Новый губернатор Хомутов и воры в Симбирске

Приехал новый губернатор, Иван Петрович Хомутов . Он приехал шумно, весело; ко всем визиты, к нему все - противоположность Жиркевичу. Хомутов хорошей наружности, лет под 50, высок, плешив, с большим носом - весьма представительная личность, любезен, веселонравен, любит общество. Жена его - маленькая горбунья, но зато урожденная Озерова - это нужно заметить. Детей у них не было.

Хомутов был полковником в известном елисаветинском деле - Паскевич доносил о позиции, но, говоря о левом фланге, писал, что "он слаб, но там у меня храбрый полковник Хомутов и я спокоен".

Хомутов хранит рескрипт: "Храброму полковнику Хомутову с товарищами" и проч. Хомутов известен был в армии тем, что ни разу не поклонился ядру. И это нужно заметить!

С губернатором Хомутовым, кажется, в две минуты я стал другом - прелюбезный человек.

Перед приездом Хомутова в Симбирске образовалась шайка воров, сначала мелочных, а потом смелых до дерзости. Я шел с Хомутовым в первые дни его губернаторства вечером и рассказывал ему о деятельности воров; он сказал громко и самонадеянно: "я всех их уничтожу". Я предупредил, что неравно который-нибудь лежит за забором и сделают что-нибудь в насмешку ему.

Поутру получаю от него записку: "пожалуйста, не рассказывайте, подлецы украли из прихожей мою шубу; если можно, помогите найти". Шуба, еще до света, была разрезана на несколько частей и вывезена в разные заставы. Воры дошли до крайней дерзости: недалеко от моей квартиры забрались купцу в дом и, когда тот хотел вылезть в окно, его в окне придержали за руки внутри, а с улицы за ноги и хорошо высекли розгами. Губернатор сознал бессилие своих средств. Я советовал ему написать ко мне письмо с изложением, что средств городской полиции недостаточно для уничтожения дерзкой шайки воров в городе, а потому и просит моего содействия. Я просил его отдать полицию в мое распоряжение. Лучшая тайная моя полиция в городе были кантонисты , с которыми я сносился через моих писарей. Симбирск , между Волгой и Свиягой, разделяется преглубоким оврагом, который служил удобным помещением навоза со всего города. В одном конце, на дне оврага жили в лачужках отставные и бедные солдатки; тут, в тайниках, был склад вещей мелкого воровства. Моя тайная полиция дала мне знать, что в эту ночь шайка будет праздновать у одной вдовы- солдатки, в овраге. Около 11-ти часов темной ночи составил я стратегический план: полиция употреблена для фальшивой атаки, а жандармы - молча и скрытно в засаде, поперек оврага. Сам я - в половине высоты крутого бока оврага, в углублении, где брали глину, на тропинке. Полиция подняла крик, воры бросились бежать, но попали в крепкие руки жандармов; один вор прорвался и бежал по тропинке мимо, не заметив меня; бок оврага крут, вор бежит и чем-то упирается правой рукой. Я пропустил его мимо себя, быстро догнал и, неожиданно для него, так ловко и сильно ударил по шее, что он, кувыркаясь, погрузился в жидкий навоз; я крикнул жандармов, и те взяли его. Оказалось, что это был бойкий атаман, опирался он пистолетом. Шайка вся была в плену. Дуло пистолета было полно земли; когда вымыли, на дуле оказалась золотая надпись: "Бенкендорф". Послал я пистолет шефу. Дубельт писал ко мне, что этот пистолет выпал из седла, когда граф шел в атаку под Лейпцигом, товарищ пистолета сохранился, и шеф желает знать, каким путем пистолет очутился у вора, в Симбирске. Но я мог узнать только, что вор купил пистолет на толкучке, в Тамбове. Для пистолета-то я и рассказал этот случай.