Шкловский пишет "Сентиментальное путешествие"

Берлин был наполнен русскими. Из Финляндии Берлин казался раем. А пока Шкловский начал писать прозу. "Начинаю писать 20 мая 1922 г. в Райвола (Финляндия). Конечно, мне не жаль, что я целовал и ел, и видал солнце, жаль, что подходил и хотел что-то направить, а всё шло по рельсам. Мне жаль, что я дрался в Галиции, что я возился с броневиками в Петербурге, что я дрался на Днепре. Я не изменил ничего. Я смешал два ремесла" 104ф. Вот так он начинает "Письменный стол" - третью часть "Сентиментального путешествия" . Шкловский написал одну из лучших книг о любви - которая называлась длинно. Любовь к длинным названиям в то время, когда время течёт стремительно, можно назвать "остранением". Тем более что название врало, что книга не о любви. Книга эта получилась, потому что Шкловский писал её о себе. Вообще, всё, что он писал о себе, получалось. Много ругают его позднюю прозу, но то, что написанные в Германии "Сентиментальное путешествие" и "ZOO, или Письма не о любви" вошли в историю русской прозы, бесспорно. Даже если бы Шкловский не написал ничего больше, то он стал бы признанным русским писателем. При этом он сам потом писал: "Напутали мы достаточно. Но сделали мы больше, чем напутали. Теперь, что я напутал. Прежде всего напутал в том, что написал "ZOO". Но вот беда - русский писатель за границей особенно никому не нужен.

Cуществовать в чужой стране без языка русскому писателю нельзя. Он начинает замыкаться на своём, русскоговорящем маленьком мире эмигрантов. Случается то же самое, что при близкородственных браках - писатели вырождаются. Шкловский был самоназначенным теоретиком языка. Но иностранных языков он не знал, да так до конца жизни и не выучил. Побег спас его, а эмиграция губила. Он был там не нужен. В Берлине Шкловский снова поссорился с Горьким - они часто ссорились. Но в Берлине жили триста тысяч русских и можно было делать вид, что иностранный язык не нужен. И он пишет "Сентиментальное путешествие". Эта книга, как говорилось раньше, часто в энциклопедических статьях датируется четырьмя цифрами в скобках - (1923). Но это не так. Такую дату ставить нельзя. "Сентиментальное путешествие" состоит из трёх книг, и все они писались в разное время. И они всё время писались и переписывались. Первая книга написана в 1919 году, быстро - с июня по август. Шкловский так об этом и пишет, время от времени вставляя в текст ремарки - "А сейчас пишу это 30 июля 1919 года, на карауле, с винтовкой, поставленной между ног. Она не мешает мне". Вышла первая книга в 1921 году и называлась "Революция и фронт" . Мода на мемуары возникла стремительно, сразу же после революции, будто её участники опасались, что век их будет недолог. Вторая книга называлась "Эпилог" и напечатана в феврале 1922 года. Как я уже говорил, на обложке стояли два имени - Шкловского и Зервандова . Но потом была написана ещё одна часть - "Письменный стол" . Книга эта вписывалась между строк и абзацев уже написанного. Поэтому "Сентиментальное путешествие" похоже на восточный плов, в котором, ещё не перемешанные, лежат геологическими слоями зирвак, мясо и рис. Получилось что- то вроде самодопроса - Шкловский рассказывал читателю то, про что его спрашивали бы на эсеровском процессе 1922 года. Только тут он рассказывал издалека, и оттого не боясь, что его перебьют. Перебивали и перебили тогда многих. Впрочем, про эсеровскую работу Шкловский рассказывал мало. Во-первых, это дело было тайное, и хвастаться тут не стоит. Мало ли как обернётся жизнь - и она в итоге обернулась. Во-вторых, в РСФСР ещё оставались товарищи. Оттого остряк, что прячет Шкловского в архиве и велит, если будет обыск, шуршать, притворившись бумагой, не назван. Этот остряк - Роман Якобсон . И много других людей не названы - оттого, что сдавать их новой власти Шкловский не хотел, а имена некоторых он просто забыл. В-третьих, он живёт в Берлине. Это город- котёл, в котором одновременно варятся и бывшие офицеры белой армии, и люди с советским паспортом, которых все подозревают в шпионаже, и даже они сами не всегда понимают свою истинную роль. Также в этом городе живут простые беженцы вне идеологии. Шкловский - человек, что воевал и с немцами, и с белыми, человек, который готовил восстание против красных. Он сыпал сахар в жиклёры гетманских броневиков и особо не был верен никакой власти. А теперь он ходит по берлинским улицам - тем самым улицам, по которым ходят немцы, с которыми он воевал, врангелевские и деникинские офицеры, а также чекисты - бывшие и нынешние. Ещё ничто не решено - и у Шкловского только временная передышка перед броском коня на новую клетку. Это и накладывает отпечаток на подробности повествования, на тонкие акценты, на поэтические сравнения. Многое недосказано. А какие там сравнения: "Я ехал сперва на буферах; люди на крышах в изобилии; течёт Россия медленно, как сапожный вар, куда-то". "Течёт Россия медленно, как сапожный вар". Вот она, поэтическая точность. Только слитые вместе, эти книги вышли в 1923 году. Но и тут дело не кончилось - книга эта два раза успела издаться в Советской России, прежде чем попала под запрет. И каждый раз она теряла что-то, превращаясь в немного другую книгу. Или в совсем другую. Помимо всего прочего, в этой книге, ставшей одной из лучших книг о Гражданской войне, есть несколько важных мест. Это такие абзацы, похожие на заклинания. Вот первые: "Но бывает и худшее горе, оно бывает тогда, когда человека мучают долго, так что он уже "изумлён", то есть уже "ушёл из ума" - так об изумлении говорили при пытке дыбой, - и вот мучается человек, и кругом холодное и жёсткое дерево, а руки палача или его помощника хотя и жёсткие, но тёплые и человеческие. И щекой ласкается человек к тёплым рукам, которые его держат, чтобы мучить. Это - мой кошмар" 105ф. Рассказывал он также об ужасах Гражданской войны, об убийствах и грабежах, о жестокости с обеих сторон. И в конце концов срывался на крик, будто тормошил читателя: "Мне скажут, что это сюда не относится. А мне какое дело. Я-то должен носить это всё в душе!" 106ф И заключал: "Много ходил я по свету и видел разные войны, и всё у меня впечатление, что был я в дырке от бублика. И страшного никогда ничего не видел. Жизнь не густа" 107ф. Это написано в Херсоне, когда он у красных. А про дыбу и кошмар написано в том месте, когда рассказывается, как войска Петлюры входят в Киев. Но это всё не важно. Истории эти - не истории. Это метафоры, и они универсальны. В том-то и дело, что Шкловский каким-то, нам неизвестным образом угадал поэтику войны. Её бессмысленность и беспощадность, потому что все войны бессмысленны и беспощадны.

Ссылки: