Воспоминания Шатуновской О.Г.: Первая тюрьма, помилование

Когда турки заняли город, нас - меня, Сурена Агамирова и Александра Баранова, арестовали и приговорили к повешению. В это время сформировалось турецкое правительство, и Бехетдин , начальник охранки, представил правительству: Агамирова, Баранова и Шатуновскую приговорить к повешению. На парапете стояла виселица с двухэтажный дом, и там вешали.

Накануне утром объявили: завтра утром вас повесят на парапете. А через несколько часов вдруг - выходи! Ведут через Губернаторский сад, по Губернаторской улице, я думаю, куда ведут? Напротив суда - дом Ротшильда . В шикарном кабинете, устланном коврами, встает из-за стола Бейбут-хан Джеваншир .

Он меня знал. Было так. В мартовские дни восемнадцатого года, когда гражданская война в Баку происходила, и красные цепи подползали по Воинской улице, там был пятиэтажный дом, редкость! и с чердака его строчили из пулеметов по нашим цепям. Тогда подкатили орудие и стали разносить дом на щепы. В этом доме жил Джеваншир, он был с детства другом Степана . Чудом уцелел телефон. Он звонит Степану:

- Степан, спаси!

Это было полгода назад. Я жила тогда у Степана. Степан берет из пачки бланк чрезвычайного комиссара и пишет на нем мандат: поручаю войти в дом такой-то Сурену Агамирову и сыну моему Сурену_Ш , взять и вывести Джеваншира с женой и доставить мне.

Они привязали к штыку белую тряпку, вошли с белым флагом, чтобы не стреляли с чердака. После дом сдался, тоже выкинул белые флаги. Их привели, а я жила у Степана. Через пару дней большевики взяли власть, Степан стал председателем Бакинского комитета. И две недели он жил у Степана, и я жила у Степана как личный секретарь.

Джеваншир был богатый человек, капиталы за границей. В подполье он поддерживал Степана. Он жил в Белом городе , иногда ночевали у него, иногда прятали литературу. Он говорит Степану:

- Я вашу власть не признаю, я хочу уехать в Турцию. Ему разрешили, и он выехал в Турцию. Богатый промышленник, инженер. Вскоре после занятия турками города он вернулся, а когда формировали мусаватское правительство, его назначили в него. Мусават это была партия промышленников, буржуазии, торговцев, Иттихат - партия помещиков, кулаков.

Итак, турецкое главнокомандование формирует правительство и Бейбут-хана Джеваншира назначает в него министром внутренних дел, а раз так, охранка должна ему доложить. Ему доложили свои достижения, что они за последний месяц сделали, и в том числе, что завтра будут вешать трех большевиков, их Нури-паша утвердил. Когда он услышал фамилии Агамирова и Шатуновской, он им ничего не сказал, но сказал - приведите ее ко мне. И вот я вошла к нему в кабинет. Я этого совсем не ожидала.

Он сказал им:

- Уходите! И говорит:

- Оля, здравствуй! Я назначен министром внутренних дел.

И сразу с места в карьер:

- Где Степан? Я говорю, что Степан такого-то числа с такой-то пристани отплыл на пароходе "Туркмен" в Астрахань. Просачивались до нас какие-то темные слухи, будто завезли их в Красноводск и там прикончили, но мы не верили, и этого я не сказала.

Он говорит:

- Ничего подобного. Ему охранка в порядке усердия доложила, что Степан скрывается в Баку. Нас тоже на допросах об этом спрашивали. Он им верит. Начал меня умолять, убеждать.

- Где Степан? Мы располагаем точными данными. Я его спасу. Вы же знаете, он меня спас. Я его спасу. А так его будут искать, искать и прикончат в конце концов. Дайте мне его спасти.

- Я вас уверяю, что его нет в Баку. Постепенно он входил в раж.

- Фанатики вы! Безумцы вы! Ведь вы же поймите, что я его спасу. Почему вы мне не верите?

- Бейбут-хан, поймите, что его нет.

Он ничего не хочет слушать, и до того разозлился, что ударил в ладоши, вошли два стражника - уведите ее. И я не успела сказать, что нас приговорили к повешению, меня вывели.

И я думаю - ах Господи, был единственный шанс на спасение, и я не воспользовалась им. Ведь я же не знала, что он знает о нашем приговоре. Когда он хлопнул в ладоши и сказал, взять ее! я могла сказать, подождите, я хочу о другом поговорить с вами. Но был такой крик, что ничего было сказать, а потом в мгновение ока они меня увели.

И вот я сижу и жду. И вечером открыл дверь турок, он немного знал русский.

- Бедный девочка! Бедный девочка... Завтра, вот, парапет, вот! - и рукой от горла вверх показывает.

- На вот! - кинул кисть винограду. Через час опять приходит.

- Ой, молодой, совсем молодой. Завтра парапет, вот! На стакан вина! Еще через час:

- На подушка! Спи хоть ночь, завтра тебя не будет.

Я говорю:

- Если ты такой добрый, там внизу в подвале мои братья сидят, сведи меня к ним.

- Знаю. Их тоже, парапет, вот! - и опять рукой показывает.

- Я хочу со своими братьями попрощаться, веди меня туда!

- Нет. Что ты? Нельзя. Начальник тут. Меня тоже, парапет, вот!

Я тогда как брошу кисть:

- На! Не надо мне твоего винограда.

- А-а. Подожди ночь. Подожди немного. Начальник уйдет... Ночью мы пошли туда. Только вошли, только успели обняться, поцеловаться, сказать друг другу, что будем петь Интернационал, уже:

- Иди. Иди, надо скорее!

И вот опять сижу. Жду. Все смотрю на фрамугу в дверях, как начнет светать, значит все. Еще темно, и вдруг слышу - идут. Группа людей. Идут, сабля волочится, приклады стучат. Что же такое? Неужели уже? За нами? Рассвета не дождались... Остановились у камеры. Гремят замки.

Входит начальник охранки, Бехетдин-бей . Рыжий турок его звали. Светлые волосы, голубые глаза. Он входит со своим переводчиком, начальником тюрьмы и еще несколькими тюремщиками. И он говорит по-турецки что-то своему переводчику. И тот говорит мне:

- Вас освобождают. Смертная казнь через повешение заменяется высылкой за пределы Азербайджана. Я говорю:

- Не надо меня обманывать, я и так пойду.

Переводчик говорит:

- Она не верит. Тогда сам Бехетдин, обращаясь ко мне лично, говорит на французском: - Министр внутренних дел вновь сформированного правительства Бейбут-хан Джеваншир заменил вам смертную казнь через повешение высылкой за пределы Азербайджана.

Когда я услышала это имя, то поняла, что это правда. И поняла, что он, хотя и рассвирепел тогда, но распоряжение это о нашем помиловании отдал. И тут я похолодела, вдруг только меня?

- А мои друзья тоже?

Он засмеялся:

- Ха-ха-ха! Вы же на допросах были незнакомы. Вы не узнавали друг друга.

Я повторила вопрос, и он говорит:

- Да.

Тогда хлынула такая волна радости.

Ссылки: