В комсомол Бен Сарнов вступил в сорок втором году

Мне было тогда пятнадцать лет. Свое вступление "в ряды ВЛКСМ", как это тогда называлось, я воспринимал как дело довольно рутинное. Но, как потом выяснилось, это было не так. Во всяком случае, не совсем так. По-настоящему это дошло до меня много позже, в начале семидесятых, когда судьба вновь заставила меня вспомнить о существовании этой организации. А вспомнить о ней меня заставила не совсем обычная (во всяком случае, для нашей семьи) линия поведения, избранная в то время моим сыном . В девятом классе он стал плохо учиться. Он потерял последние остатки интереса к школьным занятиям. Вернувшись из школы домой и наскоро пообедав, обзванивал каких-то своих приятелей и исчезал до позднего вечера, а иногда и до глубокой ночи. Жена выходила из себя, но ничего не могла с ним поделать. И вот однажды она объявила мне, что - все! Ее терпение кончилось. "Сегодня же ты пойдешь к директору школы, скажешь, что так дальше продолжаться не может, что школа превратилась для него в ширму. Я все решила: мы забираем его из школы и отдаем на шинный завод. - "Почему именно на шинный? - спросил я. ?Я сегодня встретила свою давнюю подругу Лену К. Она рассказала, что у нее с сыном была точно такая же история. Они взяли мальчика из школы, отдали его на шинный завод, и через три недели он стал шелковый. Блестяще закончил школу рабочей молодежи и в тот же год поступил в институт. Я не стал спорить и послушно поплелся в школу объясняться с директором. Директором оказалась энергичная, властная женщина лет сорока.

- Мой сын,- начал я,- учится в девятом классе. Собственно, это только так говорится - "учится". То-то и горе, что ни о каком учении давно уже нет и речи. Школа, в сущности, превратилась для него в ширму!

-Моя школа - вскинулась директриса, сделав возмущенное ударение на слове "моя".-Моя школа? В ширму?

- Нет-нет, вы меня не так поняли,- испугался я.- Не ваша школа, а школа вообще. Школа как таковая. Зазвонил телефон. Директриса сняла трубку.

- Да? Слушаю? Да-да, директор школы. Слушаю вас. Из милиции?.. Ну конечно, догадываюсь! Я тоже сразу догадался, что означал этот звонок из милиции. Накануне сын рассказал мне, что у них в школе - ЧП. Два восьмиклассника пытались изнасиловать свою одноклассницу. К счастью, у них ничего не вышло. Но родители девочки обратились в милицию, и дело грозило обернуться крупным скандалом. Не сомневаясь, что разговор идет именно об этом, я с интересом стал к нему прислушиваться.

- Я с вами согласна,- говорила директриса.- Да. Конечно. Они нетактично поступили с девочкой. Но ведь у мальчиков сейчас такой сложный возраст. Вы знаете, как им трудно? У них такие перегрузки, такое нервное напряжение. А родители? Знаете, как сейчас у нас, мы ведь все диссертации пишем. Вот-вот! А дети без внимания. Ну да, конечно. А насчет девочки я совершенно с вами согласна. Нетактично, нетактично они с ней поступили. Закончив разговор, она вновь обратила свое внимание на меня. Я попытался придать своему лицу самое безмятежное выражение.

- Да, так что там у вас? спросила она.

- Сын у меня. В девятом классе,- напомнил я.- Учиться не хочет. Школа для него - это, в сущности, ширма.

- Моя школа? ширма-? снова вскинулась она. Но, видимо, вспомнив о только что закончившемся телефонном разговоре, сменила тон.- А в чем это, собственно, выражается?

- Ну, как вам сказать? Уроков не делает. Придет из школы и сразу давай названивать дружкам-приятелям?

- Постойте, постойте,- прервала она меня.- Вот вы говорите: придет из школы? Стало быть, в школу он ходит?

- В школу ходит,- подтвердил я.- Но ведь школа для него - это только шир?

- Так что же вы мне голову морочите!- возмутилась она.- Сами говорите: в школу ходит. А у меня есть такие, что по полгода в школе не появляются. И я даже и не думаю их исключать! Пристыженный, я поспешил откланяться. Жена, которой я рассказал о результатах моего визита, была очень мною недовольна. Но мысль о том, чтобы взять сына из школы и отдать его на шинный завод, у нее с тех пор больше не возникала. А он тем временем продолжал гнуть свою линию. С грехом пополам дотянул до конца десятого класса. Близилось окончание школы, и было уже совершенно ясно, что в аттестате у него - это в лучшем случае, если он этот аттестат все-таки получит - будут одни тройки. А по тогдашним порядкам средняя оценка, выведенная в аттестате, входила в число тех конкурсных баллов, которые абитуриент должен был набрать при поступлении в институт. Допустим, проходной балл при поступлении на английский факультет, куда собирался поступать мой талантливый отпрыск, был - 23 очка. Будь у него в аттестате средним баллом пятерка, это значило бы, что, сдав из четырех вступительных экзаменов два на четверки, он в институт попадал. А при троечном аттестате ему все четыре экзамена надо было сдать на пятерки, что уже само по себе было чистейшей фантастикой. Не поступив в институт, он бы сразу же загремел в армию, мысль о которой бросала в холодный пот не только мою жену, и даже не только меня, но и самого абитуриента. И тут знающие люди сказали мне, что в этих чрезвычайных обстоятельствах особенно важно, чтобы абитуриент был комсомольцем. А мой комсомольцем не был. Нет, в комсомол он не вступил совсем не по идейным соображениям. К основополагающим идеям он относился вполне индифферентно. То есть он их, конечно, видал в гробу, с наслаждением то и дело повторял знаменитые строки Есенина: "Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал". (Учился бы Сергей Александрович со мной на одном курсе, быть бы и ему тоже исключенным за политическое хулиганство.) Нет, отвращение к этим самым идеям не помешало бы моему беспринципному сыну вступить в комсомол. Не вступил же он в эти ряды по той простой причине, что его туда не приняли. То есть не приняли в числе первых: первыми, как тогда у них полагалось, стали отличники. "Ничего, еще попросят. Сами приползут!,- высказался мой сын по этому поводу. И, наверно, знал, что говорил: в комсомол тогда всех тянули как на аркане. Поэтому он и считал, что, вступая в эту организацию, он как бы делает им одолжение. Но то ли в том году у них была уже какая-то другая установка, то ли про него просто забыли, а он, обуянный своей гордыней, считал ниже своего достоинства им о себе напоминать, только они к нему не приползли. И так он и остался не комсомольцем. Я объяснил ему ситуацию, на что он сказал:

- Да вступлю я в комсомол. Вступлю. Выкинь ты из головы всю эту муру. Вступлю, будь спокоен!

- Когда-? приставал я к нему.- Ведь экзамены уже на носу! По моим представлениям, вступление в ряды, каким бы формальным оно нынче ни было, требовало все-таки определенной - и не очень быстрой - процедуры. Сперва комитет, потом собрание, потом? Но вот и экзамены уже прошли, и свой троечный аттестат он уже получил. Пора было подавать документы в приемную комиссию института, а он на участившиеся мои вопросы о комсомоле все отмахивался:

- Пап, ну что ты волнуешься? Я же сказал, что вступлю, значит, вступлю! И что вы думаете? Действительно, вступил. Ушло у него на это, как он мне объяснил, всего-навсего полчаса. Вместе с секретарем их школьного комитета комсомола они, улучив свободную минутку, сходили в райком, и там сразу же, без всяких хлопот, выдали ему новенький комсомольский билет. Который, впрочем, с тех пор ни разу в жизни ему не понадобился. А исключить его из комсомола если и могли, так разве только за неуплату членских взносов. Он их не заплатил ни разу. Платила бабушка - моя теща, ветеран партии, которая к постоянно висящей над внуком перспективе исключения из комсомола относилась с таким же священным, мистическим ужасом, как я в годы моей комсомольской юности. Поэтому каждый месяц, запасшись в качестве взятки недорогим букетиком цветов, она отправлялась к секретарю той комсомольской организации, к которой был приписан ее незадачливый внук, и аккуратно уплачивала за него полагающиеся копейки, получая взамен очередной штампик в его комсомольском билете. Еще более сильное впечатление произвели на меня новые взаимоотношения с комсомолом, сложившиеся у сверстника моего сына - Андрея Зубкова .

Ссылки: