Бриш А.А: о Харитоне

Из всех людей, с кем я работал, я особенно верил Харитону. По науке, по морали, по отношению к жизни я понял, что это идеальный человек. За свою жизнь я много людей встречал, но Харитон был выше всех. У остальных я замечал какие-то недостатки, а Харитон - идеален.

Я больше ценю хорошие качества у людей, хотя бывают люди вредные и завистливые. Если он видит, что ты умнее его, он тебя возненавидит. Это же нехорошо, нужно понимать свое место. Я, например, смирился, что Харитон выше меня и нечего пытаться с ним конкурировать. Харитона, Курчатова нельзя превзойти, нужно признать их первенство.

К Юлию Борисовичу люди относились чрезвычайно хорошо, я видел, как такие жесткие люди, как Славский , буквально таяли, когда общались с Харитоном. Славский здоровый, высокий мужик, а Харитон маленький, щуплый. Так Славский брал его, поднимал, к груди прижимал, Юлий Борисович так смешно болтал ногами. Сила Юлия Борисовича была в том, что он вызывал у людей огромное доверие. Поразительно это. Непонятно, почему это было, вроде Харитон такой маленький, невидный, а такое огромное влияние имел на людей. Я не помню, чтобы кто-то на него сильно обижался. Бывало, спорили, конечно, но обид не было.

Первая встреча с ним мне очень запомнилась. Вокруг меня часто произносилась фамилия "Харитон", и я представил себе крупного могучего человека, фамилия почему-то навеяла такой образ.

И вот однажды я сижу, работаю, подходит ко мне невысокий щуплый человек в безрукавке и аккуратно заштопанной рубашке (это была осень 47 года, после войны мы все бедные были) и начинает очень подробно расспрашивать, над чем я работаю. За его спиной стоял Зельдович. Я как- то насторожился, что это, думаю, за расспросы такие, но рассказываю. Потом слышу шепот: "Это же Харитон!".

Поразительно, что эта первая встреча, его вопросы и мои ответы глубоко остались в памяти. Я помню его глубокую заинтересованность в тот момент, помню, какую симпатию он у меня вызвал. Я отвечал и имел удовольствие от своих ответов, видел по глазам его заинтересованность и как-то перестал его стесняться.

В следующую встречу мы докладывали об одном открытии, присутствовали Харитон и Зельдович. Зельдович послушал немного и говорит, что я неправ. А я-то знаю, что я прав, только доказать не могу. Прошел месяц, провели дополнительные эксперименты и снова идем на доклад. На этот раз Зельдович и Харитон нам поверили, остальные не поверили, а Зельдович и Харитон быстро глазами пробежали доказательство, мгновенно схватили самую суть и приняли нашу сторону.

Когда я приезжал в командировки на объект, то целый день работал и заканчивал день в кабинете Юлия Борисовича . Это, как правило, было около 10 часов вечера. Он звонил жене, Марии Николаевне , говорил, что скоро приедет. Обычно брал меня с собой, мы ужинали, а заодно и все накопившиеся за день вопросы решали, завершали день разговором. Я как бы исповедовался.

Вот ведь интересный человек, я же ничего особенно хорошего не рассказывал, все неприятности, накопившиеся за день, выкладывал в момент, чтобы Харитон был в курсе дела и знал, что я ничего от него не скрываю. Понимаете, всегда хочется доложить что-нибудь приятное, а для Юлия Борисовича не это было главное, ему было важно услышать, что не ладится, не нужно ли вмешаться, помочь? Больше ни с кем и никогда у меня не возникало желания исповедоваться. Он хорошо относился к людям, но был осторожен, считал, что далеко не всем можно доверять, призывал относиться с настороженностью к любому утверждению, потому что многие любят выдавать желаемое за действительное. Читал Харитон не очень быстро, но очень внимательно, не один раз перечитывал, очень дотошный был, всегда находил ошибки или какие-то неточности и в отчетах, и в докладах. Он всегда видел, если человек не очень разбирался в теме. Просто задавал наводящий вопрос и знал наверняка, что человек нечетко на него ответит.

Когда у Юлия Борисовича стало плохо с глазами, он обратился в клинику Федорова, но там ему не помогли. Кто-то из знакомых сказал, что не надо на массовый поток переходить, у каждого свое, на потоке можно испортить глаза и совсем ослепнуть. Он поехал лечиться в Америку, в клинику Нью-Йорка. Его лечащий врач оказался евреем из Одессы . Вначале они разговаривали, как и положено, по-английски, а когда выяснилось, что они соотечественники, перешли на русский. Замечательный врач был, сохранил Юлию Борисовичу зрение на несколько лет, обошлось без операции, просто подобрал нужное лекарство.

В конце жизни Харитон ослеп, переживал страшно из-за этого. Я старался как-то ему помочь, чтобы он не страдал от своей слепоты. Он продолжал работать. Когда приезжал к нам в командировку, я ждал его, говорил: "Юлий Борисович, подъезжайте в такое-то время, я вас встречу". Шофер помогал ему выйти из машины, доводил до проходной, а дальше я его встречал и вел на рабочее место. Я совершенно искренне хотел ему помочь и как-то скрасить последние годы его жизни. Он был мне благодарен.

Ссылки: