 |
Шатуновская в России, дети, под колпаком ГПУ 1927
Тут, в большой России, Оля сразу теряла свой шлейф личной славы, личного авторитета и становилась винтиком большой партийной машины. Она добросовестно выполняет свою работу, но без прежнего увлечения, и все большую роль в ее жизни играет семья. В своем домашнем кругу она как бы продолжает бакинскую легенду. Начиная с 1927 г. Ольга Григорьевна рожала детей, и мальчиков она называет именами бакинских комиссаров - Степа, Алеша, девочку - Джаной (тоже воспоминание о Баку). Четвертые роды оказались неудачными. Они кончились выкидышем на седьмом месяце: из-за небрежности акушерки Ольга Григорьевна чуть не погибла. Виновную в этом она простила.
"Лежу. 12 человек родильниц, сестра приходит, простыни подо мной меняет, обложили льдом.
- Вы что-нибудь сделали?
- Да Вы что! Если бы хотела, я б на пять недель сделала! Зачем же я буду на седьмом месяце? Ладно, обложили льдом. К ночи стало сильнее. Я лежу в по- лузабытье, больные кричат: "У нее кровь под кроватью! Вызовите врача!". Пришла сестра, выдернула простыню, что-то на пол шмякнулось. Я говорю:
- Что?
- Да ничего, сгусток". Ольга Григорьевна начала понемногу терять сознание, "очнулась от крика, они кричат так ужасно все сразу: "Мы ей говорили, мы ей все говорили. Она ничего не делала". А это в четыре часа детей кормить принесли, свет зажгли, они увидели, как я лежу, такой крик подняли: "Умирает, умирает! Зовите врача!" Меня на каталку в операционную..."
Потом пришли к ней спрашивать показания.
"- Все дали, остались только Ваши.
- И что тогда будет?
- До пяти лет тюрьмы.
- Тюрьмы?
- Да, конечно. Вы ж понимаете, она совершила преступление! Вы могли умереть! Дайте Ваши показания.
- Из-за этих показаний ее посадят в тюрьму? Но я не хочу кого- нибудь сажать в тюрьму!
- Но Вы понимаете, она совершила преступление! Вы могли умереть!
- Ребенок уже все равно умер, а я жива. Нет, я не буду, я не хочу. И я вижу, главврач радуется, даже сказал что-то. Конечно, ему не хочется, чтобы потом про его больницу так говорили.
- Так Вы не будете давать показания?
- Нет. Не буду!
Они ушли, открывается дверь, и та акушерка прямо с порога падает на колени, целует мне руки: "Спасибо, спасибо, что Вы меня от тюрьмы спасли". Я говорю: "Как же это так получилось?".
- Все мой супротивный характер виноват. Он у меня с детства такой. Что мне говорят, я всегда наоборот делаю. Чем они больше кричали, тем меньше я хотела сделать по-ихнему. Они кричат: "Врача!". Я: "Нет, не вызову вам врача!" Я сама не знаю, почему я такая. Вот теперь чуть до тюрьмы не дошла.
Ну вот, отлежалась немного и вышла на работу".
Так заканчивает Ольга Григорьевна свой рассказ.
Понятно, что четыре беременности за несколько лет оставляли ей не так уж много места для ее партийной деятельности. И в какой-то степени это было если не сознательно, то полусознательно.
Полусознательно она ушла в свое, женское. И как бы у себя дома пыталась восстановить то счастливое царство, которое она пыталась строить в юности в бакинской коммуне. Со Степой ребенком, с Алешей ребенком, Джаной ребенком.
Но работа шла. Ольга Григорьевна поучилась на курсах марксизма- ленинизма. И вопреки ее желанию уйти на скромную работу в какое-то железнодорожное управление, ее взяли в Московский комитет .
Вспомнил ее Каганович , слышал когда-то ее выступление в Брянске на конференции, взял в аппарат. И вот она оказалась там заместителем заведующего орготдела МК . Заведующим был Крымский . Потом его послали начальником политуправления Черноморского флота , который в Испанию людей возил, а она стала исполнять обязанности зав. отдела и парторга ЦК и МК . Это была партийная организация единая. И еще комсомол. Всего 500 человек. Работала много, ее любили, она старалась всем что-то сделать: одному сестру надо устроить учиться, другому ребенка в сад и т.д.
"В то время я не понимала, почему Крымский на все трудные дела меня посылал, - что они использовали женское обаяние в партийных целях. И действительно, все сложные дела решались".
А потом "Крымского арестовали, как троцкиста. А меня и Демьяна Коротченко обвиняли потом, что мы во всех районах своих людей сажали, троцкистские кадры, потому что как раз в это время проходили везде партконференции, и мы всюду ездили.
Вот однажды звонят из Калинина: "Оля, у нас идет партконференция, выступают, кричат, что Голодникова не перевыбирать, потому что у него в ЖДаРе (название завода) в секретарях парткома был троцкист, он его поддерживал. Что делать?" Я посоветовалась с Демьяном Коротченко . Он говорит: "Ты скажи так - Сталин на днях сказал: не всякий троцкист, кто с троцкистом по одной улице прошел". Он любил такие лицемерные формулировки. Сам всех сажает, сам говорит так... Я познакомилась со стенограммой выступления и в докладе обсуждаю все вопросы, которые поднимались о промышленности, о сельском хозяйстве, а потом говорю о парторге ЖДаРа, говорю, что его назначило руководство для укрепления завода как опытного коммуниста. Крики:
- А вы что, не знали, что он троцкист?
- Знали. Но мы считали его преданным делу нашей партии.
- Ну, органам виднее.
- Я хочу сказать, что московский областной комитет полностью доверяет Голодникову и рекомендует его кандидатуру". На этот раз Ольге Григорьевне удалось отстоять решение, казавшееся ей разумным, удержать от очередного взрыва истерики бдительности, и две трети проголосовали за то, чтобы доверять Голодникову. А через несколько месяцев он был арестован. Потому что тут лавина шла, и всякие попытки остановить лавину, восстановить права здравого смысла интерпретировались потом как помощь врагам народа. Вскоре на саму Олю поступил упомянутый уже донос из Азербайджана от Багирова , в котором все ее бунтарские юношеские выступления интерпретировались как троцкистская деятельность.
То, что это логическая нелепость, никого не смущало. Ее с ответственной работы сняли, перевели на работу в издательство и начали подбирать на нее материалы. Она работает, на нее подбирают материалы. И когда ее посадили, уже были, наконец, подготовлены материалы очных ставок. Как эти материалы были получены, можно легко догадаться.
Ссылки: