушел. Бедная страдалица-жена З[агряжско]го мучилась во все время не меньше мужа. По уходе князя я очутился в роли благодетельного гения - благодарности, чуть ли не молитвы за спасение от бед и напастей. Князь Дадьян совершенно удовлетворился. Князь Дадьян объяснился с князем Баратаевым и с ожившей для радостей невестой. Все счастливы, довольны, но конец-то вышел трагический. Я написал подробное донесение шефу обо всем этом происшествии и вот, чрез три недели - указ об увольнении губернатора З[агряжско]го и высочайшее повеление "впредь никуда не определять" .
(Ранее уже приводилось такое продолжение, определенное по рукописи редакцией издательства "Индрик": Как я говорил, в жандармском корпусе не было установленной формы для переписки. Я схватил попавшуюся мне бумагу и своей рукой, без черновой сделал очерк истории, написал, как пишутся комедии: я, князь Баратаев, князь Дадьян, Загряжский - писал, как всегда, откровенно, - подробно; были помарки, но так и пошло к шефу. Помню, кончил тем, что я за свое беспокойство придумал наказать Загряжского дюжиной пиявок. И поставил без подписи: "Продолжение впредь". Мою руку знали. И Дубельт писал мне, что "в общем, вышло так юмористично, что читали все и хохотали, а когда я читал шефу, он много смеялся и хвалил мое веселонравие, - оставил у себя" (мы секретно знали, что это значит).
Мой кредит высоко поднялся в Симбирске.
Ссылки: