Сарнов Б.: Чудо "вдохновения" больше не повторилось

Но не только четвертого и пятого, а даже и третьего раза не случилось. Чудо так больше и не повторилось. Ни разу. Не только тогда, но и на протяжении всей моей - теперь уже довольно долгой - жизни. Случалось мне писать и не только критические статьи. Сочинял пьесы, киносценарии, пародии, однажды даже написал фантастическую повесть для детей и напечатал ее в том же "Пионере". Но это все было - другое. Это все - я писал . А в тех двух случаях - само писалось . Сроки моего договора с Детгизом тем временем уже подходили к критической точке. Детгизовский мой редактор меня торопил: он никак не мог взять в толк, что мешало мне сочинить еще два-три рассказа, чтобы книжку можно было наконец заслать в производство. В сущности, он был прав. Тогдашней моей литературной сноровки наверняка хватило бы, чтобы слепить какую-нибудь школьную повесть или парочку-другую рассказов на приемлемом для издательства уровне. Но я почему-то не мог этого сделать. То есть не "почему-то" - я совершенно точно знал почему. Испытав уже дважды то блаженное чувство, которое поэты и писатели искони зовут вдохновением, убедившись, что это самое вдохновение - не блеф, не красивая выдумка, что оно существует на самом деле, я наивно счел всякий другой способ создания художественных произведений профанацией. Я не хотел заниматься подделками. Поэты и писатели, сочинявшие свои так называемые произведения "без божества, без вдохновенья", представлялись мне даже не самозванцами, а фальшивомонетчиками. А быть фальшивомонетчиком я не хотел. Слишком много их было тогда вокруг - в том числе и среди авторов нашего журнала. От души их презирая, прочно усвоив по отношению к ним насмешливо-пренебрежительный тон, мог ли я даже помыслить о том, чтобы пополнить собою их ряды? Наверно, это была ошибка. И дело совсем не в том, что никто, в том числе и мой детгизовский редактор, скорее всего даже и не заметил бы разницы между первыми двумя моими рассказами, написанными "по вдохновению", и другими, которые я написал бы (если бы я их написал), овладев писательским ремеслом. Ошибкой была моя уверенность, что настоящие писатели - те, которых я любил и высоко ценил, - все свои, по крайней мере все лучшие свои вещи создавали в некоем трансе, который Пушкин называл состоянием "пиитического восторга". Когда Катенин написал Грибоедову, что в его комедии "дарования больше, чем искусства", Грибоедов довольно-таки высокомерно ответил: "Искусство только в том и состоит, чтобы подделываться под дарование". Ответ замечательный и, в сущности, справедливый. И ведь никто - даже из самых великих, кому уж чего другого, но дарования было не занимать, - все-таки не обходился без этого уменья "подделываться под дарование". Не могу удержаться, чтобы не привести тут одно замечательное признание бесконечно мною любимого Михаила Михайловича Зощенко . Вот что сказал он однажды в беседе с молодыми, начинающими литераторами: "Всю свою литературную работу я делю на две категории, на две системы. То есть у меня есть два способа работы. Один способ - когда имеется вдохновение, когда я пишу творческим напряжением Тогда работа идет легко, быстро и без помарок. Причем весь план, вся композиция вещи складываются сами по себе. Второй способ - когда нет вдохновения. В этом случае я пишу техническим навыком. При этом способе я сам проделываю то, что обычно проделывается подсознательно: сам прорабатываю план сюжета, сам соразмеряю части и, слово за слово, делаю рассказ. И все 10 лет моей литературной работы свелись именно к тому, чтобы научиться той высокой технике, при которой качество продукции все время держится приблизительно на одинаковом уровне. Это позволяет мне не зависеть от вдохновения и не ждать его". Кто знает? Может быть, если бы и я тоже пытался писать художественную прозу "без вдохновения" и делал это все чаще и чаще, то и вдохновение, глядишь, снова посетило бы меня разок-другой. А может быть, моя творческая потенция была так мала, что даже и в этом случае вдохновение так и не озарило бы больше мою бедную жизнь. Одно могу сказать: ничто не сравнится с тем охватившим меня два раза в жизни блаженным состоянием души. И чего бы я только ни дал за то, чтобы оно хоть на миг снова ко мне вернулось! Я и за эту книгу-то, которую сейчас пишу, взялся, может быть, только потому, что надеялся хоть под конец жизни, под занавес, еще раз погрузиться в этот сладкий угар.

Ссылки: